СИГИЗМУНД ГЕРБЕРШТЕЙН

ЗАПИСКИ О МОСКОВИТСКИХ ДЕЛАХ

УКАЗАТЕЛЬ ПУТИ В ПЕЧОРУ, ЮГРУ И К РЕКЕ ОБИ 41

Владения московского князя простираются далеко на восток и несколько на север до тех мест, которые исчисляются дальше. Об этом предмете мне доставлена была рукопись на русском языке, в которой содержалось описание этого пути и которую я перевел и в точности помещаю здесь. Если кто отправляется туда из Москвы, тому надобно держаться более употребительного и кратчайшего пути от Устюга и Двины через Пермию. От Москвы до Вологды считается 500 верст, от Вологды до Устюга, вправо, вниз по реке Вологде и потом по Сухоне, с которою эта река сливается, также 500 верст. Под городом Стрельце, на две версты ниже Устюга, с ними сливается река Юг, текущая с юга; от ее устья до истоков считается более 500 верст. Сухона и Юг по своем слиянии получают новое название — Двины. Потом по Двине до Холмогор --500 верст; ниже этого города в шести днях пути Двина шестью устьями впадает в океан. Большая часть этого пути совершается водою, ибо сухим путем от Вологды до Холмогор, с переправою через Вагу, тысяча верст. Недалеко от Холмогор впадает в Двину справа река Пинега, текущая с востока на пространстве 700 верст. Из Двины до места, называемого Николаевым, идти рекою Пинегой 200 верст; здесь, на пространстве полуверсты, суда переволакивают в реку Кулой. Река же Кулой берет начало на севере из озера того же имени; от ее истоков до устья, которым она изливается в океан, шесть дней пути. Держась правого берега моря, приходится плыть мимо следующих мест: Становище, Калунчо и Апну. Обогнув мыс Карговский Нос и Становище, Каменку и Толстый, наконец входишь в реку Мезень, по которой надо плыть шесть дней до деревни того же имени, лежащей при устье реки Пезы. Идя вверх по этой реке опять влево, к юго-востоку, после трехнедельного пути встретишь реку Пеской. Оттуда пять верст волокут суда в два озера, и тогда представляются две дороги: одна из них, влево, ведет в реку Рубиху, по которой можно дойти до реки Чирки. [247]

Другие иным, кратчайшим путем переволакивают суда из озера прямо в Чирку, из которой, если только не задержат бури, в три недели приходят к устьям реки Цильмы, впадающей в большую реку Печору, которая в этом месте простирается на две версты в ширину. Спустившись в Печору, в шесть дней доходят до города и крепости Пустозерска, около которого Печора шестью устьями впадает в океан. Обитатели этого места, люди простого ума, приняли крещение только в 1518 году. От устья Цильмы до устья реки Усы один месяц пути Печорою. Уса же берет начало с горы Земной Пояс 42, находящейся влево от летнего восхода, и течет из огромного камня этой горы, который называют Большим Камнем. От истоков Усы до ее устьев считается более тысячи верст. Печора течет в этот северный край с юга; и отсюда три недели пути, если подниматься вверх от устьев Усы до устьев реки Щугура. Писавшие этот дорожник говорили, что они отдыхали между устьями рек Щугура и Подчерема и сложили запасы, привезенные ими с собою из Руссии, у ближней крепости Струпили, которая лежит на русском берегу, на правой руке, в горах. За реками Печорою и Щугуром, у горы Каменный Пояс и у моря, на соседних островах и около крепости Пустозерска, живут различные и бесчисленные племена, называющиеся одним общими именем самоеды. У них много добывается птиц и различных зверей, как-то: соболей, куниц, бобров, горностаев, белок, а в океане водится животное морж, о котором сказано выше, также белые медведи, волки, зайцы, киты и рыба, называемая семгой, и весьма многие другие. Эти племена не приходят в Московию, ибо они дики и убегают сообщества и сожительства с другими людьми. От устья Щугура вверх по реке до Пояса, Артавиша, Каменя и большего Пояса — три недели пути. Потом на гору Камень нужно всходить три дня; спустившись с нее, идут к реке Артавиша, потом к реке Зибута, оттуда к крепости Ляпин, от Ляпина к реке Сосве. По этой реке живут вогуличи. Оставив Сосву вправе, достигаешь реки Оби, которая берет начало из Китайского озера. Через нее они переправились едва в один день, и то при скорой езде; река эта имеет почти 80 верст в [248] ширину. По ней живут также вогуличи и югричи. От Обской крепости вверх по реке Оби до устья реки Иртыша, в которую впадает Сосва, — трехмесячный путь. В этих местах есть две крепости Ером и Тюмень, которыми управляют князья югорские, как говорят, данники великого князя московского. Там водится много зверей и добывается весьма много мехов.

