История

Многоликое средневековье

Иванов К. А.

Прежде чем говорить о вере в чудесное, сверхъестественное, в колдовство и чары, вере, проявлявшейся всегда и везде, но особенно характеризующей средние века, необходимо сказать несколько слов о мировоззрении средневекового человека.

Он представлял себе, что Земля расположена в самом центре Вселенной, составляет как бы ее ядро. Ее окружают одна за другой десять сфер, десять колоссальных шаров, помещающихся Друг в друге. В семи первых, ближайших к Земле сферах с неодинаковой скоростью круговращаются Солнце, Луна и пять планет. Их круговращение сопровождается чудесной музыкой, музыкой сфер. В восьмой сфере расположены прочие светила: одни из них, бестелесные и невесомые, свободно носятся в пространстве, другие прикреплены к своду сферы. Девятая сфера — кристаллообразная, десятая — пламенная (Empyreum); в последней царствуют Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой и живут главнейшие святые; остальные распределены, смотря по степени их совершенства, в других небесных сферах. Денно и нощно святые угодники с лучезарными венцами на головах, в белых и радужных одеяниях, воспевают Творца и предстательствуют за людей. Все эти сферы — обиталище Бога, святых и ангелов. Противоположность ему составляет обиталище сатаны, падших ангелов и отверженных душ — ад, находящийся в центре Земли. Таким образом, по средневековым воззрениям, существуют два царства: царство Божие — царство света и царство сатаны — царство тьмы. Эти царства постоянно враждуют между собой. Все существующее в мире, все происходящее в нем имеет свое начало в котором-либо из них. В мире проявляется действие двух сил: силы света и силы тьмы. Как ангелы светлые имеют свой определенный образ: лучезарные, прекрасные, легкокрылые, переносятся они, по повелению Божию, с одного места на другое, так и посланники сатаны должны иметь свой собственный вид: они наделялись в средние века теми лее внешними признаками, которыми обладали когда-то, в греко-римском мире, фавны, сатиры и кентавры, а именно рогами, козлиными ногами, копытами, шерстью. Как ангелы прекрасны, так посланники сатаны отвратительны. Однако, в силу особенных свойств своих, они могут принимать на себя любой образ, превращаться в какую угодно форму. Как существовали люди, своей жизнью заслужившие особую милость Божию, так появляются порой люди, которые сближаются с сатаной, входят в особые сношения с ним, заключают с ним особенные договоры. Сатана за это покровительствует им и чрез них творит в мире зло. Люди, по средневековым понятиям, сносились с нечистой силой из различных целей: для получения красоты, славы, богатства или таких познаний, которые никому не доступны, которые может открыть только «черная магия». Так называлось колдовство.*

