Урожай 1932 года вызвали голод, подавили национализм и преодолели сопротивление крестьян коллективизации и голод 1933 года

<<<<Вся библиотека         Поиск >>>

 

Вся электронная библиотека >>>

 ГОЛОДОМОР >>

  

история СССР . Коллективизация

история голодомораГолодомор


А. Солженицын

ГУЛаг

 

Урожай 1932 года и голод 1933 года

 

М.Б. Таугер

 

В западных и даже советских публикациях голод 1933 г. в СССР представляется как «дело рук человека» или как «искусственный». Согласно этой «теории», сталинское руководство установило такие объемы хлебозаготовок на Украине и в других регионах, населенных кубанскими казаками (Северный Кавказ) или немцами (Поволжье), которые вызвали голод, подавили национализм и преодолели сопротивление крестьян коллективизации. Сторонники таких взглядов, используя советскую статистику, пытаются доказать, что урожай зерновых в 1932 г., в особенности на Украине, не был низким и позволил бы накормить население. Роберт Конквест, например, привел советские исследования о засухе, чтобы показать, что условия в 1932 г. были намного лучше, чем в 1936, «неголодном» году. Джеймс Мэйс, основной автор доклада о расследовании голода на Украине, проведенном Конгрессом США, приводит послесталинскую статистику, чтобы доказать, что урожай тот был выше, чем в 1931 и 1934 п. Для этого он обращается к позднейшей советской историографии, в которой 1931 г. представлен более тяжелым, чем 1932, вследствие засухи. На основании этих данных он делает вывод, что урожай 1932 г. не мог вызвать массового голода.

Рассказы о голоде тех, кто его пережил, тоже используются как доказательство. В рассказах, опубликованных вместе с расследованием Конгресса, например, один свидетель утверждает, что урожай (видимо, в его колхозе) достигал 37 ц/га, что в два с половиной раза больше среднего урожая зерновых в Советском Союзе в начале 1980-х. В примечании к этому заявлению сообщается, что «ни один свидетель с Украины не говорил об урожае 1932 г. как о плохом для того района, где он проживал»^. Более ранние источники-мемуары, такие, как «Черные дела Кремля», утверждают то же. Даже Сталин в январе 1933 г. говорил, что «валовой урожай зерновых в 1932 г. был больше, чем в 1931»Л Конквест, Мэйс и другие видят основную причину голода во враждебности советских руководителей по отношению к крестьянам и определенным национальным группам и в официально направляемом геноциде против украинского и других народов, осуществляемом путем чрезмерных хлебозаготовок.

При такой интерпретации голода не обращается внимание на несоответствия между официальной статистикой начала 30-х годов по урожаю зерновых и свидетельствами переживших голод, а также на другие источники, ставящие под сомнение данные официальной статистики. Новые материалы советских архивов показывают, что урожай 1932 г. был намного ниже, чем предполагалось, поэтому требуется пересмотр прежних взглядов, и в первую очередь теории геноцида.

Низкий урожай 1932 г. ухудшил и без того тяжелое положение с продовольствием, которое было в 1931 г., и, несмотря на значительное сокращение экспорта зерна, сделал голод вероятным, если не неизбежным в 1933 г.5

Официальные данные 1932 г. не дают оснований безоговорочно принять теорию геноцида (). Цифры по урожаю зерновых 1930— 1932 гг., которые отчет Конгрессу дает как «послесталинские» (это данные 30-х годов), Сталин приводил даже на XVII съезде партии в 1934 т." Большинство советских и западных ученых либо приняли эти цифры как достоверные, либо считали, что они несколько занижены, поскольку предшествовали введению системы биологических (видовых) урожаев для определения валовых сборов и объема заготовок зерна, принятых в 1933 г.7 Система биологических урожаев завышала истинный урожай на 20% и более. Несмотря на это, сельскохозяйственная статистика 1930-1932 гг. так же, как и 20-х годов, оспаривалась и изменялась в результате политического давления. Урожай 1932 г. был определен еще менее точно.

Валовой сбор зерна и план хлебозаготовок на 1932 г. были меньше, чем в любом другом году того десятилетия. СНК СССР и ЦК ВКП(б) постановлением от 6 мая 1932 г. снизили план заготовок, что должно было дать возможность колхозам и крестьянам продавать зерно по свободным рыночным ценам после выполнения плана заготовок. Согласно этому постановлению,  заготовки для колхозов и единоличников снижались против 22,4 млн т в 1931 г. до 18,1 млн т. Вместе с тем повышались планы хлебосдачи для совхозов с 1,7 млн до 2,5 млн т. Общий план хлебозаготовок составил, таким образом, 20,6 млн т. Поскольку предварительный план, подготовленный наркоматом торговли в декабре 1931 г., устанавливал хлебозаготовки в объеме 29,5 млн т, то снижение плана, согласно постановлению от 6 мая, составило 30%. Снижались заготовки и на другую сельскохозяйственную продукцию

