История и археология

Н. И. Петров

— ...Это неправильная могила, — сказал я.

—        Если вдуматься, так все могилы неправильные, — сказал он.

—        Нет, — сказал я. — Есть могилы правильные и неправильные,

все равно как умереть можно вовремя и не вовремя.

Рэй Брэдбери. Машина до Килиманджаро.

Разнообразие погребальных традиций населения Северного Поволховья в.эпоху раннего средневековья не раз отмечалось исследователями. Очевидной представляется их связь с различными этносоциальными Группами, U качестве одной из наиболее ярких иллюстраций подобного различия можно, пожалуй, рассматривать покос «противостояние» курганного могильника в урочище Плакун, являвшегося в 860-х—950-х  гг,2  местом   захоронения  представителей военно-административного аппарата княжеской власти, и монументальных погребальных насыпей, связанных с местной племенной верхушкой, — сопок.' При этом, важно отметить, что проблема изучения соотношения различных погребальных традиций (и, соответственно, их предметного воплощения — погребальных сооружений) зачастую непосредственно связана с необходимостью выявления их этносоциальной/ социальной «приуроченности». «Тенденция к упорядочению обрядности, — справедливо заметил В. Я- Петрухин, — связана с формирующим влиянием социальной структуры на погребальный культ».4 Это обстоятельство вызывает, в свою очередь, необходимость выделения «социологически детерминативных типов ритуала».5 Определение позиции каждого такого типа в том или ином территориально-хронологическом «блоке» погребальных традиций в целом дает возможность реконструкции структуры их соотношения.

В рамках отмеченного выше «противостояния» курганного могильника в урочище Плакун и сопок, расположенных в ближайшей округе Старой Ладоги, чрезвычайно любопытной представляется позиция сопковидной насыпи близ урочища Плакун (рис. 1, раскопки В. А. Назаренко 1971 г., Е. Н. Носова 1972—1973 гг). Подробная публикация результатов раскопок" дает возможность предельно кратко остановиться здесь на основных особенностях данного погребального сооружения.

Основой для возведения сопковидной насыпи послужил уплощенный, овальный в плане курган, содержавший три погребения IX в. по обряду трупосожжения на стороне (рис. 3). Курган был сооружен по принципу горизонтально-вертикального сочленения нескольких секций, каждой из которых соответствовало одно погребение.7 Е. Н. Носов справедливо, на мой взгляд, включил первоначальную погребальную насыпь в этносоциально-топографический «контекст» курганного могильника в урочище Плакун, несмотря на ряд «ярко выраженных индивидуальных черт», отличающих ее от «всех прочих скандинавских курганов Плакуна». Впоследствии на месте первоначального кургана была возведена насыпь высотой около б м, в верхней части которой располагалось погребение-трупоположение на помосте из корабельных досок, сопровождавшееся богатым инвентарем и захоронением двух коней

Однако, важно отметить, что сам по себе процесс («технология») строительства высокой насыпи близ урочища Плакун однозначно соотносится с «технологией» возведения сопок — наращивание высоты погребального сооружения производится за счет периодического насыпания кольцевых или полукольцевых (подковообразных) валиков с последующим заполнением грунтом пространства внутри очередного валика. Подобный процесс возведения сопок не раз фиксировался в ареале их распространения,  в том числе — в Северном Поволховье. Наличие аналогичных конструктивных элементов в рассматриваемой сопковидной насыпи маркировано прослеживаемыми в размерах сегментовидными в сечении прослойками коричневой глины, иногда — с гумусными включениями. Данное обстоятельство (с учетом размеров погребального сооружения) не позволяет выносить, по крайней мере, «технологический» аспект позиции последнего за пределы собственно сопочной традиции.

С другой стороны, бесспорной представляется связь погребенных в сопковидной насыпи с этносоциальной группой населения Ладоги, оставившей курганный могильник в урочище Плакун: речь идет о «ладожско-новгородской Руси, возглавляемой Рюриком и Игорем-Олегом».17 Таким образом, в первом приближении можно говорить о некоей «промежуточной» позиции сопковидной насыпи, занимаемой ею по отношению к погребальным традициям воплощенным в курганах Плакуна (сходный этносоциальный статус погребенных), с одной стороны, и в сопках Северного Поволхо-вья   (сходная «технология» возведения)  — с другой.

Конкретизация рассматриваемой позиции данного погребального сооружения, на мой взгляд, напрямую связана с чрезвычайно перспективной возможностью сопоставления сопковидной насыпи и курганного могильника в урочище Плакун с тенденциями развития собственно скандинавских погребальных традиций IX—X вв. Правомерность подобного сопоставления вряд ли может вызывать сомнения. Стоит, однако, подчеркнуть, что речь здесь может идти лишь о сопоставлении тенденций развития погребальных обрядов; региональная  историко-культурная  специфика  Северного  Поволховья  исключает возможность поиска  каких-либо однозначных соответствий.