От устья реки Иртыша до крепости Грустины два месяца пути; от нее до озера Китая рекою Обью, которая, как я сказал, вытекает из этого озера, более чем три месяца пути. От этого озера приходят в большом множестве черные люди, лишенные общего всем дара слова; они приносят с собой много товаров, преимущественно же жемчуг и драгоценные камни, которые покупаются грустинцами и серпоновиами. Они называются лукоморцами от Лукомории, лежащей в горах, по другую сторону Оби от крепости Серпонова. Сказывают, что с людьми Лукомории происходит нечто удивительное и невероятное, весьма похожее на басню: как носится слух, они каждый год умирают именно 27 ноября, когда у русских празднуется память св. Георгия, и потом оживают, как лягушки, на следующую весну, большею частью около 24 апреля 43. Грустинцы и серпоновцы ведут с ними торговлю необыкновенным, неизвестным в других странах способом. Ибо когда у них наступает определенное время умереть или заснуть, они складывают товары в известном месте, а грустинцы и серпоновцы уносят их, оставляя вместо них свои товары и делая ровный размен. Возвратясь к жизни, лукоморцы требуют назад свои товары, если лукоморцы находят, что им сделана несправедливая оценка; от того возникают между ними весьма часто ссоры и войны. По левому берегу реки Оби, вниз, живут каламы, которые переселились туда из Обиовы и Погозы. За Обью, у Золотой Бабы, где Обь впадает в океан, текут реки Сосва, Березва и Данадим, которые все берут начало из горы Камень Большого Пояса и соединенных с ней скал. Все народы, живущие от этих рек до Золотой Бабы, называются данниками князя московского.

Золотая Баба, т. е. Золотая старуха, есть идол у устьев Оби, в области Обдоре; он стоит на правом берегу. По [249] берегам Оби и около соседних рек рассеяно много крепостей, которых владетели, как слышно, все подвластны князю Московии. Рассказывают, или, справедливее, бас-нословят, что этот идол Золотой Бабы есть статуя, представляющая старуху, которая держит сына в утробе, и что там уже снова виден другой ребенок, который, говорят, ее внук. Кроме того уверяют, что там поставлены какие-то инструменты, которые издают постоянный звук вроде трубного. Если это и так, то, по моему мнению, это делался от того, что ветры сильно и постоянно дуют в эти инструменты.

Из лукоморских гор вытекает река Коссин, при устье которой находится крепость Коссин; ею прежде владел князь Венца, а теперь его сыновья. Туда от истоков большой реки Коссин два месяца пути. Вместе с этою рекою берет начало другая река, Кассима и, протекши через Лукоморию, впадает в большую реку Тахнин, за которою, по рассказам, живут люди чудесного вида: у одних, как у диких зверей, все тело поросло волосами, у других собачьи головы, у иных [250] совершенно нет шеи, на месте головы грудь, нет ног, а длинные руки. Есть и в реке Тахнине одна рыба с головою, глазами, носом, ртом, руками, ногами и пр. — по виду совершенный человек, однако без всякого голоса; она, как и другие рыбы, доставляет приятную пищу.

Все, что я говорил до сих пор, переведено мною дословно из доставшегося мне русского дорожника. Хотя в этих известиях некоторое кажется баснословным и едва вероятным, как-то о немых людях, умирающих и оживающих, о Золотой Бабе, о чудовищных формах людей и о человекообразной рыбе (о чем я сам старательно разведывал, но не мог узнать ничего верного ни от кого, кто бы это видел своими глазами, хотя всякий ссылался на всеобщую молву, что это действительно так), тем не менее я не хотел ничего пропустить, чтобы другим доставить случай глубже исследовать это дело, почему я и употреблял названия мест те самые, которые употребляются у русских.

На реке Печоре, о которой идет речь в дорожнике, стоит город и крепость Папин, или Папинов-город, жители которого называются лапинами и имеют язык, отличный от русского. За этой рекой до самых берегов тянутся высочайшие горы, которых вершины по причине постоянных ветров совершенно голы, даже не одеты травой. Хотя эти горы в разных местах имеют разные названия, однако вообще называются Земным Поясом. На этих горах вьют гнезда соколы особой породы, о которых скажу ниже, когда буду говорить о княжеской охоте. Растут там также кедры, около которых водятся самые черные соболи. Во владении князя московского можно заметить только одни эти горы — вероятно, это те, которые у древних слыли Рифейскими или Гиперборейскими горами. Так как они постоянно покрыты снегом и льдом и переход через них очень труден, то вследствие этого область Энгронеланд совершенно неизвестна. Князь московский Василий Иоаннович, некогда посылал через Пермию и Печору двух своих воевод, Симеона Феодоровича Курбского, прозывающегося так от своего наследственного поместья, из рода князей Ярославских, и князя Петра Ушатого для исследования мест за этими горами и для [251] покорения туземных племен. Из них Курбский, в бытность мою в Московии, был еще в живых и на мои расспросы об этом отвечал, что он семнадцать дней взбирался на гору, которая на их языке называется Столпом, и все-таки не мог достигнуть ее вершины. Эта гора вдается в океан и простирается до самых устьев Двины и Печоры. Но довольно о дорожнике.

ВОЗВРАЩАЮСЬ К МОСКОВСКОМУ КНЯЖЕСТВУ

Княжество Суздаль, с крепостью и городом того же имени, а в них местопребывание епископа, лежит между Ростовом и Владимиром. В то время, когда Владимир был столицею Московского государства, оно считалось между главными княжествами и было главою других окрестных городов. При усилении власти московского государя и по перенесении резиденции в Москву оно сделалось владением младших княжеских сыновей; их потомки, из которых Василий Шуйский с племянником были еще в живых в нашу бытность в Москве, лишены были своего княжества Иоанном Васильевичем. В Суздале находится знаменитый девичий монастырь, в котором была заключена Соломония, отверженная великим князем Василием, Между всеми княжествами и областями государя московского по плодородию почвы и обилию произведений первое место занимает Рязань; после нее Ярославль, Ростов, Переяславль, Суздаль, Владимир, которые по плодородию почвы немногим уступают Рязани.