После майского постановления советское руководство было полно оптимистических надежд на то, что колхозная торговля и торговля крестьян-единоличников станет таким же важным элементом для снабжения городов продовольствием, как заготовки. Местные работники и иностранные обозреватели даже рассматривали это постановление как новый нэп. Сторонники же теории геноцида преуменьшают значение этого документа. Мэйс, например, представляет его как акт, «принятый в основном для отвода глаз». Он не принимает во внимание не только снижение заготовок, но и факт их невыполнения. Р. Конквест не упоминает о снижении хлебозаготовок согласно постановлению от 6 мая и утверждает, что снижен был план хлебозаготовок по просьбе украинских работников на Ш Всеукраин-ской партконференции (июль 1932 г.). На самом же деле конференция утвердила план, принятый постановлением от 6 мая.

В результате заготовок 1932 г. оба сектора - социалистический и частный - дали 18,5 млн т зерна, приблизительно на 10% меньше плана. Даже если включать децентрализованные получения и свободную рыночную продажу, составившие от 0,92 до 1,46 млн т, то и тогда можно считать, что общий сбыт зерна все же был ниже уровня, намеченного планом . Когда стало ясно, что основные недопоставки приходятся на крупнейшие районы по заготовке зерна, особенно на Украину и Северный Кавказ, заготовки опять были снижены. В ноябре 1932 г. чрезвычайная комиссия, посланная на Северный Кавказ, снизила заготовки зерновых с 136 до 97 млн пудов. Аналогичная комиссия, посланная в то же время в Харьков, снизила хлебозаготовки на Украине; один украинский ученый пишет, что общее снижение (очевидно, включая предусмотренное постановлением от 6 мая) составило 2,26 млн т; эти цифры позволяют предполагать, что чрезвычайная комиссия снизила план еще больше, чем постановление от 6 мая. Собранное ранее зерно и другая сельхозпродукция были возвращены в деревню в форме плановой продажи продовольствия, семян, фуража и ссуды. В 1932 г. в деревню было возвращено приблизительно 5,76 млн т полученного зерна - больше, чем в 1930 или 1931 гг.

Снижение задания по хлебозаготовкам в 1932 г. и возвращение части заготовленного зерна в деревню не должны были привести к острой нехватке продовольствия и голоду. Крестьяне в 1932 г. должны были бы иметь намного больше хлеба, чем оставлено в 1931, 1933 или в 1934 гг. (табл. 2). Вместе с тем ученые - сторонники теории геноцида соглашаются, что ни в 1933, ни в 1934 гг. голода не было; Мэйс называет 1933 г. небывалым по урожайности. В официальных данных по урожаю на Украине то же несоответствие. Заготовлено 4,7 млн т из урожая 1932 г. в 14,6 млн т, и после этого крестьянам оставалось бы около 10 млн т, т.е. почти столько же, сколько оставалось им в 1931 г. Если бы эти цифры были верными, у сельского населения Украины (приблизительно 22 млн человек в 1931-1932 гг.) оставалось 450-500 кг зерна на душу населения. Этого более чем достаточно, чтобы голод не возник в большинстве районов1". И тем не менее голод широко распространился на Украине.

Возникают, таким образом, два вопроса. Почему сниженный план хлебозаготовок не был выполнен в 1932 г.? И почему страшный голод возник в 1932 г., а не в 1931,1933,1934 гг., когда зерна было получено столько же? Если верить официальным цифрам, на душу населения в эти годы приходилось почти столько же зерна, сколько в 1932 г.17

Эти подсчеты позволяют предполагать, что официальные цифры по урожаю 1932 г. неверны. Так, Н. Ясный полагал, что официальные цифры за 1931 и 1932 гг. представляли небольшое снижение, «не согласующееся с катастрофическим положением с продовольствием» и снижением поголовья скота. Он предлагал снижать официальные данные на 5-10%. В то же время он считал, что пропала только небольшая часть урожая. Недавно Даниел Броуэр указал, что, по официальным данным, урожай 1932 г. был больше, а количество зерна, полученного государством, - меньше, чем в 1931 г., так что «в деревне этой зимой можно было бы достать больше хлеба. Однако эмпирический опыт абсолютно ясно показывает страшную нехватку продовольствия в эти месяцы; истинные причины голода предстоит раскрыть». Марк Тольц исследовал официальные данные по урожаю 1932 г. в свете острой нехватки зерна и голода, поразившего южные районы Советского Союза в 1932 г. Он пишет, что официальные цифры бессмысленны, потому что урожай был выше, чем в 1931 и 1934 гг., а ведь урожай 1934 г. послужил базой для отмены продовольственных карточек в городах. Аналогичные размышления привели С.Г. Уиткрофта, Р.У. Дэви-са и Дж.М. Купера к выводу, что «снижение производительности зерна в 1931 и 1932 гг. и возвращение к прежнему уровню в 1933 и 1934 гг. были намного существеннее, чем следует из приводимых данных - как на Западе, так и советских». Они оценивали урожай 1932 г. в 55,7-61,1 млн т.

