ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД. Новгородская история и археология - Социальная организация населения Приильменья и формирование коренной территории Новгородской Земли в конце 1 тысячелетия нашей эры В. Я. Конецкий

  

Вся Библиотека >>>

Русская культура >>>

Новгородика

Новгород и Новгородская земля

 


 

новгород


История и археология

 

9/95

 

Социальная организация населения Приильменья и формирование коренной территории Новгородской Земли в конце 1 тысячелетия нашей эры

 

 

В. Я. Конецкий

 

В русской исторической науке существовала устойчивая традиция признания важнейшего значения Северо-Западного региона с центром в Новгороде на раннем этапе сложения древнерусской государственности. Однако, в течение ряда последних десятилетий (с конца 30-х до начала 80-х годов) официальными советскими историками (по причинам, не имеющим прямого отношения к науке) безусловный приоритет в данном процессе отдавался Киеву.' Роль Новгорода при этом сводилась порой до незначительной крепостицы, построенной киевскими князьями на окраине их владений.2 Поэтому объективное рассмотрение социально-политических процессов, происходивших в конце I тыс. я. э. на Северо-Западе, имеет значение, несомненно выходящее за местные рамки.

В оценке сложного взаимодействия внешних и внутренних факторов, приведших к формированию в Приильменье раннегосударственных структур, первостепенное место имеет характеристика уровня развития славянского общества накануне известных событий середины IX века.

В советской исторической науке в данной связи важнейшее значение придавалось понятию «летописные древнерусские племена», которые одновременно фигурируют и под термином «союзы племен». Что же понимается под этими обозначениями?

Автор «Повести временных лет», сообщая о расселении славян, писал, что они «прозвашеся имены своими, где сидят, на котором месте». В исторической литературе эти подразделения стали именоваться племенами. С территорией будущей Новгородской земли соотносятся прежде всего словене, «севшие», согласно летописи, у Ильменя. С юга их соседями были кривичи, которых летописец размещает в верховьях Волги, Днепра и Двины, т. е. на территории древнего Оковского леса. При этом историки нередко считали сло-вен лишь отраслью кривичей, не получившей собственного наименования.4

Изучение летописных племен имеет давнюю традицию в русской историографии, и тем не менее, данная проблема остается в настоящее время крайне запутанной. Еще в прошлом веке наметились различные подходы к их интерпретации. Многие историки считали «племена» лишь территориальными подразделениями, возникшими в ходе славянской колонизации, не придавая им особого значения в процессе сложения и развития Древнерусского государства.5 Иную позицию заняли языковеды, видевшие в этих образованиях этнические группировки, обладавшие собственными диалектами и оказавшие влияние на дальнейших ход восточно-славянского глоттогенеза.6 «Этническая идея» была подхвачена и археологами, попытавшимися выделить в материальной культуре «этнические признаки» отдельных племен.7 При этом одни исследователи считали возможным использовать материалы XI—XIII вв. — периода, когда племена уже, безусловно, сошли с исторической арены; другие гзели поиск среди древностей кануна образования Древнерусского государства.8 Но, несмотря на вспыхивающую порой ожесточенную полемику, представители обоих направлений стояли на одном и том же неверном теоретическом основании. Все они исходили из тезиса о жестком соответствии культуры и этноса. При этом анализу подвергался, естественно, не весь культурный комплекс, а лишь отдельные его элементы. В результате подобных штудий «племена» получили ареалы, мало схожие с их локализацией в летописи. В этом новом качестве они стали восприниматься историками.

С середины 30-х годов нашего века в интерпретации летописных племен начали нарастать социологические аспекты. Этому способствовало господство антинорманистской концепции возникновения Древнерусского государства, что стимулировало поиск собственных истоков русской государственности в донорманский период. Летописные племена (или, иначе, союзы племен), которые стали трактоваться как раннегосударственные социальные организмы, вполне подходили на эту роль. Подобные взгляды имеют широкое распространение вплоть до настоящего времени.

Тем не менее, за последние годы постепенно начинает проявляться новый подход к племенам как к сложному неоднородному явлению. Очевидно, среди этих группировок, скрытых за этнонимами «Повести временных лет», имеются образования и сугубо территориальные и этнические, сформировавшиеся прежде всего за счет различных субстратных элементов.9 И, самое главное, данные «племена» находились на различных уровнях социального развития. Все это требует конкретного подхода в каждом отдельном случае.