«Социологически детерминативным типом ритуала» в Скандинавии IX в. выступают, по Г. С. Лебедеву, погребения по обряду трупосожжения на месте в ладье, с захоронением останков в урне или на кострище под курганной насыпью (иногда с каменной оградкой по основанию) с сопровождающим погребальным инвентарем (тип Bi-г). По мнению исследователя, подобные захоронения отражают погребальный обряд «новых общественных сил» — дружин викингов.18 Данному типу скандинавских погребений полностью соответствует значительная часть курганов, исследованных в урочище Плакун-19 Помимо чисто типологического и хронологического соответствия, очевидным представляется и соответствие этносоциального «статуса» рассматриваемых погребальных сооружений. Однако, гораздо более любопытным, в рамках подобного сопоставления, является трупоположение в верхней части сопковидной насыпи.

Типологически данное погребение (вне связи с погребальным сооружением в целом) безусловно соотносится лишь со скандинавскими погребениями типа F — трупоположениями в камере со специальным уступом для захоронения верхового коня, часто — с сопровождающим женским погребением, под курганной насыпью, с разнообразным погребальным инвентарем. Появление подобной традиции в Скандинавии относится к X в.20 На опубликованном Г. С. Лебедевым схематическом разрезе погребения типа F умерший находится в сидячем положении (рис. 2).21 В связи с этим необходимо отметить, что, по -подсчетам исследователя, известно «примерно равное число достоверных случаев» захоронений в положениях «сидя» и «лежа» среди погребений данного типа." Однозначное же определение положения захоронения умершего в верхней части сопковидной насыпи близ урочища Плакун в силу чрезвычайно плохой сохранности погребения не представляется возможным

С другой стороны, совершение данного погребения на помосте из корабельных досок (борт ладьи?) связывает его и с иной скандинавской традицией — трупоположением в ладье в грунтовой могиле, с сопровождающими захоронениями лошадей и собак, инвентарем (тип Bg). Этот тип погребений также получает распространение    в Скандинавии в X в.. При этом важно отметить тесную связь, прослеживаемую между данными типами — F и Bg. По мнению Г. С. Лебедева, подобная ситуация в развитии погребальной обрядности X в. связана с тем, что «на основе слияния нового слоя вооруженного населения со старыми «династиями» образуется особая, вероятно господствующая группа». Традиция погребений в камерных могилах (тип F) выступает при этом в качестве «социологически детерминативного типа ритуала» для поздней стадии эпохи викингов (X—XI вв.) и соотносится с королевскими дружинами, формирующимися на основе дружин викингов.

Полагаю, что существование некоторых типологических несоответствий трупоположения в вершине сопковидной насыпи близ урочища Плакун сходным типам погребений в Скандинавии (и прежде всего — отсутствие погребальной камеры) непосредственно связано с «включением» данного погребения в «контекст» погребального сооружения, соотносимого с традицией возведения сопок (см. выше). Причем последнее, судя по всему, не имеет в рассматриваемый период полных (т. е. «погребение + погребальное сооружение») аналогий в Северной Европе. Таким образом, данная сопковидпая насыпь может рассматриваться как отражение процесса синтеза традиции сооружения сопок и, развивающимися в едином ритме со скандинавскими, погребальными традициями «ладожской Руси», получившими свое первоначальное предметное воплощение в курганах Плакуна. В связи с этим, чрезвычайно любопытным представляется размещение трупоположения на вершине сопковидной насыпи, что, в свою очередь, вызывает отдаленные ассоциации с так называемыми «поверхностными» захоронениями по обряду трупосожжения на стороне в сопках- Напомню, что подобные погребения в свете последних исследований выступают в качестве одной из наиболее ярких особенностей сопочной традиции.

Попутно, необходимо также отметить, что сам Г. С. Лебедев предполагал наличие ладьи на вершине рассматриваемой сопковидной насыпи; захоронение же двух коней находилось, по мнению исследователя, у форштевня судна. Неправомерность данного предположения убедительно показал Е. Н. Носов.

Синтезные  .варианты,    подобные    охарактеризованному выше, были, характерны для самых разных культурных традиций формирующихся в этот период раннегородских центров, каковым безусловно являлась в IX—X вв. Ладога. «Гибридизация» культуры господствующих слоев общества раскрывается как особая качественная характеристика раннефеодальной культуры». Таким образом, выяснение позиции сопковидной насыпи близ урочища Плакун в «блоке» погребальных традиций Северного Поволховья было бы неполным без обращения к историко-культурной подоснове отмеченного выше синтезного процесса.

Итак трупоположение в вершине сопковидной насыпи маркирует собой начало процесса восприятия на рубеже IX—X (в начале X) вв. представителями военно-административного аппарата княжеской власти в Ладоге («ладожская Русь») местной (по отношению к последним) сопочной погребальной традиции. Это предположение выглядит еще более вероятным с учетом того, что в 950-е гг. курганный могильник в урочище Плакун прекращает свое функционирование. Однако, очевидно, что представители отмеченной этносоциальной группы .населения, видимо, продолжали пребывать, умирать и хоронить умерших в Ладоге и в более позднее время. В рассматриваемом же случае сам по себе ритуал погребения пока еще продолжает отражать собственно североевропейские тенденции развития обрядности, однако, «технология» возведения насыпи, местоположение захоронения в ней свидетельствуют о некоем «растворении» погребальной субкультуры «ладожской Руси» в сопочной традиции.

