Вся библиотека >>>

Содержание книги >>>

  


сказания

Сказания. Легенды. Притчи
Александр Николаевич Афанасьев


 

ПРИМЕЧАНИЯ: Христов братец

 

 

Варианты из собрания В. И.Даля.

 

А. Был-жил некий царь, ко всем ласковый, к нищим милостивый. Раз на праздник Светлого Воскресения послал он своего слугу на перекресток: «Кто ни пройдет — всякого проси со мной разговеться». Долго стоял слуга на перекрестке, не проходило ни одного странника; подождал еще немного, и видит: тащится нищий — весь в гнойных ранах. Взял его с собою и привел во дворец. Нищий поздравил царя и царицу с праздником, похристосовался с ними и подошел было к царской матери, да она не захотела с ним христосоваться, отвернулась и давай корить царя: «Что б тебе с ним подавиться! Нашел с кем разгавливаться... и еда-то на ум не пойдет!» — «Кушай одна матушка! Коли с нами не хочешь»,— сказал царь и усадил нищего за стол; и сам сел с царицею, и все слуги сели, и разговелись вместе. После обеда уложил царь нищего на своей постели отдохнуть немножко. А там пришло время, стал нищий, прощаться и зовет царя к себе . в гости: я де за тобой коня пришлю. Царь дал ему свое царское слово.

На другой день, откуда ни возьмись славной конь, прибежал к самому дворцу, ударил в ворота копытами — ворота растворилися, подошел к крыльцу и стал, как вкопанный. Царь сел на него и поехал, куда конь повез. Вот едет он путем-дорогою незнаемою и видит: бегает человек за пичужкою и никак не может поймать ее. «Царь,— говорит ему тот человек,— ты едешь до Господа Бога; спроси про меня грешного, долго ль мне мучиться?» Едет царь все дальше и дальше; вот стоит в поле изба, а в избе бегает человек из угла в угол и кричит: «Ох, тесно! Ох, тесно!» — «Сядь на лавку,— говорит ему царь,— и не будет тесно».— «Не могу; целый век так бегаю. Ты едешь до Господа Бога; спроси про меня грешного, долго ль мне мучиться?» Подъезжает царь к синему морю; стоит в воде человек по самые уста и кричит: «Ох, пить хочу! Ох, пить хочу!» — «Что кричишь? — спрашивает царь.— Раскрой уста — вода сама побежит в рот».— «Нет,— отвечает,— вода мне не дается, она прочь побежит. Ты вот едешь до Господа Бога; помяни ему про меня грешного»".

Переехал царь море — и встречает его тот самый нищий, что с ним разгавливался; «Милости просим в родительский дом!» — говорит царю, и повел его в золотой дворец, из золотого дворца в сады райские. Привел в один сад. «Вот здесь,— говорит,— тебе место уготовано — за то, что странных принимаешь, алчущих питаешь и жаждущих напоешь». Привел в другой сад: «Вот здесь твоей царице уготовано место — за то, что тебя на истинный путь наставляет и нищую братию не покидает». Привел к третьему месту, где смола кипит и червь шипит: «А здесь,— говорит, — уготовано место твоей матери немилостивой. Вложи туда свой палец». Царь всунул палец в кипучую смолу — и он в тоже мгновенье отпал от руки. «Вот твой палец, возьми его с собою, и ступай с миром домой». Туг царь припомнил и рассказал все, что видел по дороге. Отвечал ему Господь: «Видел ты, как гоняет человек за пичужкою — то гоняет он за своим грехом; другой бегает из угла в угол — за то, что не обогревал и не покоил странников, и через него многие зимой перемерзали; третий стоит в воде по самые уста, а напиться не может — за то, что сам не поил жаждущих»".

Воротился царь домой, и показалось ему, что был он в раю всего три часа, а пробыл там не три часа, а три года. Рассказал он обо всем царице и матери, вынул свой отвалившийся палец, и только приставил к прежнему месту — как он тотчас прирос, будто век не отпадал. Тут мать покаялась: «Сын мой возлюбленный! Прости меня грешную: твое похождение дороже моего рождения». {Записана в Саратовской губернии?)

В. Был-жил купец с купчихою — оба скупы и к нищим немилостивы. Был у них сын, и задумали они его женить. Сосватали невесту и сыграли свадьбу. «Послушай, друг! — говорила молодая мужу.— От свадьбы нашей осталось много напеченного и наваренного; прикажи все это скласть на воз и развезти по бедным; пусть кушают за наше здоровье». Купеческий сын сейчас позвал приказчика, и все, что от пира осталось, велел раздать нищим. Как узнали про то отец и мать, больно осерчали они на сына и сноху: «Эдак, пожалуй,- раздадут все имение!» — и прогнали их из дому. Пошел сын со своей женой, куда глаза глядят. Шли, шли, и приходят в густой темный лес. Набрели на хижину — стоит пустая — и остались в ней жить.