Кострома, город с крепостью, на берегу Волги, стоит почти на 20 миль к юго-востоку от Ярославля, а от Нижнего Новгорода — около 40. Река, от которой заимствует имя город, впадает тут в Волгу. Галич, другое княжество с городом и крепостью, находится на восток от Москвы, за Костромою.

Область Вятка, за рекою Камою, лежит почти в 150 милях на восток от Москвы; кратчайшая дорога к ней идет через Кострому и Галич, но она трудна, ибо кроме болот [252] и лесов, которые затрудняют путь, между Галичем и Вяткою еще разбойничают бродящие там черемисы. Поэтому едут в Вятку через Вологду и Устюг путем более долгим, но зато более легким и безопасным. Вятка же отстоит от Устюга на 120 миль, от Казани на 60. Страна получила свое название от реки, на берегу которой находятся Хлынов, Орлов и Слободской. Страна болотиста и бесплодна и служит как бы убежищем беглых рабов; изобилует медом, дикими зверями, рыбой и белками. Прежде она была подвластна татарам, да и теперь по ею и по ту сторону Вятки, в особенности при впадении ее в Каму, властвуют татары. Дорога считается там чункасами, а чункас содержит в себе пять верст. Река Кама изливается в Волгу двенадцатью милями ниже Казани; за этой рекой лежит область Сибирь.

Пермия, большая и обширная область, отстоит от Москвы на 250 или, по другим, на 300 миль, прямо на северо-восток. В ней находится город того же имени, стоящий на реке Вышере, которая десятью милями ниже впадает в Каму. По причине множества болот и рек туда едва можно доехать сухим путем, разве только зимою; летом же легче совершить этот путь на судах, через Вологду, Устюг и рекою Вычегдою, которая в 12 милях от Устюга впадает в Двину. Едущим из Перми в Устюг надобно плыть по Вышере; пройдя несколько рек и в иных местах перетаскивая суда землею в другие реки, они приходят к Устюгу, в 300 милях от Перми. В этой области хлеб составляет редкость; подать князю жители Пермии ежегодно платят лошадьми и мехами. У них свой язык, а также и свои письмена, изобретенные епископом Стефаном, который окончательно утвердил их в христианской вере (а прежде сего, еще непроникнутые верою, они содрали кожу с какого-то епископа, который принимался было за то же дело). Этот Стефан, уже в правление Димитрия Иоанновича, был причислен русскими к лику святых. До сих пор многие из них остаются идолопоклонниками, живя рассеянно в лесах; монахи и отшельники, отправляющиеся туда, не престают обращать их от заблуждений и суетного служения идолам. Зимою они ходят на артах, что делается в [253] весьма многих местах Руссии, а арты суть деревянные продолговатые подошвы почти в шесть ладоней длиною; они держатся на них, подвязывая их к ногам, и ходят очень быстро. Они употребляют вместо вьючного скота больших собак, на которых перевозят тяжести в повозках, вроде того, как ниже будет говориться об оленях. Говорят, что эта область на востоке соприкасается с татарскою областью, название которой — Тюмень.

Положение области Югры явствует из вышесказанного. русские называют ее народ югричами. Это та Югария, из которой вышли некогда венгры, заняли Паннонию и под предводительством Аттилы покорили многие области Европы. Московиты очень гордятся именем Югарии, потому что их подданные некогда опустошили большую часть Европы. В первое мое посольство Георгий, по прозванию Малый, родом грек, во время переговоров, желая доказать право своего государя на великое княжество литовское, королевство польское и пр., говорил, что югары были подданными великого князя московского и сидели у Меотийских болот; что потом они заняли Паннонию на Дунае, от чего она и получила имя Гунгарии; что напоследок заняли они Моравию, названную так по реке, и Польшу, имя которой происходит от слова поле, что значит равнина; что, наконец, Буда названа ими по имени брата Аттилы. Я желал только передать то, что слышал. Говорят, что югары до сих пор употребляют один язык с венграми; правда ли это — не знаю. Ибо, несмотря на мои старательные поиски, не нашлось ни одного человека из этой страны, с которым мог бы поговорить мой слуга, знающий по-венгерски. Они также платят дань князю мехами. Хотя оттуда привозятся в Москву жемчуг и драгоценные камни, однако они собираются не на их океане, а в другом месте, преимущественно же привозятся с морского берега близ устьев Двины.

Область Сибирь граничит с Пермью и Вяткой, но имеет ли какие-нибудь крепости и города — наверное не знаю. В ней берет начало река Яик, которая впадает в Каспийское море. Говорят, что эта страна пустынна по причине близкого соседства с татарами, а теми частями ее, которые обработаны, владеет татарин Шихмамай. Жители [254] ее имеют собственный язык; их главный промысел - беличьи меха, которые больше и красивее, чем в других странах; однако в то время мы не могли достать в Москве ни одного такого меха.