Жил-был когда-то «муж великого ума и быстрого соображения, способный и расположенный учиться». Звали его Фаустом. Он сделался ученым богословом, но богословие не удовлетворило его. «Священное писание, — говорит народная легенда, — он забросил далеко за дверь или положил под лавку, ибо он имел безрассудную и надменную голову, и его звали всегда созерцателем». И стал он рыться в книгах черной магии. «Он привязал к себе орлиные крылья и хотел исследовать и небо, и землю, все до основания.» Но откуда узнать все это? И вот он решился обратиться к сатане, вызвать его, а как вызвать дьявола, он вычитал из таинственных книг. Он пошел ночью в густой лес и стал вызывать нечистого духа. Сначала дух не повиновался, но потом стал показываться в различных образах, страшных и ослепительных, наконец принял вид седого монаха. То не был сам сатана, но один из подвластных ему духов, по имени Мефистофель (Mephostophiles, откуда у Гете Мефистофель). Последний, познакомившись с Фаустом, приглашает его на свидание в следующую полночь. Происходит второе свидание. Фауст ставит свои условия: он хочет, чтобы исполнялись все его желания, чтобы дьявол всегда сопровождал его и был бы видим только ему одному. Дух тьмы также ставит условия: Фауст должен отпасть от Бога, возненавидеть христианскую веру и, по истечении установленного срока, отдать свою душу сатане. Они ударяют по рукам. «В этот час отпадает от Бога этот нечестивый человек. Отпадение это, — продолжает народная легенда, — есть не что иное, как его высокомерная гордость, отчаяние, смелость и дерзость. С ним было то же, что с великанами, о которых пишут поэты, что они хотели поставить горы на горы и воевать с Богом, или даже то, что случилось со злым ангелом, который восстал против Бога. Кто хочет высоко вознестись, тот падает глубоко вниз». Злой дух не верит слову Фауста и требует расписки. Фауст делает надрез на своем теле, извлекает несколько капель крови и пишет ими требуемую расписку. Но в самый решительный момент он получает предостережение от своей собственной крови. Капелька крови изображает два слова: «Беги, человек!» Но все напрасно, и договор был заключен. Продав свою душу сатане, Фауст приобрел временное благополучие: он становится знаменитым астрологом, прорицателем, предсказателем погоды, и все его желания исполняются. Нечистая сила деятельно помогала ему в различных обстоятельствах его жизни. Раз Фауст занял у одного еврея значительную сумму денег и обещал отдать ему через месяц или деньги, или свою правую ногу. Прошел месяц. Фауст не мог или, лучше сказать, не хотел уплатить долга. Безжалостный еврей отрезал ему ногу. Но скоро отрезанная нога начала разлагаться; тогда еврей бросил ее в реку. Недолго спустя после этого Фауст призвал к себе еврея и, предлагая ему деньги, потребовал у него свою ногу. Еврей объявил с ужасом, что бросил ее в реку. Фауст засмеялся и сказал ему: «Ну, проклятый жид! в таком случае я тебе не заплачу». Не успел еврей выйти из комнаты Фауста, как последний стоял уже на обеих ногах. В одном винном погребе Фауст угощал своих гостей винами всех сортов, пробуравливая перед каждым гостем отверстие в столе, а из отверстия вытекало любое вино, по желанию. В другом винном погребе (в Лейпциге) Фауст держал с хозяином пари, говоря, что он, без всякой помощи, может вынести из погреба большую бочку вина. За такой подвиг хозяин обязывался подарить ему эту бочку. Разумеется, хозяин согласился, Но каково же было его изумление, когда Фауст сел на бочку верхом и вылетел на ней из погреба! Бочка была после этого живо опорожнена Фаустом и его товарищами-студентами. Но вот настал срок договора с нечистой силой. В полночь поднялась страшная буря, в комнате Фауста слышались вопли и стук. На приятелей Фауста, спавших в соседней комнате, напал такой страх, что они не осмелились войти к Фаусту. Страшная ночь миновала, а с ней миновал и ужас. Когда рассвело, они вошли в комнату Фауста и увидели, что и стены, и столы были обрызганы кровью, а Фауста не было. Потом нашли его труп на дворе, растерзанный, с раздробленной головой; нечистая сила, овладев душой Фауста, вытащила его труп из комнаты и выбросила на двор. Сказание о Фаусте вполне верно характеризует средневековые верования в нечистую силу, средневековые воззрения на черную магию.

