Русская классическая литература

Александр Иванович

Куприн

      2

   Кроме того, сегодня был  день  ее  именин  -  17  сентября.  По  милым,

отдаленным воспоминаниям детства она всегда  любила  этот  день  и  всегда

ожидала от него чего-то счастливо-чудесного. Муж, уезжая утром по  спешным

делам в город, положил ей на ночной столик футляр с  прекрасными  серьгами

из грушевидных жемчужин, и этот подарок еще больше веселил ее.

   Она  была  одна  во  всем  доме.  Ее  холостой  брат  Николай,  товарищ

прокурора, живший обыкновенно вместе с ними, также уехал в город, в суд. К

обеду муж обещал привезти немногих и только самых близких знакомых. Хорошо

выходило, что именины совпали с дачным  временем.  В  городе  пришлось  бы

тратиться на большой парадный обед, пожалуй даже на бал, а здесь, на даче,

можно было обойтись самыми небольшими расходами. Князь Шеин,  несмотря  на

свое видное положение в обществе, а может  быть,  и  благодаря  ему,  едва

сводил  концы  с  концами.  Огромное  родовое  имение  было  почти  совсем

расстроено его предками, а жить приходилось выше средств:  делать  приемы,

благотворить, хорошо одеваться, держать лошадей и  т.д.  Княгиня  Вера,  у

которой прежняя страстная любовь  к  мужу  давно  уже  перешла  в  чувство

прочной, верной, истинной дружбы,  всеми  силами  старалась  помочь  князю

удержаться от полного  разорения.  Она  во  многом,  незаметно  для  него,

отказывала себе и, насколько возможно, экономила в домашнем хозяйстве.

   Теперь она ходила  по  саду  и  осторожно  срезала  ножницами  цветы  к

обеденному столу. Клумбы опустели и  имели  беспорядочный  вид.  Доцветали

разноцветные махровые гвоздики, а также левкой - наполовину  в  цветах,  а

наполовину в тонких зеленых стручьях, пахнувших  капустой,  розовые  кусты

еще давали  -  в  третий  раз  за  это  лето  -  бутоны  и  розы,  но  уже

измельчавшие, редкие, точно выродившиеся. Зато пышно цвели своей холодной,

высокомерной красотою георгины, пионы  и  астры,  распространяя  в  чутком

воздухе осенний, травянистый, грустный запах. Остальные цветы после  своей

роскошной любви и чрезмерного обильного летнего материнства  тихо  осыпали

на землю бесчисленные семена будущей жизни.

   Близко на шоссе послышались знакомые звуки  автомобильного  трехтонного

рожка. Это подъезжала сестра княгини Веры -  Анна  Николаевна  Фриессе,  с

утра обещавшая по телефону приехать помочь сестре принимать  гостей  и  по

хозяйству.

   Тонкий слух не обманул Веру. Она пошла навстречу. Через несколько минут

у дачных ворот круто остановился изящный автомобиль-карета, и шофер, ловко

спрыгнув с сиденья, распахнул дверцу.

   Сестры  радостно  поцеловались.  Они  с  самого  раннего  детства  были

привязаны друг к другу теплой и заботливой дружбой. По  внешности  они  до

странного не  были  схожи  между  собою.  Старшая,  Вера,  пошла  в  мать,

красавицу англичанку, своей высокой гибкой фигурой, нежным, но холодным  и

гордым  лицом,  прекрасными,  хотя  довольно   большими   руками   и   той

очаровательной  покатостью  плеч,  какую   можно   видеть   на   старинных

миниатюрах. Младшая - Анна, -  наоборот,  унаследовала  монгольскую  кровь

отца, татарского  князя,  дед  которого  крестился  только  в  начале  XIX

столетия  и  древний  род  которого  восходил  до  самого  Тамерлана,  или

Ланг-Темира, как с гордостью называл ее отец, по-татарски, этого  великого

кровопийцу. Она была на полголовы ниже сестры, несколько широкая в плечах,

живая и легкомысленная, насмешница. Лицо ее  сильно  монгольского  типа  с

довольно заметными скулами, с узенькими глазами, которые она к тому же  по

близорукости щурила, с надменным выражением в маленьком, чувственном  рте,

особенно в слегка выдвинутой  вперед  полной  нижней  губе,  -  лицо  это,

однако,  пленяло  какой-то  неуловимой  и  непонятной  прелестью,  которая

заключалась, может быть, в улыбке, может быть,  в  глубокой  женственности

всех  черт,  может  быть,  в  пикантной,  задорно-кокетливой  мимике.   Ее

грациозная некрасивость возбуждала и привлекала  внимание  мужчин  гораздо

чаще и сильнее, чем аристократическая красота ее сестры.

   Она была замужем за очень богатым и  очень  глупым  человеком,  который

ровно  ничего  не  делал,  но  числился  при  каком-то   благотворительном

учреждении и имел звание камер-юнкера.  Мужа  она  терпеть  не  могла,  но

родила от него двух детей - мальчика и девочку; больше она решила не иметь

детей и не имела. Что касается Веры - та жадно хотела  детей  и  даже,  ей

казалось, чем больше, тем лучше, но почему-то они у нее  не  рождались,  и

она болезненно и  пылко  обожала  хорошеньких  малокровных  детей  младшей

сестры, всегда приличных и послушных, с бледными  мучнистыми  лицами  и  с

завитыми льняными кукольными волосами.

   Анна вся состояла из веселой безалаберности и  милых,  иногда  странных

противоречий. Она охотно предавалась самому рискованному  флирту  во  всех

столицах и на всех курортах Европы, но никогда не изменяла мужу, которого,

однако, презрительно высмеивала и в глаза и за глаза; была  расточительна,

страшно любила азартные игры, танцы, сильные впечатления, острые  зрелища,

посещала за границей сомнительные кафе, но в то же время отличалась щедрой

добротой и глубокой, искренней  набожностью,  которая  заставила  ее  даже

принять тайно католичество. У нее  были  редкой  красоты  спина,  грудь  и

плечи.  Отправляясь  на  большие  балы,  она  обнажалась  гораздо   больше

пределов, дозволяемых приличием и  модой,  но  говорили,  что  под  низким

декольте у нее всегда была надета власяница.

   Вера же была строго проста, со всеми холодно и немного свысока любезна,

независима и царственно спокойна.