Черемисы живут в лесах около Нижнего Новгорода. Они имеют собственный язык и исповедуют магометанскую веру. Они подвластны теперь казанскому царю, хотя большая их часть прежде платила дань князю московскому, от того до сих пор они причисляются к подданным Московии. Князь вывел в Московию многих из них по подозрению в измене, и мы видели их там. Когда же их отправили на литовскую границу, то они рассеялись в разные стороны. Это племя обитает на обширном пространстве от Вятки и Вологды до реки Камы, не имея постоянных жилищ. Все они, как мужчины, так и женщины, весьма быстры на бегу, все весьма искусны в метании стрел, потому что никогда не выпускают из рук лука; у них даже есть обычай не давать пищи сыновьям, пока они не попадут стрелою в назначенную цель.

Мордва живет по Волге, на южном ее берегу, за Нижним Новгородом; этот народ во всем похож на черемисов, кроме того, что у них чаще попадаются оседлости. Здесь конец московских владений, и вместе с тем мы оканчиваем наше путешествие.

Теперь я приведу некоторые известия о соседних и пограничных народах, соблюдая тот же порядок, т. е. отправляясь из Москвы на восток. С этой стороны первые встречаются казанские татары; прежде, нежели я буду говорить собственно о них, я должен сказать что-нибудь вообще о всем племени.

О ТАТАРАХ

О татарах и их происхождении, кроме того, что заключается в польских летописях и в книжках о двух Сарматиях 44, много писано в разных местах; повторять это здесь более скучно, чем полезно. Тому, кто хочет описывать татар, необходимо описывать многие народы. Ибо у [255] них это имя племенное, и им называются различные народы, находящиеся в дальнем друг от друга расстоянии. Что же узнано мною из русских летописей и рассказов многих людей, об этом я нахожу нужным сказать вкратце.

Батый, царь татарский, с большим войском пришедший с юга на север, занял Болгарию, которая находится на Волге, ниже Казани. Потом в следующем, 6745 году, постоянно побеждая, вошел он в самую Московию, после недолговременной осады взял царский город на капитуляцию, но не исполнил данного слова и перебил всех; потом он пошел далее и выжег соседние области Владимир, Переяславль, Ростов, Суздаль и много городов и крепостей, избив или отведя в рабство жителей. Он разбил и умертвил великого князя Георгия, вышедшего к нему навстречу с войском; также Василия Константиновича увел с собою пленником и убил. Все это было, как выше сказано, в 6745 году от сотворения мира. С этого времени почти все русские князья были назначаемы татарами и повиновались им до самого Витольда, великого князя литовского, который был страшен всем соседям и храбро защищал от татарского оружия свои области и те, которые покорил в Руссии. Великие же князья владимирские и московские до самого нынешнего князя Василия всегда оставались в верности и повиновении, однажды данных татарским государям.

Узбек наследовал власть после Батыя и умер в 6834 году от сотворения мира; его место занял сын его Чанибек, умертвив братьев своих, чтобы царствовать одному без страху; он умер в 6865 году. Следовавший за ним Бердибек также умертвил двенадцать братьев и умер в 6867 году. Когда Наврус овладел царством, к нему собрались все князья Руссии и ушли, получив право властвовать каждый в своей области. Он был убит в 6868 году. Наследовавший ему Хидырь убит сыном Темирхожею, который едва семь дней владел царством, приобретенным посредством злодеяния. Ибо, изгнанный темником Мамаем, он бежал за Волгу и был убит догнавшими его воинами в 6869 году. После них сделался царем Тохтамыш; в году от сотворения мира, 26 августа, он выступил со [256] своим войском и опустошил Московию огнем и мечом. Разбитый Темиркутлуем, он бежал к Витольду, великому князю литовскому. Темиркутлуй сделался царем в Сарае в 6906 году от сотворения мира, а умер в 6909. Ему наследовал сын Шадибек. После него Темирассак 45 повел на Рязань огромное войско для опустошения Московии и навел такой страх на князей московских, что, отчаявшись в победе и бросив оружие, они прибегли только к заступничеству святых.

Татары разделяются на орды, в числе которых заволжская орда занимает первое место по знаменитости и многочисленности, потому что все остальные орды, как говорят, произошли от нее. Орда же у них означает сборище или множество. У каждой орды свое особенное название: одни - заволжцы, другие - перекопцы, третьи - ногайцы и т. д., и хотя все они магометане, однако очень не любят, чтобы их называли турками и считают это бесчестием для себя. Так как татары обитают на обширном пространстве в различных странах, то не во всем они сходятся нравами и самим образом жизни. Это люди среднего роста, с широким, толстым лицом, с прищуренными и впалыми глазами; они отпускают волосы только на одной бороде, а остальное бреют. Только самые знатные люди заплетают волоса, которые у них очень черны, и носят их за ушами. Они имеют крепкое тело, смелый дух и склонны к беспорядочному любострастию. Они с удовольствием едят мясо лошадей и других животных, не разбирая, какою смертью они умерли; только от свиней они воздерживаются, по своему закону. В отношении голода и бессонницы они так выносливы, что иногда в продолжение целых четырех дней они не едят и не спят и несмотря на то исполняют нужные работы. Потом, доставши чего-нибудь съестного, они обжираются без всякой меры, съедай все без остатка, и тем как бы вознаграждают себя за прежние лишения; таким образом, обремененные пищей, измученные трудами, они спят сряду три или четыре дня. Если голод и жажда слишком мучат их во время езды, то они обыкновенно режут жилы тем лошадям, на которых сидят, и утоляют голод их кровью, думая притом, что это [257] полезно для самих лошадей. Так как почти все они кочуют, не имея постоянных жилищ, то направляют путь свой по звездам, преимущественно же по Северному полюсу. Главное их лакомство — лошадиное молоко, от которого, по их мнению, люди делаются и сильными и тучными. Они употребляют в пищу весьма многие травы, в особенности те, которые растут около Танаиса; соль употребляется очень немногими. Когда бывает от царя раздача съестных припасов, то обыкновенно на сорок человек идет одна корова или лошадь, и внутренности убитого животного делятся только между самыми знатными: они едят их, поджаривши на огне. Лошадиные головы, как у нас кабаньи, считаются лакомством и подаются только знатным.