Неправомерность традиционного подхода к летописным племенам может быть прекрасно проиллюстрирована на примере «ильменских словен». Начиная с середины 30-х гг. XX в., утвердилось мнение, что их памятниками древнейшего периода являются сопки, которые традиционно датируются VI—IX вв. н. э.10 Ареал более или менее плотного распространения этих памятников охватывает Ильменский бассейн (кроме верхнего течения Ловати), а также верховья Мологи, Луги и Плюссы. Данная территория и считается племенной территорией ильменских словен. Многие авторы предполагают, что еще в догосударственный период она представляла собой единое целое, а возникновение Новгорода, как племенного центра, было следствием процессов, происходящих в среде всего этого населения. В указанном качестве ильменские словене привлекаются для построений, связанных с дальнейшими эпизодами формирования севернорусской государственности (призвание варягов, образование союза словен, кривичей, мери и др.).11

За последние два десятка лет в результате широких археологических исследований на Северо-Западе, были получены важные данные, имеющие прямое отношение к рассматриваемой теме. При этом существенное значение имело формирование на рубеже 70 -80-х годов понятия «культура сопок» как конкретной археологической культуры славянского населения Приильмепья в конце I тыс. н. э., получившей свое название по важному, но отнюдь не определяющему признаку.12

В проблеме соотношения понятий «культура сопок» и традиционного понимания «ильменских словен» можно выделить три аспекта: территориально-демографический, этнокультурный и социальный.

Первый, территориально-демографический, связан во многом с хронологией славянских древностей Приильменья. По существующим ныне представлениям начало славянской колонизации Северо-Запада относится к VIII в. Однако, для этого периода о присутствии славян можно говорить лишь для Ладоги и центрального Приильменья — Поозерья и района истока Волхова. Отдельные поселения IX в. известны в бассейнах Меты, Луги, Полы и Шелони. Что же касается хронологии сопок, то за пределами староладожского микрорегиона, где имеются насыпи VIII в., они датируются обычно IX—X вв. Таким образом, соответствующая источни-ковая база позволяет предположить, что подавляющее большинство известных ныне более 600 памятников культуры сопок возникает в IX—X вв., и, прежде всего, во второй половине указанного периода. При этом чрезвычайно быстрое увеличение численности населения на этом хронологическом отрезке трудно объяснить лишь естественным приростом. Судя по всему, здесь имел место неоднократный приток групп славянского населения извне.

Следовательно, территория, маркированная сопками, которую обычно связывают с племенем «ильменских словен» и принимают за исходную при рассмотрении формирования древнерусской государственности, на самом деле складывается лишь в X в., т. е. на 100—150 лет позднее интересующих нас событий. Реконструкция же демографической ситуации в Приильменье на середину IX в. позволяет говорить лишь о рассеянном, очаговом расселении. На этом фоне особую роль играли Поозерье и Северное Поволховье, обладавшие наиболее благоприятными природными условиями и удобством защиты от внешней опасности. Эта территория вполне соотносится с летописной локализацией словен, которые «сели» у озера Ильмень.

Этнокультурный аспект проблемы предполагает оценку культурного единства населения Приильменья в VIII—X вв. В настоящее время по вопросу о происхождении ильменских славян среди исследователей высказываются различные мнения. Наряду с традиционной точкой зрения о их южных, по летописи — «дунайских», истоках, что подкрепляется и археологическими данными,13 в последнее время определенное распространение получила версия о приходе славян в Приильменье с территории Северной Польши и Германии.14 Не имея возможности подробно остановиться на данном вопросе, заметим, что речь здесь может идти лишь о проникновении в Приильменье отдельных западно-славянских групп, но отнюдь не о приходе с южнобалтийского побережья основной массы населения. Но и южный демографический импульс не выступает единым по своей культурной окраске. Так, анализ керамического материала показывает, что на общем северо-западном фоне, имеющем достаточно уловимые параллели с древностями Верхнего Поднепровья и более южными памятниками лесостепной зоны, выделяется южное Приильменье, где связи по керамике с коренными славянскими землями выступают более отчетливо. Особенно показательны здесь находки глиняных сковородок — характерного элемента славянской культуры южных территорий.