Прошло время немалое, наступил Великий пост; вот уже и пост подходит к концу. «Жена! — говорит купеческий сын.— Я пойду в лес, не удастся ли застрелить какой птицы, чтоб было чем на праздник разговеться».— «Ступай!» — говорит жена. Долго ходил он по лесу, не видал ни одной птицы; стал ворочаться домой и увидел — лежит человеческая голова, вся в червях. Взял он эту голову, положил в сумку и принес к жене. Она тотчас обмыла ее, очистила и положила в угол под образа.

Ночью под самый праздник засветили они перед иконами восковую свечу и начали Богу молиться, а как настало время быть заутрене, подошел купеческий сын к жене и говорит: «Христос Воскрес!» Жена отвечает: «Воистину Воскрес!» И голова отвечает: «Воистину Воскрес!» Говорит он и в другой, и в третий раз: «Христос Воскрес!» — и отвечает ему голова: «Воистину Воскрес!» Смотрит он со страхом и трепетом: оборотилась голова седым старцем. И говорит ему старец: «Будь ты моим меньшим братом. Приезжай ко мне завтра, я пришлю за тобой крылатого коня». Сказал и исчез.

На другой день стоит перед хижиной крылатый конь. «Это брат за мной прислал»,— говорит купеческий сын, сел на коня и пустился в дорогу. Приехал, и встречает его старец. «Гуляй у меня по всем садам,— сказал он,— ходи по всем горницам; только не ходи в эту, что печатью запечатана». Вот купеческий сын ходил-гулял по всем садам, по всем горницам; подошел, наконец, к той, что печатью запечатана, и не вытерпел: «Дай посмотрю, что там такое?» Отворил дверь и вошел; смотрит — стоят два котла кипучие; заглянул в один, а в котле сидит отец его и бьется оттуда выпрыгнуть; схватил его сын за бороду и стал вытаскивать; но, сколько ни силился, не мог вытащить; только борода в руках осталась. Заглянул в другой котел, а там мать его мучит-ся. Жалко ему стало, схватил ее за косу и давай тащить; но опять, сколько ни силился, ничего не сделал; только коса в руках осталась. И узнал он тогда, что то не старец, а сам Господь назвал его меньшим братом. Воротился он к нему, пал к стопам и молил о прощении, что нарушил заповедь и побывал в запретной комнате. Господь простил его и отпустил назад на крылатом коне. Воротился домой купеческий сын, а жена и говорит ему: «Что так долго гостил у брата?»— «Как долго! Всего одни сутки пробыл».— «Не одни сутки, а целых три года!» С тех пор они еще милосерднее стали к нищей братии.

С. В одном селе жил мужик; у него был сын — доброй да набожной. Раз отпросился он у отца и отправился на богомолье. Шел-шел, и пришел к избушке, а в той избушке стоит старичок на коленях и Богу молится. Усмотрел его старец и спрашивает: «Кто ты таков и куда путь держишь?» — «Крестьянской сын, иду на богомолье».— «Иди сюда, давай вместе молиться». Стали они рядом перед святою иконою и долго-долго молились Богу. Окончили молитву; старец и говорит: «Давай теперь побратаемся». Побратались они; распрощались и пошли всякой своею дорогою. Только воротился крестьянской сын домой, отец вздумал женить его; сосватал невесту и велит под венец идти. «Батюшка,— говорит крестьянской сын,— позволь мне весь век свой Богу служить; я жениться не хочу». Отец и слышать того не хочет: «Ступай, да и ступай под венец». Вот он подумал-подумал и ушел из родительского дому. Идет путем-дорогою, а навстречу ему тот самой старец, с которым он побратался. Взял его за руку и привел к себе в сад. И показалось крестьянскому сыну, что побыл он здесь только три минуточки, а был он в саду не три минуточки, а триста годов. Как воротился в свое село, смотрит — и церковь уже не та, и люди другие. Стал спрашивать у священника; где же прежняя церковь и где такие-то люди? «Этого я не запомню»,— говорит священник «Где же та невеста, от которой жених из-под венца ушел?» Справился священник по книгам и сказывает. «Это уж давным-давно было, назад тому триста лет». Потом расспросил он крестьянского сына, кто он таков и откуда явился, а как узнал обо всем, велел причетникам обедню служить: «Это,— говорит,— меньшой брат Христов!» Стала обедня отходить, начал крестьянской сын умаляться. Окончилась обедня—и его не стало. {Записана в Зубцовском уезде Тверской губернии)