Доступная информация о том, как подготавливались сведения об урожае до 1933 г., заставляет предполагать, что официальными данными послужили оценки, сделанные до уборки зерна, возможно даже биологические урожаи. Использование подобных оценок уходит еще во времена военного коммунизма: уже в 1918 г. комитеты бедноты, организованные в целях изъятия зерна для городов, прикидывали будущий урожай еще в поле, перед жатвой, и на этой основе определяли продовольственную разверстку. В 20-е годы данные об урожае основывались на осенних донесениях сельских корреспондентов, частично проверенных «контрольными жатвой и молотьбой»; в 30-е годы эта система была заменена иной, при которой использовались данные, полученные от работников на местах и из колхозных и совхозных отчетов, дополненных статуполномоченными и проверенных «местными экспертными комиссиями, использующими данные широких исследований (контрольных) жатвы и молотьбы». Эти контрольные образцы подозрительно похожи на позднейшие цифры биологических урожаев. Действительно, по данным Аркадия Кагана, проверка оценки урожая местными чиновниками включала использование метровки (применявшейся с 1933 г. при определении биологических урожаев) в порядке эксперимента с 1930 г. и систематически с 1932 г. Каган не ссылается на какой-то конкретный документ, но постановление Колхозцентра (февраль 1932 г.), кажется, подтверждает это. Оно предписывает правлениям колхозов проводить «контролыгую молотьбу» зерна и контрольную уборку урожая других культур для установления «выхода продукции» с гектара в соответствии с методом метровки.

Некоторые советские источники предполагают, что до 1933 г. данные по урожаям не учитывали потерь. И.Е. Зеленин пишет, что цифры по урожаям на первую пятилетку «составлялись на основе данных о посевных и иногда об убранных площадях и об урожайности (амбарной) с гектара», но не указывает источник. Информация, публиковавшаяся в то время и позже, тем не менее вызывает сомнения на этот счет. Официальная цифра урожая зерновых в 1930 г. остается такой, какой указал Сталин в 1934 г., - 83,5 млн г. Ю.А. Мошков привел эту цифру в связи с зерновым кризисом, но одновременно с этим он представил данные Госплана о производстве зерна в 1930 г. - 77,17 млн т. В той же таблице в графе «потери» приводились 0,4 млн т, но не указывалось, из чего складывались эти потери. Эта цифра кажется слишком низкой (0,5%), учитывая удельный вес колхозного сектора в 1930 г. (30% посевных площадей) и нежелание крестьян работать. Тем не менее статья в «Социалистическом земледелии» в 1931 г. сообщала, что потери во время уборки зерна в 1930 г. «достигли, как известно, 167 млн ц. Страна недополучила миллиард пудов зерна». Если верна цифра 16,7 млн т, то, следовательно, собранный урожай должен был достигнуть 94-100 млн т, что маловероятно. Если цифры 77 млн и 83,5 млн т показывали логические урожаи, то это предполагает, что собранный урожай составил 60 млн и 67 млн т. Эти данные уже согласуются с возрастающей нехваткой продовольствия в 1930-1931 гг.™

Некоторые западные и советские специалисты утверждали, что в 1930-1932 гг. применялись подсчеты биологических урожаев и иные оценки, делавшиеся до жатвы.

О. Шиллер, сельскохозяйственный атташе Германии в Москве в 30-е годы, имевший прямые контакты с правительственными статистиками, говорил, что советские статистические данные составляются в трех вариантах: для печати, для руководителей и для высокого партийного начальства. Исследования, проводимые советскими чиновниками, пишет он, подтвердили его наблюдения, что цифры по урожаю отдельных колхозов обычно завышались примерно на 10% и в районе и в области. На основании этого он определял урожай 1932 г. в 50-55 млн т, в 1933 г. - 60-65 млн т, в 1934 г. -65-70 млн т. Шиллер писал об этих цифрах: они «математически объясняют местами катастрофические трудности с продовольствием в сельских областях в 1931-1934 гг.»21. Послесталинские цифры о собранном урожае за 1933 и 1934 гг. показывают, что оценка Шиллера верна для 1934 г. и даже занижена для 1933, однако его оценка урожая 1932 г. настолько ниже официальной, что остается предполагать, что последняя - тоже результат биологического урожая или преджатвенных оценок