У них много лошадей, которые имеют выгнутую шею и очень малы, но сильны, легко переносят голод и труды и питаются древесными ветвями, корой и кореньями трав, которые вырывают копытами из земли. Такие привычные к трудам лошади составляют большое удобство для татар, и московиты говорят, что у татар они бегут быстрее, чем у кого-нибудь другого. Седла и стремена у них деревянные, за исключением тех, которые они похитили или купили от соседних христиан. Чтобы хребет у лошади не стирался, они подкладывают под седло траву и древесные листья. На лошадях они переплывают через реки. Если во время бегства устрашила их сила преследующих врагов, то они скачут во весь опор, бросая седла, одежды и все Другие тяжести и оставляя только оружие. Оружие их состоит в луке и стрелах; копье у них редкость. Они очень смело вступают в битву с врагом издали; это однакож бывает непродолжительно: они обращаются в притворное бегство и, улучая удобную минуту, пускают стрелы назад в преследующих неприятелей, потом, внезапно повернув коней, снова делают нападение на рассыпанные ряды врагов. Когда доводится им сражаться на открытом поле и неприятель находится на расстоянии полета копья, то они вступают в битву не стройными рядами, а кружатся около неприятельского войска, обхватывая его со всех сторон, чтобы вернее и свободнее метать в него копья. Они [258] наступают и удаляются в удивительном порядке: для этого у них есть вожатые, опытные в таком деле, за которыми они следуют; если они будут убиты неприятельскими стрелами или, от страху, ошибутся в своих распоряжениях, то от этого происходит такое замешательство в целом войске, что они не могут больше ни восстановить порядка, ни пускать стрел в неприятеля. Этот род сражения по своему сходству с танцами называется у них пляской. Если же приходится сражаться в теснине, тогда уже нельзя употребить описанного выше способа, и от того они обращаются в бегство, ибо, не имея ни щита, ни копья, ни шлема, не могут выдержать продолжительной рукопашной битвы. В конной езде у них своя особенность: они садятся на седло с поджатыми ногами, чтобы легче было повертываться в ту и другую сторону, и если нужно поднять с земли что-нибудь упавшее, то без труда исполняют это, опершись на стремена: в этом они так искусны, что делают это даже на всем конском скаку. Когда в них пущено копье, то они тотчас наклоняются на другой бок для избежания неприятельского удара, держась на лошади только одной ногой и рукой. При вторжении в области соседей каждый имеет при себе две или три лошади, смотря по средствам, для того чтобы, когда устанет одна, можно было пересесть на другую и третью; а усталых они ведут на поводе. Узда у них самая легкая, и вместо шпор употребляется плетка. Они холостят всех своих лошадей, ибо полагают, что такие способнее переносить труды и голод.

Как мужчины, так и женщины носят одинаковую одежду; последние ничем не отличаются от мужчин в убранстве, кроме того, что покрывают головы льняным покрывалом и употребляют также льняные полусапожки, подобно морякам. Их царицы обыкновенно закрывают лицо, выходя в публику. Остальной народ, рассеянно живущий в полях, имеет одежды, сделанные из овечьих шкур; они не переменяют их до тех пор, пока от долгого употребления они не изотрутся и не издерутся совершенно. Они не долго остаются на одном месте, считая это большим несчастьем для себя. По этой причине, истребив траву на одном месте, они переходят на другое с табунами, [259] женами и детьми, которых возят за собою на телегах. Те же, которые обитают в городах, ведут другой образ жизни. bо время тяжкой войны они укрывают своих жен, детей и стариков в более безопасных местах. У них нет никакой справедливости, потому что если кто нуждается в какой-нибудь вещи, то безнаказанно может похитить ее у другого. Если тот жалуется судье на насилие и нанесенную ему обиду, то виновный не отпирается, но говорит, что он не мог обойтись без этой вещи. Тогда судья обыкновенно произносит следующее решение: «Если ты в свою очередь будешь нуждаться в какой-нибудь вещи, то похищай ее у других». Некоторые говорят, что они не воруют: воруют они или нет — пусть судят другие; но действительно они люди самые хищные, самые бедные и всегда готовые поживиться на чужой счет — угоняют чужой скот, грабят и уводят людей, которых или продают туркам и другим, или отпускают за выкуп, оставляя себе только девиц. Редко осаждают они города и крепости: жгут деревни и села и наслаждаются нанесенным вредом, полагая, что чем более опустошат областей, тем пространнее будет их царство. Будучи самого беспокойного нрава, они, однако, не убивают друг друга, если только не поссорятся между собою их цари. Золото и серебро у них, за исключением купцов, почти не употребляется: существует только обмен вещами.