При этом, говоря как об основных о южных, дунайских корнях славянства в лесной зоне Восточной Европы, не следует абсолютизировать путь миграции лишь через территорию Украины. Исследователи допускают и дополнительный вариант движения — из Среднего Подунавья через южную Польшу, обходящий Карпатские горы с севера.15 В данной связи обращает на себя внимание отмеченный А. А. Зализняком на основе анализа новгородских берестяных грамот факт сходства древненовгородского диалекта со словенским.16

Таким образом, на современном уровне знаний можно говорить о сложном и неоднородном по истокам характере славянской колонизации Приильменья. Это является серьезным аргументом против размещения здесь целостного «племени» в том смысле, который обычно приписывается летописным племенам в литературе.

Однако культурная неоднородность рассматриваемого региона связана не только с вышеназванными причинами. В ряде районов Приильменья славяне вступали в той или иной степени в контакты с местным, финно-угорским в основе, населением — носителями культуры длинных курганов. В связи с этим имеются основания говорить если не о сложении отдельных групп метисного населения, то о формировании местных культурных особенностей. Они прослеживаются и в погребальном обряде и различных сферах материальной культуры. В частности, такой культурный синтез характерен, в определенной степени, для района пос. Любытино. Окончательное же изживание локальных этно-культурных различий в среде населения Приильменья относится лишь к XI—XII вв.

Социальный аспект рассматриваемой проблемы заключается в том, что в Приильменье в конце I тыс. и. э. функционируют одновременно два типа социально-политических структур. По периферии этой территории формируется целый ряд локальных групп населения, фиксируемых по скоплению памятников. В литературе подобные образования иногда называют «малыми племенами», в отличие от летописных «племен». Этот термин может быть принят лишь с конкретными оговорками. Данные структуры формируются в ходе расселения и базируются не на родственной, а на территориальной основе. Однако некоторые функции здесь совпадают с племенными: защита территории от посягательств извне, обеспечение на основе обычного права внутреннего мира, гарантия круга брачных связей.

С вопросом о «малых племенах» тесно связана проблема формирования локальных центров, которые интенсивно развиваются где-то с рубежа IX—X вв. Их появление следует связать с процессом выделения наиболее сильных и знатных патриархальных родов, начинающих оказывать влияние на жизнь всей округи. В иерархии подобных центров крупнейшими являются Вельский на Мете и Передольский на Луге, которые выступают как центры соответствующих территориальных скоплений памятников. В отношении археологического материала местные центры выделяются находками предметов, связанных с торговым и дружинным бытом, количеством женских украшений. Подобные центры характеризуются также гипертрофированным развитием сопочного обряда, проявляющемся в количестве и размерах насыпей, что также свидетельствует о концентрации в этих пунктах социальной верхушки.

Определяя общественный строй населения периферийных районов Приильменья в эпоху массового возведения сопок, его следует отнести к универсальной во времени и пространстве высшей ступени первобытности, к которой применяют термин «варварское общество». Оно определяется распадом первобытных отношений при сохранении ведущей роли родственных связей. Социальный и экономический костяк этого общества составляли свободные домохозяева-землевладельцы — главы больших патриархальных семей. Заметную роль играет знать — наиболее развитые, богатые и воинственные семьи. Имеется патриархальное рабство. Важной характеристикой этого общества является его застойность и ограниченная возможность трансформации. При столкновении  с более развитой  системой  варварское общество  распадается.17  Все  это  прекрасно  вписывается   и   контекст  социального  облика  населения    Приильменья,  каким оно  выступает  по  археологическим  данным.  При  этом   САМ обычай  сооружения  сопок,   являющийся  «иррациональным способом трансформации прибавочного продукта в обществе, в котором внутренние связи  преобладают над    внешними, выступает как наиболее яркое выражение данной социальной системы.

Совершенно иная ситуация сложилась в центральном Приильменье (Поозерье и Верхнее Поволховье). Этот район обладал в силу демографического и природного факторов наиболее высоким экономическим потенциалом. С рубежа VIII—IX вв. он оказался важным перекрестком международных торговых путей. По берегам Волхова возникает ряд укрепленных поселений, обеспечивающих контроль над этими путями и их нормальное функционирование. Изначально важнейшую роль при этом играла Ладога. Постепенно первенство переходит к району Новгорода, о чем свидетельствует значительное количество найденных здесь кладов арабского серебра IX—X вв.