Украинский ученый И.И. Слынько опубликовал хранившиеся в архивах оценки валового урожая зерна на Украине в 1931 г.: 14 млн т - намного ниже официальных 18,3 млн т; погодные условия тем летом, добавляет он, снизили итоговый сбор зерна еще на 30-40%^3. в статье 1958 г. о голоде украинский ученый-эмигрант В. Голубничий писал, что, по официальным данным, около 30% урожая зерновых на Украине в 1931 г. и до 40% урожая 1932 г. были потеряны во время уборки   . Он, правда, использовал туманное выражение «до 40%» и не указал, из каких источников почерпнуты эти данные. Несмотря на определенные статистические несоответствия, его статья дает материал для предположения, что данные 1932 г. не отражают реального положения вещей^.

В конце 80-х годов советские ученые представили дополнительные доказательства того, что сведения об урожаях 1930-1932 гг. - биологические. В.П. Данилов, например, пишет, что «валовой сбор зерна в 1932 г. достигал 699 млн центнеров, но половина осталась на поле» (курсив наш. - М.Т.). Экономисты Г. Ханин и В. Селюнин показывают, что чрезвычайные комиссии, работавшие в ноябре 1932 г. в Харькове, Ростове-на-Дону и Саратове «на гребне» кризиса с хлебозаготовками, «использовали данные так называемого биологического (на корню) урожая зерна»26. Их оценка урожая 1932 г. (7,2 ц) ниже официальной цифры (8,1 ц). Эта разница показывает, что власти занижали данные по урожаям, как и задания по хлебозаготовкам, и что официальные цифры намного завышены.

Полученные свидетельства позволяют предполагать, что официальная статистика урожая зерновых в 1932 г., а возможно и в 1930-1931 гг., исходила из оценок, сделанных до уборки хлеба, основанных, возможно, на биологических урожаях, и действительный урожай преувеличен. Ранее закрытые архивные данные о сельскохозяйственной продукции, даваемой колхозами в 1932 г., определенно свидетельствуют, что действительные урожаи были намного меньше, чем показывали официальные цифры. Это подтверждается годовыми отчетами коллективных хозяйств^7. Поскольку данные отчетов резко отличаются от официально публиковавшихся цифр, необходимо выяснить их происхождение и истинные размеры.

Колхозный Устав от 1 марта 1930 г. предусматривал ежегодные отчеты колхозов. Однако в 1930 г. только 33% колхозов из 80 тыс. представили отчеты, в 1931 г. - 26,5% из 230 тыс., в 1932 г. - 40% из примерно того же числа колхозов (табл. 3). Частичный распад колхозов в ряде районов в 1932 г. показывает, что большинство колхозов, включенных в эту статистику, обслуживались машинно-тракторными станциями, которые должны были проверять и обобщать отчеты колхозов в районах своей деятельности (кроме МТС отчеты колхозов обрабатывали районные земельные отделы). Преобладание колхозов, обслуживаемых МТС, среди представлявших годовые отчеты, указывает на то, что несмотря на серьезные недостатки, МТС играли и положительную роль^". Правда, при нехватке кадров счетных работников и их низкой квалификации, по свидетельству В.И. Звавича, советского специалиста по отчетам, допускались грубые ошибки при составлении отчетов. Это признавал и заместитель начальника ЦУНХУ Госплана А.С. Попов. В 1935 г. он писал: годовые отчеты настолько плохи, что использовать их для анализа колхозного производства еще рано. Поэтому ЦУНХУ провело в 1932-1935 гг. ряд «динамических обследований», основывавшихся на более детальном анализе годовых отчетов и других документов 12 707 колхозов (табл. 4). Тем не менее Звавич делает вывод: несмотря на то что отчеты составлены плохо, их можно рассматривать как достоверные и отражающие действительное положение дел в колхозах™.

По данным Народного комиссариата земледелия (НКЗ), средний урожай в колхозах СССР составлял 5,4 ц/га, 6,0 - в РСФСР и 5,1 - на Украине; это значительно ниже официальных цифр 6,8; 6,5 и 8,0 (табл. 5). Данные ЦУНХУ еще ниже: средний урожай по РСФСР и Украине - 5,2 и 4,98 ц/га (табл. 6). Хотя и эти цифры нельзя считать абсолютно достоверными, они основывались на более детальном исследовании и проверке данных, представленных колхозами, чем НКЗ.