По тогдашним понятиям, договор с нечистой силой могли заключать и женщины. Такие женщины, отрекшиеся от Христовой веры и отдававшиеся сатане, назывались ведьмами. Ведьмы занимались колдовством. Подозрение в колдовстве могло быть возбуждено всем, от самого великого до самого малого, от самого важного до самого смешного. И в необыкновенной красоте, и необыкновенном безобразии, и в выдающейся глупости, и выдающемся уме — во всем могли найти признаки колдовства, сношений с нечистой силой. Я расскажу вам правдивую историю одной женщины, которую провозгласили ведьмой и которая сама считала себя таковой. Жила эта женщина немного позже того времени, к которому приурочиваются настоящие очерки, но в ее истории встречаются такие черты, которые придают ей общее значение. Звали эту женщину (Abelke Bleken) Абельке Блекен. Она была дочерью крестьянина. Кто видел хоть раз ее розовое личико, тот и во время зимы испытывал светлое весеннее чувство, вызывавшееся воспоминанием о ней. Она была радостью и утехой своих родителей. Все любили ее. Много женихов искали ее руки, но она не хотела выходить замуж. Прошли годы. Родители ее умерли. На оставшиеся после них деньги она купила себе домик, завела хозяйство и жила, как говорится, припеваючи, в полном довольстве. Только живет она одна-одинешенька. Вот и стала распространяться молва, что Абельке ждет своего жениха, который служил прапорщиком в наемном войске и ушел с ним в дальнюю сторонку, но обещал вернуться и жениться на Абельке. А годы все шли да шли за годами. Абельке по-прежнему живет одиноко, и все-то у нее идет хорошо; щедро она одаривает нищих, а еще щедрее — бедных солдат. Когда она бывает на людях, в гостях, на какой-нибудь пирушке, она веселится со всеми. Когда же остается одна в своей горенке, подолгу сидит грустная на одном месте и горько, горько плачет. И стали рассказывать люди, что, выходя попозже вечером из города, видывали ее в поле, на перекрестке дорог, у креста или у каменной голгофы, как она стоит там, смотрит в даль, которую заволакивают вечерние сумерки, и ломает себе руки, и громко вздыхает... А годы все шли за годами. Много было пережито людьми радостей, много было вынесено и горя. Из ее добрых соседей, друзей ее юности, многие уже покоятся вечным сном под каменной плитой, под сенью древесной: свежий ветерок шевелит веточки и листья, тени их движутся на могиле, залетная птичка отдыхает над ней и поет свою милую песенку. Все чужие люди вокруг. Они не знают, как хороша, как добра была Абельке. Голова ее поседела, стройный стан ее сгорбился, очаровательные черты и краски лица исказились и поблекли; только одни глаза светятся чудным огоньком. Подозрительно смотрят встречающиеся с ней люди на этот чудный огонек. Живет она теперь совсем одиноко. С ней живет ее любимый кот, жмется у ног ее, мурлычет ей свои песенки. И стали ходить про нее недобрые слухи. Кто-то пустил слух, что по ночам в трубу, чернеющую на крыше ее дома, влетает огненный дракон. Все стали сторониться ее. На улице делают вид, что ее не замечают, или едва-едва отвечают на ее приветствие. Тогда она стала еще более замыкаться в своем домике и только по вечерам выходила на дорогу, где высится каменный крест, или на кладбище. Сперва еще она посещала церковь, но и там всякий боится стать с ней рядом; перестала она и в церковь ходить. Нищие перестали принимать от нее милостыньку, отдают ее назад и начинают после того усердно креститься, как будто открещиваясь от нечистой силы; перестала она подавать милостыню. Уже нищие не поют больше перед дверью ее дома молитвы Господней. Наконец и старые слуги покинули ее. Хозяйство Абельке расстроилось: град побил ее жатву, гроза сожгла ее дом. Ее двор и пашня были проданы, и она сделалась нищей. О чем раньше говорили потихоньку, стали теперь говорить вслух: Абелъке Блекен — ведьма. Тяжело было жить бедной женщине. Но она не смирилась; в ее груди зажглось пламя мести. «Если они поступают со мной как с ведьмой, хорошо же, я и буду ведьмой и стану им вредить, наносить им всякое зло, всякое горе». Она задумала обратиться к волшебству, хотя и знала, что за это ей будет грозить смерть. Смерть все же лучше той жизни, которую она вела. И вот она сошлась с одной извест-

