Олеся. Повесть Куприна

 

Вся библиотека >>>

Александр Куприн >>>

 


Олеся

Русская классическая литература

Александр Иванович

Куприн


 

Олеся

 

 

      2

 

 

   Ярмола сидел на корточках перед заслонкой, перемешивая в печке  уголья,

а я ходил взад и вперед по диагонали  моей  комнаты.  Из  всех  двенадцати

комнат огромного помещичьего дома я занимал только одну, бывшую  диванную.

Другие стояли запертыми  на  ключ,  и  в  них  неподвижно  и  торжественно

плесневела старинная штофная мебель, диковинная бронза  и  портреты  XVIII

столетия.

   Ветер за стенами дома бесился, как старый озябший голый дьявол.  В  его

реве слышались стоны, визг и дикий смех. Метель к вечеру  расходилась  еще

сильнее. Снаружи кто-то яростно бросал в стекла окон горсти мелкого сухого

снега. Недалекий лес роптал  и  гудел  с  непрерывной,  затаенной,  глухой

угрозой...

   Ветер забирался в пустые комнаты и в печные воющие трубы, и старый дом,

весь расшатанный, дырявый, полуразвалившийся,  вдруг  оживлялся  странными

звуками, к  которым  я  прислушивался  с  невольной  тревогой.  Вот  точно

вздохнуло что-то в белой зале, вздохнуло  глубоко,  прерывисто,  печально.

Вот заходили и заскрипели  где-то  далеко  высохшие  гнилые  половицы  под

чьими-то тяжелыми и бесшумными шагами. Чудится мне затем, что рядом с моей

комнатой, в коридоре, кто-то осторожно и настойчиво  нажимает  на  дверную

ручку и  потом,  внезапно  разъярившись,  мчится  по  всему  дому,  бешено

потрясая всеми ставнями и дверьми, или, забравшись  в  трубу,  скулит  так

жалобно, скучно и непрерывно, то поднимая все выше, все тоньше свой голос,

до жалобного визга, то опуская его вниз, до звериного рычанья.  Порою  бог

весть откуда врывался этот  страшный  гость  и  в  мою  комнату,  пробегал

внезапным холодом у меня по спине и колебал пламя лампы, тускло  светившей

под зеленым бумажным, обгоревшим сверху абажуром.

   На меня нашло странное, неопределенное беспокойство. Вот, думалось мне,

сижу я глухой и ненастной зимней  ночью  в  ветхом  доме,  среди  деревни,

затерявшейся в лесах и сугробах, в сотнях верст  от  городской  жизни,  от

общества, от женского смеха, от человеческого разговора... И начинало  мне

представляться, что годы и  десятки  лет  будет  тянуться  этот  ненастный

вечер, будет тянуться вплоть до моей смерти, и  так  же  будет  реветь  за

окнами ветер,  так  же  тускло  будет  гореть  лампа  под  убогим  зеленым

абажуром, так же тревожно буду ходить я взад и вперед по моей комнате, так

же будет сидеть около печки молчаливый, сосредоточенный Ярмола - странное,

чуждое мне существо, равнодушное ко всему на свете: и к тому, что  у  него

дома в семье есть нечего, и к бушеванию ветра, и  к  моей  неопределенной,

разъедающей тоске.

   Мне вдруг  нестерпимо  захотелось  нарушить  это  томительное  молчание

каким-нибудь подобием человеческого голоса, и я спросил:

   - Как ты думаешь, Ярмола, откуда это сегодня такой ветер?

   - Ветер? - отозвался Ярмола, лениво подымая голову. - А паныч разве  не

знает?

   - Конечно, не знаю. Откуда же мне знать?

   - И вправду, не знаете? - оживился вдруг Ярмола. - Это я вам  скажу,  -

продолжал он с таинственным оттенком в голосе,  -  это  я  вам  скажу:  чи

ведьмака народилась, чи ведьмак веселье справляет.

   - Ведьмака - это колдунья по-вашему?

   - А так, так... колдунья.

   Я с жадностью накинулся на Ярмолу. "Почем знать, -  думал  я,  -  может

быть, сейчас  же  мне  удастся  выжать  из  него  какую-нибудь  интересную

историю, связанную с волшебством, с зарытыми кладами, с вовкулаками?.."

   - Ну, а у вас здесь, на Полесье, есть ведьмы? - спросил я.

   - Не знаю... Может, есть, - ответил  Ярмола  с  прежним  равнодушием  и

опять нагнулся к печке. - Старые люди говорят, что были когда-то... Может,

и неправда...