Резкий рост урожайности 1933 г. показывают также данные ЦУНХУ: на Украине - с 4,98 до 8,07 ц, или на 60%, в РСФСР - с 5,2 до 6,03 ц, почти на 20%. Тем не менее по официальной статистике урожай в 1933 г. был ниже, чем в 1932 г. Валовой сбор зерна в 1933 г. вырос в основном за счет повышения урожайности, а не посевных площадей (табл. 7). Советская статистика по производству зерна с того времени основывается исключительно на количестве посевных площадей, хотя советские крестьяне никогда не собирали полностью урожая со всей засеянной земли™.

Хотя урожаи по данным годовых отчетов и динамических обследований в большинстве районов были намного ниже, чем гласили официальные сведения, в таких районах, как Западная Сибирь, они действительно превзошли официальные цифры. Это еще раз доказывает, что последние - результат преджатвенных оценок. Архивные свидетельства о низких урожаях и разтща между архивными и официальными данными приводят к заключению, что власти, принимая во внимание низкий урожай, сокращали задания по заготовкам   .

Данные динамических обследований были опубликованы в двух таблицах в издании «Сельское хозяйство от VI к VII съезду Советов» в 1935 г. Первая, основанная на сведениях ЦУНХУ, показывает, что собранный урожай 1933 г. в обследованных колхозах превосходил урожай 1932 г. на Украине на 63%, в Белоруссии - на 43,5, в России - на 16%. Вторая таблица показывает, как вырос средний валовой сбор зерна на один колхоз и одного работника (табл. 8). Согласно таблице в 1935 г. он достиг на Украине 80%, в Советском Союзе в целом - 40% 33.

Архивные данные показывают, что урожай 1932 г. в колхозах был значительно ниже, чем выходило по официальной статистике; на это указывали и другие опубликованные источники. Например, Ю.А. Мошков приводит архивные свидетельства очень низких урожаев: меньше 3 ц/га во многих украинских колхозах и колхозах Северного Кавказа. Тольц пишет, что урожай на Северном Кавказе и Нижней Волге был меньше 4 ц и лишь немного больше на Украине. Даже в 1933 г. Сульковский, глава Украинской центральной государственной комиссии по определению урожайности зерновых, признавал, что в 1932 г. во время уборки на Украине было потеряно 210-220 млн пудов зерна-^4. Таблицы ЦУНХУ свидетельствуют, что эти показатели занижены.

Судя по годовым отчетам, колхозы, представившие отчетность, в среднем получили по 5 ц/га. Но тогда следует допустить, что остальные колхозы получили не менее 11 ц/га, чтобы средний урожай составил 8 ц, как это следует из официальных данных. Это маловероятно. Ограниченная информация, которую можно получить о более отдаленных регионах, не дает оснований предполагать, что уровень сельскохозяйственного производства там был намного выше, чем в других местах. Даже украинский эмигрантский источник сообщает, что в отдаленных деревнях люди страдали от голода больше, чем жившие ближе к городам-". Таким образом, производство зерна в колхозах, не представивших годовые отчеты, было, вероятно, еще ниже, чем в колхозах, отчеты представивших.

По официальным данным, в 1932 г. колхозы собрали 66,9% общего количества зерна; остальное приходилось на совхозы (9,5%) и единоличные хозяйства (23,6%). Различные источники показывают, что урожаи в совхозах и у единоличников были не выше, чем в колхозах. В совхозах Северного Кавказа, которые должны были дать 25% совхозных хлебозаготовок, урожаи упали с 16 ц в 1930 г. до 8,4 - в 1931 г. и 2,9 ц - в 1932 г. Количество заготовленного зерна сократилось с 372 400 т в 1931 г. до 213 500 в 1932 г. Они смогли выполнить план хлебозаготовок, только на 60%, т.е. собрали 475 000 т; вместе с тем производство зерна, по официальным данным, достигло 1,56 млн т. Такая большая разница между выполнением хлебозаготовок и урожаем труднообъяснима, если не предположить, что урожай, как и в колхозах, определен до уборки и цифры завышены.

Единоличники в 1932 г., по официальным данным, посеяли 21,4% общего количества зерновых, но получили 23,6% валовой продукции, оказавшись, таким образом, несколько более производительными, чем колхозы и совхозы. В то же время единоличники, вероятно, еще в большей степени, чем колхозы и совхозы, не выполнили план хлебозаготовок. На Украине, например, они выполнили только 39,5% плана. Если выполнение плана хлебозаготовок может служить показателем производства, значит, совхозы и единоличники собрали значительно меньшие урожаи зерновых, чем показывают официальные цифры. Статистика, взятая из годовых отчетов, свидетельствует, что официальные данные по колхозному производству основывались на биологических урожаях или других преджатвенных оценках. Другие источники позволяют предположить, что подобные методы определения урожая применялись в 1932 г. к единоличным хозяйствам и, по всей вероятности, к совхозам. Следовательно, их урожаи, а значит и весь урожай зерновых 1932 г., также были завышены.