ной колдуньей; колдунья эта умела завязывать магические узлы, приносившие людям несчастье. Она сошлась с пастухом, которому были ведомы травы и коренья волшебного свойства. Нашлись у нее и еще союзники, такие же бедняки, такие же несчастные, как она сама. И стала наша Абельке колдовать и опаивать вредными травами, вредить людям, пока наконец она не попала в руки судей. И вот она стоит перед ними в оковах! На судейском столе — распятие и Библия. Тут же около — палач. «Хочешь ли ты, — спросил ее судья, — воздать поклонение Богу и сознаться открыто, что ты заключила с дьяволом союз, что ты — проклятая ведьма?» В темных глазах несчастной женщины вспыхнул огонек злобной насмешки. Лицо ее покрылось смертельной бледностью. «Нет, не хочу...» — отвечала она. Прибегли к пыткам. Страшная боль, необыкновенное нервное расстройство заставили ее говорить. И она Бог знает что наговорила на себя. Она даже называла по имени нечистого духа, будто бы являвшегося ей. Ответы, дававшиеся ею, были записаны судьями и сохранились до нашего времени. Пытки и ужасная тюрьма сделали свое дело. А тюрьмы тогда были ужасны. В этих конурах устроены были большие, толстые доски, поднимавшиеся и спускавшиеся на винтах; в досках были прорезаны дыры, а в них продевали руки и ноги заключенных, так что последние были совершенно лишены употребления своих членов. В тюрьмах бывал такой холод, что ноги у арестантов иногда совсем отмерзали. В некоторых господствовал постоянный мрак. Подобная тюрьма довела бедную Абельке до отчаяния. Над ней был произнесен обычный приговор. На городской площади был разложен костер, а на этом костре была сожжена несчастная Абельке Блекен. Она была не первая и не последняя. Подобных ей, таких же несчастных и так же оканчивавших свою жизнь, было немало. В средние века суеверие вторгалось даже в область науки. В этом отношении особенно обращают на себя внимание астрология и алхимия. Астрология, унаследованная новыми народами от глубокой древности, учила читать таинственные письмена полуночного неба, гадать по положению небесных светил. Астрологи старались обыкновенно угадать будущность человека. И вот, когда рождалось в какой-либо семье дитя, а родители желали узнать, будет ли оно счастливо или нет, они обращались за ответом к астрологам, просили их составить гороскоп новорожденного. Составлялся гороскоп таким образом. Бее небесное пространство астрология разделяла на двенадцать областей, которые назывались солнечными домами. Один из них был домом жизни, другой — богатства, третий — здоровья, почестей и т. д. Звезды предсказывали новорожденному ту или другую будущность уже самым положением своим в известной области. Кроме того, каждое светило имело еще свое частное значение и влияние на судьбу человека. Кто рождался под знаком Марса, тому суждено было сделаться героем, знак Меркурия сулил богатства и т. д. Собрать все данные в одно целое, истолковать их мнимый смысл и значило составить гороскоп.