Казанское царство 46, город Казань и крепость того же имени лежат у Волги, на левом берегу реки, почти на 70 германских миль ниже Новгорода Нижнего; по Волге, на востоке и юге, оно примыкает к пустынной степи, а на юго-востоке граничит с татарами шейбанскими и кайсацкими. Царь этой страны может располагать 30 000 воинов, преимущественно пеших, между которыми черемисы и чуваши самые искусные стрелки. Чуваши же отличаются своим судоходством. Город Казань находится от княжеской крепости Вятки в 60 германских милях. Эти татары образованнее остальных, потому что они обрабатывают поля, живут в домах и занимаются различными промыслами. Василий, князь московский, принудил их покориться и принимать царей по его назначению, что им не трудно [260] было сделать, — во-первых, вследствие удобства сообщений, которое представляют реки, текущие из Московии в Волгу, во-вторых, по причине взаимных торговых сношений, без которых им нельзя было обойтись. Некогда у казанцев был царь Хелеалек: когда он умер бездетным, оставив супругу Нурсултан, то некто Ибрагим, женившись на вдове, овладел царством. Ибрагим имел от нее двух сыновей, Махмет-Аминя и Абдыл-Летифа; от первой же супруги, по имени Батмассасолтан, он имел сына Алегама 47. По смерти отца он, как первородный, наследовал царство; но так как он не всегда повиновался приказаниям московского князя, то московские советники, которых князь имел там для наблюдения за расположением царя, однажды на пиру напоили его пьяным, положили в повозку, как бы отвозя его домой, и ночью увезли его в Москву. Продержав несколько времени, князь наконец сослал его в Вологду, где он дожил остальной свой век, а мать его, вместе с братьями Абдыл-Летифом и Махмет-Аминем, сослана была на Белоозеро. Куйдакул, один из братьев Алегама, крестившись, принял имя Петра; за него нынешний князь Василий выдал потом свою сестру. Мениктаир же, другой брат Алегама, остался в своей вере до конца жизни и имел многих детей, которые по кончине отца крестились вместе с матерью и все перемерли, исключая одного Феодора, который был еще в живых в нашу бытность в Московии. Когда таким образом Алегам увезен был в Москву, то на его место поставили Абдыл-Летифа; когда же и он, по той же причине, как Алегам, был лишен царства, то князь поставил на его место Махмет-Аминя, выпущенного из Белоозера. Он управлял до 1518 года. Нурсултан, бывшая, как я сказал, супругою царей Хелеалека и Ибрагима, по смерти Алегама вышла за Менгли-Гирея 48, царя перекопского. Потом, не имея детей от Менгли-Гирея и тоскуя по сыновьям от первым браков, она приехала в Москву к Абдыл-Летифу. Оттуда в 1504 г. она отправилась к Махмет-Аминю, другому сыну, царствовавшему в Казани. В это время казанцы отложились от московского князя.

Так как за этой изменой последовали многие войны [261] и государи, принявшие участие в этой борьбе, сражались долго и с переменным счастьем, так что и теперь она еще не кончена, то мне казалось нужным подробнее изъяснить причину этой войны. Когда измена казанцев сделалась известною князю московскому Василию, то, негодуя на этот поступок и желая отметить, он послал против них огромное войско с пушками. Казанцы, которым приходилось сражаться с московитами за жизнь и свободу, услышав о страшных приготовлениях князя и зная, что им не устоять в рукопашном бою, решились действовать против них хитростью. Поэтому, поставив свой лагерь перед неприятелем и скрыв лучшую часть своих войск в удобных для засады местах, сами, как бы пораженные страхом, внезапно оставили лагерь и обратились в бегство. Бывшие невдалеке московиты, узнав о бегстве татар, в беспорядке бегом пустились на неприятельский лагерь. Пока они занимались грабежом, покинув всякую осторожность, татары вместе с черемисскими стрелками вышли из засады и произвели такое великое кровопролитие, что московиты принуждены были бежать, бросив пушки и военные снаряды 49. Впрочем, по смерти царя Махмет-Аминя, при котором казанцы изменили, Шиг-Алей, женившись на его вдове, получил казанское царство при помощи московского князя и брата супруги; он владел им только четыре года вследствие великой ненависти к нему подданных. Он был слишком предан московскому князю и доверял более иностранцам, чем своим, презирая и пренебрегая благосклонностью своих подданных. Вследствие этого казанцы предложили царство Саип-Гирею, сыну Менгли-Гирея, одному из царей таврических. При приближении его Шиг-Алей, принуждаемый отказаться от царства, видя неравенство сил и неприязненное к себе расположение умов и считая за лучшее уступить судьбе, возвратился туда, откуда пришел, — в Москву, вместе с женами, наложницами и со всем имуществом. Это было в 1521 году.