   Я  сразу  разочаровался.  Характерной  чертой   Ярмолы   была   упорная

несловоохотливость, и я уж не надеялся добиться от него ничего  больше  об

этом интересном предмете. Но, к моему  удивлению,  он  вдруг  заговорил  с

ленивой небрежностью и как будто бы обращаясь не  ко  мне,  а  к  гудевшей

печке:

   - Была у нас лет пять тому назад такая ведьма...  Только  ее  хлопцы  с

села прогнали!

   - Куда же они ее прогнали?

   - Куда!.. Известно, в лес... Куда же еще? И хату ее сломали,  чтобы  от

того проклятого кубла и щепок не осталось... А саму ее вывели за вышницы и

по шее.

   - За что же так с ней обошлись?

   - Вреда  от  нее  много  было,  ссорилась  со  всеми,  зелье  под  хаты

подливала, закрутки вязала в жите... Один раз просила она у нашей молодицы

злот (пятнадцать копеек). Та ей говорит: "Нет у меня  злота,  отстань".  -

"Ну, добре, говорит, будешь ты помнить, как мне злотого не дала..." И  что

же вы думаете, панычу: с тех самых  пор  стало  у  молодицы  дитя  болеть.

Болело, болело, да и совсем умерло. Вот тогда хлопцы ведьмаку и  прогнали,

пусть ей очи повылазят...

   - Ну, а где же теперь эта ведьмака? - продолжал я любопытствовать.

   - Ведьмака? - медленно переспросил, по своему обыкновению, Ярмола. -  А

я знаю?

   - Разве у нее не осталось в деревне какой-нибудь родни?

   - Нет, не осталось. Да она чужая была, из кацапок чи  из  цыганок...  Я

еще маленьким хлопцем был, когда она пришла к нам на село. И девочка с ней

была: дочка или внучка... Обеих прогнали...

   - А теперь  к  ней  разве  никто  не  ходит:  погадать  там  или  зелья

какого-нибудь попросить?

   - Бабы бегают, - пренебрежительно уронил Ярмола.

   - Ага! Значит, все-таки известно, где она живет?

   - Я не знаю... Говорят люди, что где-то около Бисова Кута она  живет...

Знаете - болото, что за Ириновским шляхом. Так вот в  этом  болоте  она  и

сидит, трясьця ее матери.

   "Ведьма живет в каких-нибудь десяти верстах от моего дома... настоящая,

живая, полесская ведьма!" Эта мысль  сразу  заинтересовала  и  взволновала

меня.

   - Послушай, Ярмола, - обратился я к полесовщику, - а как бы мне  с  ней

познакомиться, с этой ведьмой?

   - Тьфу! - сплюнул с негодованием Ярмола. - Вот еще добро нашли.

   - Добро или недобро, а я к ней все  равно  пойду.  Как  только  немного

потеплеет, сейчас же и отправлюсь. Ты меня, конечно, проводишь?

   Ярмолу так поразили последние слова, что он даже вскочил с полу.

   - Я?! - воскликнул он с негодованием. - А и ни за что!  Пусть  оно  там

бог ведает что, а я не пойду.

   - Ну вот, глупости, пойдешь.

   - Нет, панычу, не пойду... ни за что не  пойду...  Чтобы  я?!  -  опять

воскликнул он, охваченный новым наплывом возмущения. - Чтобы  я  пошел  до

ведьмачьего кубла? Да пусть меня бог боронит. И вам не советую, паныч.

   - Как хочешь...  а  я  все-таки  пойду.  Мне  очень  любопытно  на  нес

посмотреть.

   - Ничего там нет любопытного, - пробурчал Ярмола, с сердцем  захлопывая

печную дверку.

   Час спустя, когда он, уже убрав самовар и напившись в темных сенях чаю,

собирался идти домой, я спросил:

   - Как зовут эту ведьму?

   - Мануйдиха, - ответил Ярмола с грубой мрачностью.

   Он хотя и не высказывал никогда своих чувств, но,  кажется,  сильно  ко

мне привязался; привязался за нашу общую страсть к охоте, за  мое  простое

обращение, за помощь, которую я  изредка  оказывал  его  вечно  голодающей

семье, а главным образом за то, что я один на  всем  свете  не  корил  его

пьянством, чего Ярмола терпеть не мог. Поэтому моя решимость познакомиться

с ведьмой привела его в отвратительное настроение духа, которое он выразил

только усиленным сопением да еще тем, что, выйдя на крыльцо, из всей  силы

ударил ногой в бок свою собаку  -  Рябчика.  Рябчик  отчаянно  завизжал  и

отскочил в сторону, но тотчас же побежал вслед за Ярмолой,  не  переставая

скулить.

  

«Олеся» - следующая глава >>>