В заключение заглянем в лабораторию алхимика. Над городом спустилась ночь, погасли огни в домах, протянулись через улицы цепи, только кое-где теплится огонек перед изображением Девы Марии. Да на краю города, в глухом переулке, светится огонь сквозь круглые стеклышки отдельного домика и несется дымок из трубы. Толкнем перед собой дверь, перешагнем за порог этого дома. Перед нами подобие какой-то мастерской. В углу — большой очаг, а на нем разложен огонь, озаряющий причудливую обстановку комнаты. Кругом — склянки, разнообразные сосуды, колбы, металлические стержни, большие книги в тяжелых кожаных переплетах с застежками. Среди этой обстановки движется человек в длинном темном одеянии, с шапочкой на голове, с огромной белоснежной бородой. По временам он отходит от своего стола, поставленного вблизи очага, садится у последнего и начинает раздувать мехами убавляющийся огонь в очаге. Тогда пламя вспыхивает, ярче озаряет комнату, а там над крышей увеличивается дым и вылетают иногда искорки. Что это за человек? Это и есть алхимик. Уже много лет занимается он здесь, отыскивает философский камень, трудится над составлением жизненного эликсира, т. е. такого средства, которое сделало бы людей бессмертными или, по крайней мере, значительно продлило бы их жизнь.* Алхимики полагали, что всякий металл состоит из двух частей — серы и ртути, что несколько металлов, соединенных вместе, могут образовать один металл; например, золото может быть добыто из соединения нескольких простых, неблагородных металлов. «Золото**, — говорит мавританский писатель Гебер (780—840 гг.), — составлено из самого тончайшего Меркурия (ртути) и немногого количества очень чистой серы, прозрачной и плотной, красноватого несмешанного цвета. Так как сера эта не всегда бывает одинаково оцвечена подобным цветом, то и золото бывает различно, т. е. более или менее желто. Когда сера нечиста, груба, красна, влажна и когда она смешана с грубым и нечистым Меркурием в таких частях, что ни одного из этих элементов нельзя определить, то из их обоюдной смеси воспроизводится Венера (медь). Если сера не имеет надлежащей плотности и оцвечена нечистым белым цветом, если так же нечист Меркурий, и отчасти плотен, и притом в состоянии улетучиваться, и не самого чистого белого цвета, то от смеси этих двух составных частей происходит Юпитер (олово)». Такова была теория о природе и составе металлов, послужившая основанием стремлений алхимиков. Она вызвала надежду на возможность видоизменения металлов и превращения их в благороднейшие. Главная цель алхимиков сводилась к тому, чтобы отыскать, в каких размерах необходимо смешивать эти металлы. А для этого необходимо разложить золото на составные часта или с помощью какой-либо кислоты, или при посредстве огня. Б возможность отыскать разрешение данной задачи верили даже лучшие и самые светлые умы. Общество, конечно, вполне разделяло эту веру. Короли давали алхимикам даже особые грамоты, особые патенты, уполномочивали их отыскивать средство «превращать неблагородные металлы в золото и серебро». Постепенно установилось верование, что таким волшебным средством является «философский камень». С XII столетия алхимики говорят о философском камне как об определенном веществе. Но показания их об этом таинственном веществе разноречивы. Один из алхимиков, уверявший, что он не только видел философский камень, но и держал его в руках, описьшает его как тяжелый, блестящий порошок шафранно-желтого цвета. Другой определяет его как твердое, прозрачное, гибкое и хрупкое тело темно-рубинового цвета. Одни из алхимиков приписывают ему желтый, другие - красный цвет. Но рядом с этим неизвестный автор одного алхимического трактата уверяет, что философский камень соединяет в себе все цвета и бывает не только желтого или красного, но еще белого, зеленого и синего цветов. От философского камня, называемого великхш средствами алхимики отличали малый философский камень, превращавший, по их мнению, неблагородные металлы не в золото, а в серебро. Если алхимик, работая над изготовлением философского камня, делал какое-либо упущение, если не достигал в выработке его надлежащего совершенства, в результате получалось не великое средство, а малый философский камень. Малый камень, по представлениям алхимиков, отличался блестящим белым цветом, почему и носил прозвание белой тинктуры. Начиная с ХТТТ столетия алхимики стали приписывать настоящему философскому камню два новых свойства: излечивать почти все болезни и продолжать человеческую жизнь. Очень может быть, что поверье о возможности при посредстве философского камня излечивать болезни возникло из буквального понимания фигуральных, метафорических выражений, которые употреблялись и Гебером. Так, например, он говорит: «Принеси мне шесть больных, чтобы я вылечил их». Эти фигуральные слова Гебера могут быть переданы на обычном языке таким образом: «Принеси мне шесть неблагородных металлов, чтобы я превратил их в золото». Такой перевод вполне согласуется с другой теорией алхимиков. Природа, гласит эта теория, старается всему, ею производимому, придать вид наибольшего, конечного совершества; она постоянно стремится производить только одно золото. На происхождение других металлов алхимики смотрели как на результат какого-нибудь случайного расстройства, какого-либо ненормального уклонения. Естественно было, при таких взглядах, считать неблагородные металлы больными. Но было бы слишком односторонне приписывать возникновение мысли о врачевании всех болезней и о продлении человеческой жизни при посредстве философского камня только одному неправильному переводу арабского текста. Несомненно, что самый характер перевода вполне согласовался со смутными стремлениями людей того времени. Не следует упускать из виду, что и в наше время очень и очень многие люди верят в существование всеисцеляющих средств. Мысль же об исцелении всех недугов естественно наводит на мысль о продлении жизни и даже о бессмертии. В наше время высказывали мысль о бесконечном продлении человеческой жизни очень почтенные люди. Эта мысль так сладка, так обворожительно приятна человеческому сердцу. Для осуществления этой таинственной и необычайно заманчивой мысли алхимики трудились над выработкой жизненного эликсира.