Можно приблизительно определить степень завышения, экстраполируя архивные данные по колхозам. Официальные цифры урожаев в колхозах в целом по СССР и Украине (6,8 и 8,0 ц) близки к средним цифрам по всем секторам (7,0 и 8,1 ц). ^ожно допустить, что архивные данные по колхозным урожаям (6,4 и 5,0 ц) близки к реальному среднему уровню по всем секторам, и, следовательно, данные о колхозном производстве в годовых отчетах могут служить основой для исчисления производства зерна в 1932 г. Таким образом, для Украины официальное количество посевных площадей (18,1 млн га), сокращенное с учетом действительно собранного урожая (93,8%) до 17 млн га и умноженное на средний урожай (5,1 ц), дает общий урожай в 8,7 млн т - примерно 60% от официальной цифры 14,6 млн т. Эти вычисления позволяют согласиться с утверждением Голуб-ничего, что в 1932 г. пропало 40% урожая. Подобные же вычисления по СССР в целом: засеяно 99,7 млн га; это сокращается на 7% (по данным ЦУНХУ) - до 92,72 млн га - и умножается на сре^лий урожай (по данным НКЗ) в 5,4 ц; итого получается урожай в 50,06 млн т, т.е. почти на 30% ниже официальной цифры 69,87 млн т, что близко к цдфрам, которые приводил Шиллер.

Если же колхозы, не представившие годовых отчетов, производили меньше зерна, чем представившие, и если урожаи в совхозах и у единоличников были такими же низкими, то валовой сбор мог быть еще меньше 50 млн т.

Низкий урожай 1932 г. - результат многих экономических, организационных и политических причин. Так же, как и статистические данные, вызывают сомнения в правдивости утверждения о том, что урожай был хороший и голод, следовательно, был вызван искусственно. Если урожай был настолько низок, то голод в первую очередь явился результатом нехватки продовольствия. Свидетельства о том, как широко географически были распространены нехватка продовольствия и голод в деревне и городе в 1932-1933 гг., служат сильной поддержкой такой теории.

Фрагментарные данные показывают, что во многих сельскохозяйственных регионах остро не хватало продовольствия. Голод и смерть от истощения имели место в Смоленской и Орловской областях; в отчете Центрально-Черноземной области говорится о больших трудностях с продовольствием в колхозах и о «массовых случаях опухания от голода и смертях». Бывший колхозник из Белоруссии свидетельствует, что Белоруссию тоже поразил голод. Советский специалист по Поволжью А.Ф. Карев-ский писал о «значительных трудностях с продовольствием» в 1931— 1933 гг.; советский писатель М. Алексеев, живший в начале 30-х годов в деревне под Саратовом, пишет о массовых смертях от голода. Посольство Великобритании получило донесения о массовом сопротивлении крестьян хлебозаготовкам в Сибири. Канадский специалист по сельскому хозяйству Эндрю Кэрнс, объехавший большинство крупных зерновых районов летом 1932 г., был встречен в сибирском городе Славгороде толпами людей, говоривших о том, что деревни пусты и люди в деревнях голодают до смерти

Голод поразил не только деревни. Коллективизация не облегчила проблемы с продовольствием в 1930-1933 гг. Напротив, продовольствия для городов становилось все меньше и ситуация достигла критической точки к 1932-1933 гг.4-^ Быстрый рост городского населения в годы первой пятилетки привел в города и на стройки более 10 млн человек и увеличил численность получавших продукты по карточкам с 26 млн в 1930 г. до 40 млн в 1932 г.44 Производство продуктов питания снижалось, и, несмотря на рост хлебозаготовок, количество продовольствия для городов отчаянно уменьшалось; запасы были значительно меньше, чем требовалось по карточкам. В 1931 г. правительство уменьшило нормы для многих категорий и лишило целые группы трудящихся снабжения. В 1932 г. были введены еще более жесткие ограничения. В сообщении посольства Великобритании от 4 мая 1932 г. говорится, что, хотя в Москве снижены нормы снабжения по карточкам на некоторые продукты, положение в провинции намного хуже. Сократились нормы для рабочих, а члены их семей вообще перестали получать продукты по карточкам, и все деньги приходилось тратить на рынке. Сообщение в июле 1932 г. гласило, что «основная трудность, стоящая сейчас перед страной, - нехватка продовольствия». Отчеты Кэрнса содержат сведения об уменьшенных нормах (но даже и эти карточки нельзя было отоварить полностью), о «фантастически» высоких ценах на продукты и о том, что в больших и маленьких городах все труднее становится достать продукты на базаре. Украинские эмигрантские источники тоже сообщают о «страшной нехватке продовольствия» в городах Украины45.