В приведенных нами легендах особенно любопытны указания на те мучения, которые ожидают грешников за гробом. Эти народные поверья запечатлены отчасти тем же вещественным характером, который так ярко отразился в лубочных картинах, изображающих Страшный суд и смерть грешника. Неразвитый ум и огрубелое чувство простолюдина не в силах представить себе, чтобы муки душевные могли быть нестерпимее телесных, и он убежден, что за тяжкие грехи посадят его в котел с кипящею смолою, повесят за язык, ребро или за ногу, станут мучить на огненном ложе, бить раскаленными железными прутьями; верит, что клеветник и лгун будут по смерти лизать горячую сковороду, что на опойцах черти станут возить дрова и воду, что любодейницу будут сосать лютые змеи.

Поселяне рассказывают, что во время обмирания (летаргического сна) душа человека, руководимая Николаем-угодником, странствует на том свете по аду и раю, видит там Своих родных и знакомых, обреченных на муку и страдание или блаженствующих в райских садах. Обмиравшая душа может передавать повесть своего странствия в назидание живущим; запрещается ей сказывать только три какие-то таинственные слова. Г. Кулиш собрал в одно целое несколько таких рассказов о хождении души по тому свету — рассказов, исполненных поэтических образов и некоторыми своими подробностями приближающихся к напечатанным нами легендам (Записки о южной Руси, т. I, с. 306—308).

Идемо, повествует обмиравшая старушка, коли ж гризутця два собаки над шляхом, так гризутця, так гризутця! А дид и каже: се не собаки, се два брати, що погризлисьта й побились, идучй степом; то Бог и сказав: коли вже й ридни брати бъютця, те де ж бу-де те добро миж людьми? Нехай же, каже, стануть вони собаками и грызутця.

Идемо, аж ходять воли в такому спашу, що й риг невидно с трави, а сами худи, худи, як дошка. А биля их ходят воли по са-мий земли — ни травинки пид ногами нема, да жир аж по земли тилипаетця. От дид и каже: оце, що худии воли, то то багати люде, що жили сами в роскоши, а бидним не помагали; а ситии воли, то то бидни люде, що од свого рота одиймали та старцям из последнего давали. Отже вони тепер и сити й напоени, а тии по роги в спашу, та худи, як дошка.

Идемо, аж миж двома дубами горить у поломъи чоловик и кричить; ой, проби! «Укрийте мене, бо замерзну! Ой укрийте мене, бо замерзну!» Дид и каже: «Оде той чоловик, що просився до его зимою в хату подорожний, а на двори була метелиця та хуртовина, а вин не пустив, дак той и змерз пид тином. Оце ж тепер вин горить у поломи, а ему ще здаетця, що холодно, и тер-пить вин таку муку, як той подорожний терпив од морозу».

Идемо дальше, коли лежить чоловик коло криници; тече ему ривчак через рот, а вин кричит: «Проби! Дайте напитьця! Проби! Дайте напитьця!» Дид и каже: «Сей не дав чоловикови в жнива води напитьця; жав вин на ниви, аж иде старчик дорогою, а жара велика, Спасивська. «Ой,— каже,— чоловиче добрий! Дай, ради Христа, води напитьця!» А вин ему: «Оце ж для тебе вивиз! Биллю на ниву, а не дам такому дармоиду, як ти!» То от, тепер ему ривчак через горло бижить, а вин ще пить просить, и до вику вичного буде ему так жарко да тяжко, як тому старцеви, що йшов дорогою»'.

Идемо, аж кипить у смоли жинка, а перед нею цибулька лежить. Дид и каже: «Се мучитця так мати вашого старого титаря Онисима, що було все старциве годуе та бидним помогае, а ни-коли жоднои души не обидив и ни в одному слови не збрехав. Була вона богата, та скнара, що од ней нихто й хлиба куска не ба-чив. Ото раз полола вона цибулю, аж иде поуз дворье дид-старец. «Подари,— каже,— пани матко, ради Христа!» Вона вирвала стрилку: «Прийми,— каже,— старче Божий». Тилько ж од ней и бачили. От, як умерла... взяли ии небогу та й потягли в пекло.

 

 

 

Следующая страница >>> 

 

 

 

 

Вся библиотека >>>

Содержание книги >>>