У одного из наших поэтов (графа А. К. Толстого} есть неоконченное произведение «Алхимик», в котором выведен знаменитый испанский алхимик Луллий. Как-то раз, проезжая верхом через площадь г. Пальмы, говорит легенда о Луллий, он был поражен необыкновенной красотой одной дамы, шедшей в собор. Когда она вошла в храм, Луллий, недолго думая, как бы повинуясь какой-то таинственной силе, въехал туда же на коне...

Раздался шум. Невнятный ропот Пронесся от открытых врат, В испуге вдруг за рядом ряд, Теснясь, отхлынул — конский топот, Смятенье — давка — женский крик — И на коне во храм проник Безумный всадник. Вся обитель, Волнуясь, в клик слилась один; «Кто он, святыни оскорбитель? Какого края гражданин?..»

Но всадник, не смущаясь всеобщим волнением и негодованием, отыскивает ту, которая была невольной виной его проступка, и наконец нашел ее. В пламенной речи он изъяснил ей охватившее его чувство. Чтобы избавиться от безумца, прекрасная сеньора задала ему трудную задачу. По ее мнению, для полного счастья им не хватает только одного —

Оно возможно; жизни нить

Лишь стоит чарами продлить.

Л как-то слышала случайно,

Что достают для этой тайны

Какой-то корень или злак,

Не знаю где, не знаю как.

Но вам по сердцу подвиг трудный —

Доставьте ж этот корень чудный,

Ко мне вернитесь —- и тогда

Л ваша буду навсегда!