Главной активной силой в торговле с Арабским Востоком и Византией были скандинавы. Появление их в центральном Приильменье, безусловно, влияло на ход социальных процессов в данном районе. Центром славяно-скандинавских контактов здесь стало Рюриково Городище, па котором в IX—X вв. постоянно проживало какое-то количество выходцев «из-за моря» в качестве торговцев, воинов и ремесленников.18 Взаимодействие славянской верхушки со скандинавами могло принимать различные формы и зависело от конкретного соотношения сил в разные периоды. По главной тенденцией было стремление к консолидации. Закрепившись в данном районе, скандинавы, чтобы устоять против новых волн пришельцев, были обречены искать союза с местной верхушкой, Последняя также была заинтересована в международной торговле.

Итак, вся совокупность данных позволяет считать, что в IX в., еще до времени Рюрика, Новгородская округа входила в состав раннегосударственного организма с первоначальным центром в Ладоге.19 Экономическое развитие Приильменья обеспечивало наличие регулярного прибавочного продукта в объеме, достаточном для функционирования данного социального образования.    Важным  стимулом для отчуждения прибавочного продукта от производителей явилась возможность его преобразования в социально престижные ценности посредством участия в международной торговле. Наличие внешней силы в лице варягов облегчало трансформацию традиционных норм в жизни и способствовало формированию публичной власти. В условиях деформации патриархальных структур и возникновения новой системы социальных ценностей обычай сооружения сопок не мог получить в Центральном Приильменье существенного распространения, и имеющиеся его незначительные проявления связаны лишь с рядовыми общинами. Густонаселенная в IX—X вв. зона с малым количеством сопок, охватывающая Поозерье и Южное Поволховье, на наш взгляд совпадает с основной территорией Новгородского протогосударства, центром которого было Рюриково Городище — древнейший летописный Новгород.

Говорить о конкретном ходе и этапах подчинения Новгороду Приильменья достаточно сложно. Очевидно, это был отнюдь не разовый и не однородный процесс. Он, безусловно, зависел от конкретной политической обстановки в Центральном Приильменье. В данной связи безусловно следует выделить период во второй половине IX в., когда в Новгороде сидели князья Рюрик и Олег, до ухода последнего в 882 году со своей дружиной в Киев. Далее на протяжении более чем двух поколений княжеская власть в Новгороде отсутствовала, что явно ослабило военные возможности центра формирующейся земли. Вероятно, именно с этим хронологическим отрезком следует связывать расцвет уже упоминавшихся мощных социальных структур «варварского типа» на периферии Приильменья. Зависимость данных процессов от «досягаемости» конкретных районов со стороны Новгорода хорошо иллюстрируется сопоставлением ситуаций, имевших место на Луге и Мете, с одной стороны, и на Ловати, с другой. Если в первом случае фиксируется наличие крупных местных центров (в районе Передольского погоста и в устье р. Белой), то в долине Ловати, густонаселенном и, безусловно, экономически важном районе, — что-либо подобное отсутствует. Причина этого достаточно ясна. Раннее (с начала IX в.) включение Ловати в систему торгового пути «из варяг в греки» поставило население данной территории под контроль Новгородского протогосударства, что и стало препятствием для формирования здесь местного автономного центра.20 Вместе с тем, распространение зависимости от Новгорода не означало разрушения    низовых

социальных структур, о чем свидетельствует широкое бытование сопочного обряда в X в. на Ловати и в окрестностях Ладоги.

Важный этап истории взаимоотношений центра и периферии Приильмепья в X в. связан с деятельностью княгини Ольги. За последние годы в литературе получило распространение мнение, что походы Ольги на Мету и Лугу, отмеченные в летописи под 947 годом, были направлены на подавление крупнейших местных социально-политических центров, ставших в данный момент если не соперниками Новгорода, то во всяком случае реальным препятствием распространению новгородской власти в Приильмспье.21 В процессе включения этих районов в систему даней интересы новгородской верхушки и центральной княжеской власти, безусловно, совпадали.