В 1932 г. усиливающаяся нехватка продовольствия физически ослабила трудящихся и вынудила многих оставить работу в поисках пищи. Во многих отраслях промышленности текучесть кадров превосходила 100% каждые несколько месяцев, а промышленное производство упало до уровня 1928 г. Недавние исследования по Днепрострою показывают, что, хотя голод в 1932-1933 гг. в деревне был страшнее, чем в городе, он тем не менее «даже здесь пагубно сказывался на здоровье населения». Хлебные*нормы неуклонно снижались и не обеспечивались полностью; люди должны были оставлять работу, чтобы выстаивать в длинных хлебных очередях; широко распространились тиф, туберкулез и оспа. Сообщения из нескольких советских городов, опубликованные в эмигрантской прессе, гласили, что в 1932 г. цены на продовольствие намного превысили заработную плату рабочего. Рабочие и служащие продавали все, что у них было, чтобы купить хлеб, процветало воровство, и не было перспектив улучшения. Люди оставляли фабрики и заводы, крестьяне бежали из деревень, и в результате миллионы мыкались по стране в поисках лучших условий. В ответ на это правительство возродило (в конце 1932 г.) существовавший еще при царизме институт внутренних паспортов.

В первой половине 1933 г. положение еще более ухудшилось. Исследования, опубликованные в меньшевистской прессе, показывают, что в то время «внимание населения (в Москве)... полностью поглощено голодом» и, следовательно, эта проблема должна была быть «всепоглощающей во всех других областях, где голод намного сильнее». К маю горожане не видели «съедобного хлеба» уже шесть месяцев, города были полны голодающими детьми. По данным Мориса Хиндуса, вторая пятилетка началась (в 1933 г.) с продовольственного кризиса, более страшного, чем в 1921 г., с более низких, чем они были в течение 10 лет, продовольственных норм, и эти нормы все уменьшались. Осенью 1932 г. в Киеве нормы для рабочих урезаны с 2 до 1,5 фунта, для служащих - с 1 до 0,5 фунта. В середине июля 1933 г. посольство Великобритании сообщает о страшной нехватке продовольствия, о том, что люди болеют и умирают от голода в провинциальных городах и даже в Москве. В ряде зарубежных изданий появляются аналогичные свидетельства о растущем недовольстве рабочих уменьшающимися нормами продовольствия, о забастовках, о том, что фабрики и заводы пустеют.

Рыночные цены на хлеб и другие продукты питания показывают, как велика была нехватка продовольствия и как долго она длилась. Цены, особенно на хлеб, выросли более чем вдвое в первые месяцы 1932 г. и продолжали расти в 1933 г.; цены на зерно и муку достигли предела в июне 1933 г. Тем не менее, как только был собран урожай 1933 г., цены быстро начали падать; к декабрю цены на зерно упали больше чем на 60%. Произошло это главным образом в результате политики правительства, заставившего кооперативы продать часть собранного зерна по ценам несколько ниже, чем на крестьянских рынках. Неэффективность этих мер вплоть до конца 1933 г. показывает, что продовольствия не хватало.

Собранные ЦУНХУ и недавно опубликованные Уиткрофтом данные о смертности по разным регионам Советского Союза показывают, что, хотя в некоторых областях Украины голод был сильнее, чем в других регионах, он имел место отнюдь не только на Украине. Смертность как в городах, так и в деревнях резко возросла по сравнению с 1932 г. в большинстве регионов, а в Поволжье, на Урале, в Сибири и центральных сельскохозяйственных районах она подходила к смертности на Украине или даже равнялась ей. Это подтверждается в работе Максудова на основании данных переписи 1959 г. и недавними заявлениями советских украинских авторов Кульчицкого и Дьяченко, что голод поразил не только Украину и Северный Кавказ, но и бассейн Волги (от Горького до Астрахани), Центрально-Черноземную область, районы Урала и Казахстана и, как указывает один украинский ученый, даже такие регионы, как Вологда и Архангельск.

Нехватка продовольствия и ее последствия усилили партийную оппозицию сталинскому руководству. По данным Бориса Николаевского, к 1932 г. распространившийся голод и последовавшее в результате его снижение производительности труда привели к возникновению «антисталинского большинства», разработавшего программу платформы Рютина и другие оппозиционные программы. Члены партии и правительственные чиновники были недовольны нехваткой продовольствия и хлебозаготовительной кампанией 1932 г. Чтобы подавить недовольство, правительство начало суровую чистку на Северном Кавказе и Украине в конце 1932 г. и в следующем году распространило ее на всю страну.