Безумец согласился и сделался алхимиком. Алхимики отдавались своему делу всеми силами души. Целая жизнь посвящалась ему. Недоконченный опыт, прерванный смертью алхимика, переходил в руки его сына. Нередки были случаи, когда внук алхимика получал от своего деда, как дорогое наследство, добытые им результаты и наставления для дальнейшей работы. Алхимики выработали свой собственный таинственный язык. Так, например, желтый лев обозначал на этом языке все желтые сернистые соединения, красный лев символизировал киноварь и т. п. В тождественном значении со словом «лев» употреблялось слово дракон. Черный орел (или василиск) обозначал все черные сернистые соединения и в особенности черную сернистую ртуть. Таинственная на первый взгляд фраза «черный орел превращается в красного лъва», переведенная на обыкновенный язык, обозначает, что черная сернистая ртуть может быть превращена в киноварь. Рядом с условным символическим языком у алхимиков были в большом употреблении символические изображения. Так, например, фантастические саламандры, по мнению алхимиков, жившие в огне, изображались ими в виде ящериц, увенчанных венком и окруженных пламенем. Наивная вера последователей тайной философии населяла все стихийные начала подобными сказочными существами. Сами цвета приобретали в их глазах особенное, таинственное значение. Самым таинственным из них был желтый цвет. Все растения с желтыми цветами, корнями или соком считались представителями золота и Солнца. И здесь нередко под заманчивым названием скрывался самый обыкновенный предмет. Под таинственной золотой тинктурой разумелся часто настой желтоцвета или подсолнечника. Вообще, таинственность была необходимым условием существования алхимиков. Они намеренно затуманивали свою речь, свои сочинения, как будто опасаясь, чтобы при ясном изложении их открытия не сделались достоянием простых, не посвященных в тайны их священного искусства смертных. Они как будто стремились затруднить свое искусство и для тех, кто стремился сделаться его поклонником. «Только между этими противоречиями и этой ложью, — говорит один из известнейших алхимиков, — мы можем отыскать алхимическую истину; только между этих терний мы можем сорвать таинственную розу». «Скрывай эту книгу, — говорит другой алхимик, — на груди твоей и не предавай ее в руки невежд, потому что она заключает тайну всех философов...» «Тот, кто откроет эту тайну, умрет от апоплексического удара.» Таинственности изложения алхимических книг вполне соответствовали и сами заглавия их. Вот некоторые из этих заглавий: «Договор заоблачного пространства с землей», «Недосказанное слово», «Истинное сокровище человеческой жизни». Истинные служители алхимии, конечно, твердо веровали в возможность достижения своей цели и приносили в жертву своему делу и все силы, и здоровье, и саму жизнь. В рассказе о трагической смерти Фауста, любимого героя народной поэзии, несомненно, кроется зерно исторической правды. В народной памяти сохранились случаи такой внезапной, загадочной смерти служителей магии. Трудясь над соединениями различных веществ, они легко становились жертвами вызываемых ими самими взрывов. Не умея объяснить этих вполне естественных явлений, народ приписывал их дьяволу и заставлял последнего играть деятельную роль в жизни и смерти алхимиков — так преломлялась действительность в народном воображении; так создавались народные сказания, и в числе их сказание о докторе Фаусте. И сами стремления алхимиков, и те результаты, которых они достигали нередко неожиданно для себя, и та таинственность, в какую они облекали все свои действия, были причинами того, что простой, да и непростой народ смотрел на них как на людей, имевших сношения с нечистой силой. Многие из алхимиков сами считали безусловно необходимыми сношения с таковой и предлагали

в своих трактатах различные формулы для заклинания духов, которые служили бы им в их таинственной работе. Не раз алхимики попадали в железные когти неумолимой инквизиции и дорого платили за свою деятельность, умирая на костре после бесчеловечных пыток, сопутствовавших допросу. Но, витая среди неосуществимых грез, алхимики делали попутно весьма важные для науки открытия. Так, например, тот же Луллий, легенда о котором была только что передана, открыл азотную кислоту. Первой замечательной личностью из христианских алхимиков был Альберт фон Болынтедт, живший в ХШ веке и называемый обыкновенно Альбертом Великим. Будучи выдающимся ученым своего времени, он достиг сана регенсбургского епископа, но, пробыв в этом высоком звании только восемь лет, удалился на покой в Кельн, где, живя в доминиканском монастыре, усердно занимался алхимией. Изучая сернистые металлы, Альберт открыл, что сера действует на все расплавленные металлы, исключая золото. Младший современник его, английский алхимик Роджер Бэкон, бьшший монахом францисканского ордена и учителем, так прославился своими обширными сведениями, что получил прозвище «удивительного доктора» (doctor mirabilis). Он изготовлял такие автоматы, что дивившаяся толпа обвиняла его в сношениях с нечистой силой. Мнение такого рода возмущало Бэкона, и он в одном из своих трактатов старался доказать всю нелепость тогдашних представлений о чародействе, объясняя все мнимые волшебства естественными причинами, Но и он твердо стоял за решительную возможность превращения металлов. Были, впрочем, среди алхимиков презренные люди, шарлатаны, которые продавали свои мнимые эликсиры за баснословные деньги. Встречались и такие, которые переставали веровать в возможность достигнуть того, к чему они стремились почти всю свою жизнь. Один из них (Агриппа фон Неттесгейм), трудясь долго и усердно над «тайной философией», как называлась иначе алхимия, объявил наконец в одном из своих сочинений, что вся эта тайная философия есть прах и ветер.