Итак,  представления    о существовании    в  Приильменье накануне образования Древнерусского  государства   (т.  е.  к середине   IX  века)   единого  социального  организма  в  виде племенного союза ильменских словеп, территориально охватившем  ареал  распространения    сопок,    не подтверждается фактическим материалом. В действительности в конце I тыс. и. э. в данном регионе происходит формирование социально-политических  структур  двух  типов.   Если  для  центра   этой территории   (Поозерья    и  Южного    Поволховья)     уже для первой половины IX в. можно говорить о наличии протогосударственной организации населения, то на периферии региона — прежде всего на Луге и в среднем течении Меты — сложились   социальные   структуры   архаичного,   «варварского»  облика.   Развитие  новгородской  государственности  шло по   линии   подчинения   периферии   Приильменья   се   центру. Этот процесс привел к сложению во второй половине X веки коренной территории будущей Новгородской земли.

 

 

1          Рыбаков  Б. Л.  Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв. М„  1982. С. 55—108.

2          Там же. С. 309, 527.

3  Повесть временных лет. М.; Л., 1950. С. 22.

4 Соловьев С. М. Сочинения. Кн. I. История России с древнейших времен. Т. 1—2, М., 1993. С. 5  Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. М., 1993 и др.

6  Шахматов А. А. К вопросу об образовании русских наречий и народностей  // ЖМНП. Вып. 4. СПб.,  1899. С. 324—384.

7          С п и ц ы н   А.  А.   Расселение  древнерусских  племен // ЖМНП. Вып. 8, СПб.,  1899. С. 301—340.

8          Третьяков  П.   Н.   Расселение  древнерусских   племен   по   археологическим данным  // СА. № 4. М.; Л.,   1937. С. 31—35;    Арциховский   А. В.   В защиту летописей и курганов // Там же. С. 53—61.

9     Хабургаев Г. А. Этномия «Повести воеменных лет». М, 1979 С. 104—153.

10   "Седов   В. В.   Восточные славяне VI—XIII вв. М.,  1982. С. 64.

11        Куза   А.  В.     Новгородская земля   // Древнерусские    княжества Х-ХШ вв. М„ 1975. С. 145—146.

12        Конецкий   В.  Я.   К  изучению  социальных  структур  славянского населения Приильменья в конце I — начале II тыс. н. э.  // Новгород   и   Новгородская   земля.   История   и   археология.   Новгород,   1992

С. 92, 125.

13        М а ч и н с к и и   Д. А.   О времени и обстоятельствах первого появления  славян на  Северо-Западе Восточной Европы по данным письменных источников   // Северная Русь и ее соседи в эпоху раннего средневековья. Л.,   1982.  С.  7—23;     Минасян   Р. С.   Проблема славянского заселения лесной  зоны Восточной  Европы в свете  археологических данных // Там же. С. 24—29.

14        Седов   В. В. Восточные славяне. С. 66;  Янин В. Л. Основные исторические  итоги  археологического  изучения  Новгорода   // Новгородские археологические чтения. Новгород, 1994. С. 23.

15Мачинский Д. А., Мачинская А. Д. Северная Русь, Русский север и Старая Ладога в VIII—XI вв. // Культура Русского Севера. Л., 1988. С. 51—52, карта с. 53.

18        Янин   В.  Л.,    Зализняк   А. А.   Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977-83 гг.), М., 1986. С. 217—218.

17 Гуревич А. Я. Свободное крестьянство в Леодальной Норвегии. М., 1967. С. 14—21.

18   "Носов Е. Н. Новгородское («Рюриково») Гороцище. Л., 1990 С. 18-19, 21.

19        Мачинский   Д.   А.   Этносоциальные   и  этнокультурные  процессы в Северной Руси // Русский Север. М., 1986. С. 26.

20        К о н е ц к и й   В. Я.     Население долины р. Ловать в процессе сложения   первоначальной   территории   Новгородской   земли   /   Новгород   и Новгородская  земля.  История  и  археология,  Новгород,   1988. С. 26—30.

21        Конецкий  В.  Я.,    Носов   Е.  Н.     Вельский    археологический комплекс  —  древний   административный   центр   Помостья   //   Новгород и  Новгородская земля.  История  и  археология. Вып. 2.  Новгород,   1989.С. 76—81.

 

 «Новгород и Новгородская Земля. История и археология». Материалы научной конференции

 

 

Следующая статья >>>  

  

 

 

Вся Библиотека >>>

Русская культура >>>

Новгородика

История и археология Новгорода