Когда Шиг-Алей таким образом бежал из царства, Махмет-Гирей 50, царь таврический, с большим войском ввел в Казань своего брата Саип-Гирея. Утвердив расположение казанцев к брату, на возвратном пути в Тавриду, [262] после переправы через Танаис, он пошел на Москву. В это время Василий, полагая себя в безопасности и не опасаясь ничего подобного, при слухе о приближении татар собрав как можно скорее войско, назначил вождем Димитрия Бельского и послал его к реке Оке воспрепятствовать переходу татар. Махмет-Гирей с превосходными силами быстро переправился через Оку и расположился станом у прудов, в 13 верстах от самой Москвы. Отсюда он делал набеги, грабил и жег все. В это же время и Саип-Гирей, вышедши с войском из Казани, опустошил Владимир и Нижний Новгород. После этого братья-цари сошлись у города Коломны и соединили свои силы. Видя невозможность отразить такого сильного врага и оставив в крепости с гарнизоном своего зятя Петра, происходившего от царей татарских, с некоторыми другими вельможами, Василий бежал из Москвы, до того пораженный страхом, что, отчаиваясь в своем деле, как рассказывают некоторые, скрывался несколько времени под стогом сена, Двадцать первого июля татары пошли дальше и на обширном пространстве все опустошили пожарами; они навели на московитов такой страх, что те почитали себя мало безопасными даже в крепости и в городе. При такой панике начальник и все защитники города почли за лучшее умилостивить царя Махмет-Гирея богатыми дарами, в особенности медом, и отклонить от осады. Приняв дары, Махмет-Гирей отвечал, что он снимет осаду и удалится из страны, если Василий грамотой обяжется быть вечным данником царю, как были его отец и предки. Получи грамоту, написанную по его желанию, Махмет-Гирей отвел свое войско к Рязани. Там он дал позволение московитам выкупать и разменивать пленных, а остальную добычу продал. Он вел с собою из Московии такое множество пленников, что едва можно поверить, ибо, как говорят, число их превышало 800 000. Он частью продал их туркам в Кафе, частью умертвил. Ибо старцы и немощные, за которых нельзя много выручить и которые негодны для работы, отдаются у татар — все равно как зайцы молодым собакам — юношам, которые учатся на них военному делу и побивают их камнями, или бросают в море, или [263] убивают их каким-либо другим образом. Те же, которые продаются, принуждены целых шесть лет пробыть в рабстве; по истечении этого срока они становятся свободными, однако не смеют уйти из страны. Саип-Гирей, царь казанский, продал татарам всех пленников, которых увел из Московии, на астраханском рынке, находящемся недалеко от устьев Волги.

По удалении царей татарских из Московии князь Василий снова воротился в Москву. Во дворце князя произошел спор о том, кто был виновником бегства русских от Оки. Старейшие слагали всю вину на предводителя войска, князя Димитрия Бельского, человека молодого, который пренебрег их советами, и говорили, что по его нерадению татары перешли через Оку; напротив того он, сваливая с себя вину, говорил, что Андрей, меньшой брат князя, прежде всех обратился в бегство, а прочие последовали за ним. Чтобы не показаться слишком строгим к брату, который оказывался виновником бегства, Василий заключил в кандалы и лишил достоинства и княжества одного из воевод, который бежал вместе с братом.

Потом, при наступлении лета 51, чтобы отметить за поражение, претерпенное от татар, и смыть бесчестие, которое он навлек на себя своим бегством и прятаньем под сеном, Василий собрал огромное войско с большим количеством пушек, которых русские никогда прежде того не употребляли в походах, и отправился из Москвы со всей армией и остановился на реке Оке, у города Коломны. Послав оттуда вестников в Тавриду к Махмет-Гирею, он вызывал его на бой, так как в прошедшем году он напал на него без объявления войны, из засады, по обычаю воров и разбойников. На это царь отвечал, что довольно много дорог открыто ему для нападения на Москву; что оружие на войне значит столько же, как и выбор времени; что вследствие того он ведет войны более по своему, чем по чужому усмотрению.

Разгневанный этими словами Василий, горя жаждой мести, снял стан и отправился в 1523 году к Нижнему Новгороду, чтобы оттуда опустошить казанское царство и овладеть им. Отправившись оттуда к реке Суре, он [264] воздвигнул на казанских границах крепость, которую назвал по своему имени, и, не идя на этот раз далее, отвел войско домой. На следующий же год он послал Михаила Георгиевича, одного из главных своих советников, покорить Казань с большими противу прежнего силами.

Устрашенный этими ужасными приготовлениями Саип-Гирей, царь казанский, призвал к себе сына своего брата, царя таврического, юношу тринадцати лет, для того чтобы он в его отсутствие управлял царством, а сам бежал к турецкому султану, намереваясь просить его о помощи и заступничестве. Юноша, повинуясь приказаниям дяди, отправился в дорогу и был ласково и с почетом принят главными сановниками царства у Гостинова озера, т. е. у острова, который называется островом купцов, находящегося на Волге, не далеко от казанской крепости. Они сделали это, потому что его сопровождал сеид, высшая духовная особа у татар. Этот сеид, в тайне благоприятствуя Василию, старался захватить юного царя и связанного отослать в Москву, но был схвачен сам и всенародно заколот ножом.