В целом, причины отмеченного выше процесса следует, надо полагать, искать в широко распространенных в рассматриваемую эпоху представлениях о некоей социальной престижности высокой погребальной насыпи. Это обстоятельство не раз . отмечалось исследователями в отношении сопок, являвшимися погребальными сооружениями, связанными с представителями социальной верхушки ВОЗВОДИВШИХ их коллективов. Аналогичные причины приводили в некоторых случаях к появлению под влиянием сопочной традиции высоких погребальных насыпей в составе курганных могильников так называемой «культуры псковско-боровичских длинных курганов».31 Думается, однако, что утрата «ладожской Русью» своей самобытности на уровне погребальной субкультуры связана и с определенными трансформациями на рубеже IX—X вв. социально-политической структуры северно-русского протогосударственного организма. Здесь необходимо сделать небольшое отступление и кратко осветить основные, на мой взгляд, этапы формирования последнего.

Предпринятый мною ранее анализ процесса сложения первоначальной протогосударственной структуры в Повол-ховье, маркированной системой укрепленных поселений в этом регионе, позволил связать начало ее формирования с рубежом VIII—IX вв., а возможно — с первым десятилетием IX в.82 Центр рассматриваемой структуры, вне всяких сомнений располагавшийся в Северном Поволховье, соотносится с IV строительным ярусом Земляного городища Старой Ладоги, датирующимся 810—840 гг. (Здесь и далее используется ярусная стратиграфия поселения на месте Земляного городища по С. Л- Кузьмину и А. Д. Мачин-ской33). Доминирование в вещевом комплексе IV яруса элементов, связанных с лесной зоной Восточной Европы и практически полное отсутствие в нем вещей, указывавших бы на постоянное пребывание здесь скандинавов, позволяет условно охарактеризовать изначальный этносоциальный облик волховского протогосударства как «словенский». Видимо, именно с этим этапом и следует связывать начало массового распространения в данном регионе традиции сооружения сопок — к числу сопок Северного Поволховья, сооружение которых началось не позднее VIII в., В. П. Петренко отнес лишь две насыпи: 14—11 из северной группы сопок в урочище Победище и 5—III из южной группы сопок между Старой Ладогой и д. Велешей.

Полностью соглашаясь с возможностью привлечения сведений Вертинских анналов (839 г.) для характеристики волховской протогосударственной структуры,86 отмечу, что, на мой взгляд, утверждение этносоциума Rhos в Поволховье соотносится лишь с V ярусом Земляного городища, нижняя хронологическая граница которого связана с временным интервалом 838 (!) — 845 гг. (Условная датировка яруса в целом: 840 — около 865 гг.). В пользу подобного соотнесения говорит как фиксируемый по материалам V яруса значительный приток населения из Скандинавии, так и отмеченный выше характер вещевого комплекса IV яруса." При этом, важно отметить, что летописные тексты, повествующие о сборе дани варягами со словен, живущих на побережье озера Ильмень (859 г.), в целом, не противоречат известию Вертинских анналов — основная масса словен действительно, надо полагать, была вытеснена в конце 830-х гг. из Северного Поволховья выходцами из Северной Европы. Учитывая различное происхождение указанных источников, я считаю вполне возможным допустить связь данных сообщений с одними и теми же историческими реалиями.

В связи с этим, любопытным представляется соответствие значительного большинства групп сопок Северного Поволховья поселениям ладожской округи. Непосредственно с центром волховского протогосударства — Ладогой — соотносится, пожалуй, лишь северная группа сопок в урочище Победище, состоявшая из четырех насыпей. Таким образом, основная масса сопок связана в этом регионе с поселениями, возникающими в период существования «словенского» протогосударства.

Принципиальные изменения структуры севернорусского социально-политического организма связаны с действиями Рюрика, призванного на основе договора местной племенной верхушкой после изгнания Rhos/варягов, и его преемника Олега. Именно в этот период происходит, видимо, внедрение в состав военно-административного аппарата «ладожско-новгородской Руси» какой-то (надо думать, более или менее значительной) части местных («словенских») социальных лидеров. Дальнейшие военно-политические акции Олега (поход 882 г.) приводят к окончательному включению волховской водной артерии в систему коммуникаций общегосударственного значения (так называемый «Путь из варяг в греки»), что безусловно делает данный процесс гораздо более интенсивным. В контексте этого процесса и следует рассматривать маркированное трупоположением (890-е—920-е гг.!) в вершине сопковидной насыпи близ урочища Плакун восприятие «ладожской Русью» традиции сооружения сопок. Общая направленность подобного восприятия («ладожская Русь» ориентируется на погребальные традиции местной племенной знати, а не наоборот) связана, как мне кажется, не столько с так Называемой «лидирующей» ролью местной («словенской») социальной верхушки, сколько с отмечавшейся выше некоей престижностью высокой погребальной насыпи.