Снижение урожая привело также и к уменьшению экспорта зерна. Уменьшение запасов, предназначенных на экспорт, началось после сбора урожая 1931 г. (он был низким из-за засухи) и последующих поборов, вызвавших голод в Поволжье, Сибири и других регионах. В 1932 г. советское руководство было вынуждено вернуть собранное в этих районах зерно. Низкий урожай 1931 г. и возвращение зерна в районы, пораженные голодом, заставили правительство сократить экспорт зерна с 5,2 млн т в 1931 г. до 1,73 млн т в 1932 г.; в 1933 г. он упал до 1,68 млн т. Зерно, проданное за границу в 1932 и 1933 гг., могло бы накормить многих людей и уменьшить голод. 354 000 т, экспортированных в первой половине 1933 г., хватило бы, чтобы обеспечить почти 2 млн человек дневной нормой (1 кг) в течение шести месяцев. И вместе с тем этот экспорт составлял половину от 750 000 т, проданных за границу в первом полугодии 1932 т.^ Как советское руководство представляло себе, к чему приведет уменьшение объема экспорта и запасов продовольствия для всей страны, не ясно, но доступные материалы показывают: дальнейшее сокращение или прекращение экспорта зерна могло иметь серьезные последствия. В начале 30-х годов цены на зерно на мировом рынке упали, условия торговли стали неблагоприятными для Советского Союза, его задолженность росла, а возможности уплаты долгов были ограниченны; так что западные банкиры и государственные деятели уже подумывали о том, чтобы конфисковать советскую собственность за границей и отказать в дальнейших кредитах в случае невыполнения Советами своих обязательств. Поэтому прекращение экспорта могло поставить под угрозу выполнение плана индустриализации и, по мнению некоторых обозревателей, стабильность режима.

Хотя правительство и не прекратило экспорт, оно действительно пыталось облегчить голод. Декрет Центрального Комитета от 25 февраля 1933 г. давал как ссуду семенной фонд в 320 000 т Украине и 240 000 т Северному Кавказу. Семена были даны Нижней Волге и, возможно, другим районам. Кульчицкий приводит данные партийных архивов Украины, показывающие, что общая помощь Украине к апрелю 1933 г. в действительности превосходила 560 000 т, в том числе 80 000 т продовольствием. Помощь только Украине на 60% превышала количество проданного за границу в тот период. За первую половину 1933 г. голодающим районам зерна было выделено в два с лишним раза больше, чем продано на экспорт. То, что большая помощь не оказывалась, представляется еще одним результатом низкого урожая 1932 г. После неурожаев 1931, 1934 и 1936 гг. собранное у крестьян зерно было возвращено им за счет сокращения экспорта.

Низкий урожай 1932 г. означал, что не хватало достаточного количества хлеба для городов, деревень, для будущего посева и продажи на экспорт. Власти сократили все, но в конце концов интересы деревни оказались на последнем месте. Тотальные хлебозаготовки резко ухудшили положение деревни, но в какой-то степени обеспечили городское население продовольствием. В противном случае в состоянии голода оказались бы города, где и так в 1933 г. смертность возросла. Необходимость создания семенного фонда и государственных резервов, а также хаос, царивший в те годы в Советском Союзе, приводят к заключению, что даже полного прекращения продажи зерна за границу было бы недостаточно для того, чтобы предотвратить голод. Все это говорит о том, что голод является не только результатом хлебозаготовок 1932 г. и сознательного акта геноцида. Низкий урожай 1932 г. сделал голод неизбежным. Но дело не только в этом. Ответственность за лишения и страдания советского народа в начале 30-х годов несет советское руководство. Приведенные здесь данные позволяют более точно определить последствия насильственной коллективизации, чем это можно было сделать ранее; по крайней мере, они показьшают, что голод был в основном результатом провала экономической политики, «революции сверху» и менее всего результатом «успешной» национальной политики в отношении украинского и других народов.

 

К содержанию книги:  Голод на Украине 1932 – 1933 годов

 

Смотрите также:

 

 Коллективизация. Раскулачивание

5 января 1930 года вышло постановление ЦК ВКП (б) «О темпах коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству», которое предполагало в ...

 КУЛАКИ. История раскулачивания. Насильственная коллективизация ...

В ходе насильственной коллективизации сельского хозяйства, которая была проведена в СССР в период с 1928 да 1932 года, одним из направлений государственной ...

 Образование СССР 30 декабря 1922 года 1-й съезд Советов СССР ...

Ускоренными темпами осуществлялась и массовая коллективизация сельского хозяйства. ... Результаты массовой коллективизации свидетельствуют о том, ...

 1929 год великого перелома СССР

 



[1] Пособие по Истории Отечества для поступающих в ВУЗы../ Простор, Москва, 1994. С.318