Между тем главный воевода Михаил для перевозки орудий и съестных припасов собрал в Нижнем Новгороде такое множество судов, что река, в иных местах очень широкая, повсюду казалась покрытою ими; он поспешил с войском к Казани. Дошедши до острова купцов Гостинова озера и седьмого июля поставив лагерь, он пробыл там двадцать дней в ожидании конницы. Между тем казанская крепость, выстроенная из дерева, была зажжена московскими клевретами и совершенно сгорела в виду русского войска. Такой случай для овладения крепостью был упущен вследствие боязливости и нерадения полководца, который даже не вывел воинов для занятия крепостного ма и не тревожил татар, строивших новые укрепления. Однакож 28 числа того же месяца он переправился на ту сторону Волги, на которой стоит крепость, и остановился с войском на реке Казанке, в течение двадцати дней выжидая удобного случая для действий. Там он остановился, а недалеко от него и казанский царь поставил свой лагерь и часто нападал на русских, высылая пеших   черемисов, [265] – однако без успеха. Царь Шиг-Алей, также прибывший сюда на кораблях, письменно убеждал его отступиться от его наследственного владения, на что тот отвечал коротко: «Если ты желаешь иметь это мое царство, то решим оружием кому оно должно принадлежать, пусть владеет им тот, кому даст судьба». Понапрасну теряя время и истратив взятые с собой съестные припасы, русские начали голодать, ибо нельзя было сделать подвоза: черемисы опустошали все кругом и тщательно наблюдали за сообщениями неприятеля, так что князь не мог узнать о нужде, от которой страдало его войско, и сами они не могли подать ему весть. С этою целью назначены были Василием двое воевод: один, князь Иоанн Палецкий, должен был спуститься из Нижнего Новгорода по реке к войску, с кораблями, нагруженными съестными припасами, и, оставив там припасы и узнав о настоящем положении дел, скорее возвратиться к нему; другой был послан на тот же конец сухим путем с 500 всадниками: он был побит встретившими его черемисами и едва девять человек спаслось в смятении бегством. Воевода, тяжело раненый, умер на третий день в руках врагов. Когда молва об этом поражении дошла до войска, то в лагере распространилось уныние, которое еще более умножил внезапный и несправедливый слух об истреблении всей конницы, так что русские ни о чем более не думали, кроме бегства. Все согласились на отступление, но еще колебались, возвратиться ли им вверх по реке, что было весьма трудно, или спуститься еще несколько вниз по течению и добраться до других рек, чтобы потом возвратиться длинным обходом по сухому пути. Во время этих совещаний, когда их чрезмерно томил голод, вдруг прибыли к ним те девятеро, которые, как я сказал, спаслись при поражении пятисотенного отряда, и известили о прибытии Иоанна Чалецкого со съестными припасами. Хотя он и торопился, но был так несчастлив, что потерял большую часть судов и только с немногими прибыл в стан. Когда русские терпели таким образом и от голода и от неприятеля, посланная Василием конница, переправившись через реку Свиягу, которая течет в Волгу с юга и отстоит от Казани на 8 миль, подходила к войску и два раза была встречаема татарами и [266] черемисами. Она билась с ними, и с обеих сторон было потеряно много людей, но татары наконец уступили, и она присоединилась к остальному войску. И таким образом войско, подкрепленное конницею, 15 августа начало осаждать казанскую крепость. Сведав об этом, царь поставил также свой лагерь в виду неприятеля с другой стороны города и, часто высылая конницу, приказывал ей ездить вокруг неприятельского стана и тревожить их; таким образом с обеих сторон происходили частые стычки. Воеводе было известно, что увеличивавшийся со дня на день голод томил его воинов, и еще раньше он вступил в переговоры с татарами о заключении перемирия. Ибо ему казалось, что при таком стеснительном положении он окажет услугу своему князю, если, заключив с неприятелем какое бы то ни было перемирие, приведет назад в целости войско и пушки. Так же и татары, узнав о желании воеводы и возымев надежду на хороший исход, охотно приняли условия, которые он предлагал, а именно — отправить послов в Москву и договориться о мире. Решив на этом, воевода Палецкий снял осаду и возвратился с войском в Москву. Таким образом, по возвращении войска, которого было, как говорят, 180 тысяч, послы казанского царя приехали к Василию для утверждения мира. Они находились в Москве даже и в нашу бытность там, и не было никакой надежды на мир между ними, ибо Василий, в досаду казанцам, перенес в Нижний Новгород ярмарку, которая обыкновенно бывала около Казани на острове купцов, и определил тяжкое наказание тому из своих подданных, кто впредь поедет на остров для торговли. Он надеялся, что это перенесение ярмарки нанесет большой вред казанцам и что, отняв у них возможность покупать соль, которую татары получали от русских только на этой ярмарке, можно их принудить к сдаче. Однако от перенесения этой ярмарки Московия понесла не менее вреда, чем сами казанцы. Ибо следствием этого были дороговизна и недостаток в весьма многих вещах, которые привозились по Волге с Каспийского моря, с астраханского рынка, из Персии и Армении, — преимущественно же в отличной рыбе, в том числе и в белуге, которая ловится в Волге по ею и по ту сторону Казани. [267]