История и археология

В. И. Поветкин

Очередной сезон археологических раскопок в Новгороде в 1992 году, помимо множества других открытий, принес также и важные свидетельства древней инструментальной музыкальной культуры.

Вообще обнаружение объектов такого рода в других краях Европы — большая редкость. Поэтому музыкальные древности Новгорода, активная фиксация которых началась с 1951 г., являются не только самым надежным источником по музыкальному инструментарию древней Руси, но и оказываются определяющими для подобных археологических находок в иных местностях.

Исторические пути конструктивных идей музыкальных инструментов неотделимы от общеисторических процессов. Вот почему даже с виду незначительный, лишенный легендарного ореола музыкальный инструмент может найти себе «двойника» в самом неожиданном месте и времени. И такой факт должны объяснять и учитывать не одни лишь историки музыки.

Итак, к' числу свидетельств, собранных в 1992 г. на Троицком и Федоровском раскопах и характеризующих обрядовую музыкальную обстановку в древнем Новгороде, относится камень с нацарапанными по обеим! его сторонам изображениями сцен плясок начала XII в. (Тр-11-1042), а также обрывок хари или маски ряженого, которая была изготовлена в конце XII в. из куска кожи (Тр-8-896).

О младенческих погремушках дают представление глиняные с шариком внутри и одним наружным отверстием писанки. Четыре их экземпляра, один из которых сохранился целиком, обнаружены в слоях XII—XIII вв. (Тр-9-875 Тр-11-1062, Ф-18-252, Ф-19-236).

К XII в. относится и железное ботало или, как на Новгородчине его называют, колоколка (Тр-8-913). Привешивалось домашнему скоту к шее для того, чтобы он не потерялся в лесу и для отпугивания от него дикого зверя или духа болезни.

К одежде древних новгородцев иногда вместо пуговиц крепились бубенчики. Небольшие, они могли входить и в комплект музыкальных погремушек. Три экземпляра бронзовых бубенчиков обнаружены в слоях     ХП—XIII вв.      (Ф-21-53, Ф-18-254, Ф-21-101).

Насыщенный влагой культурный слой в Новгороде способствует хорошей сохранности деревянных изделий, в том числе и частей или деталей различных музыкальных инструментов.

Для настройки струн щипковых гуслей или смычкового гудка использовались деревянные чаще из хвойных пород шпеньки, иначе, колки, три экземпляра которых изъяты из слоев XII в. (Тр-8-1161, Тр-11-1191, Ф-22-43). Правда, шпенек, происходящий с Федоровского раскопа, по устному сообщению Е. Г. Дубровина, попал в нижний культурный слой из какого-то верхнего слоя в результате перекопа. Все три шпенька принадлежали трем различным музыкальным инструментам. Один из этих инструментов — вероятно, гудок, о котором известно следующее.

Обломки полочки (деки) гудка, выструганной из древесины клена, обнаружены в слое конца XII в. между срубами жилого комплекса рядом с массовыми деревянными «колоннами» (Тр-8-841). Здесь было много щепы, покрытой сверху листами бересты, ВОЗМОЖНО, служившей кровлей. Один из упомянутых шпеньков (Тр-8-1161), выструганный из сосны, находился метрах в десяти от обломков гудка, он найден вне сруба рядом со столбом или сваей. Обе эти находки, как считает П. Г. Гайдуков, хронологически близкие, можно ставить вопрос о их принадлежности к одному инструменту. Такая их связь подтвердилась и в процессе реконструкции гудка, где диктуемые восстановленной полочкой очертания ого корпуса, а следовательно и головки со шпеньковыми отверстиями, оказались соразмерны величине шпенька. В археологической практике это первый случай, когда шпенек обнаружен в культурном слое не сам по себе, как 27 предыдущих, а хотя бы предположительно составляет комплекс с конкретным струнным музыкальным инструментом.

Что же касается реконструированного гудка, то в нижней части он имеет хвост, иначе, выступ для закрепления трех кишечных струн, обычные для гудка кобылку и два полукруглых выреза в полочке, а также не совсем обычное в верхней части полочки отверстие диаметром 8 мм. Толщина полочки колеблется от 2 мм по ее краям до 6 мм в ее середине. Общая длина гудка—333 мм, длина рабочей части мелодической струны (от кобылки до шпеньков) — 220 мм.

В слое первой половины XII в. найдены обломки полочки гуслей (Тр-10-1160). Полочка была изготовлена из бруска сосновой древесины. В нижней ее части сохранились вырезанные из того же бруска ушки, в отверстия которых продет стержень струнодержателя. Такой способ изготовления полочки указывает на ее принадлежность типу гуслей с игровым окном, иначе, гуслей лирообразных. Толщина полочки, верхняя часть которой, к сожалению, утрачена, по краям иногда оказывается менее 2 мм, а к середине увеличивается до 5 мм. В средней ее части ближе к правому краю было прорезано ножом или продолблено долотцом невеликим прямоугольное    отверстие величиной 3x5 мм. Напрашивается предположение: не было ли оно одним из отверстий, составляющих знак или «цветочек», как в некоторых этнографических образцах гуслей XIX — XX вв.? На утраченной слева от отверстия части полочки возможно представить лишь дорожку из 3—5 подобных отверстий, что иногда встречается в поздних образцах бытовавших на Новгородчине гуслей. Между тем бесспорным фактом остается наличие единственного отверстия в рассматриваемой полочке. Но и его одного уже достаточно для того, чтобы признать отличие данной полочки от двух других археологических образцов полочек, лишенных каких-либо отверстий. Имеются в виду полочки семиструнных гуслей     начала   XIII в, (Тр-9-637)  и пятиструнных гуслей XI в. надписью «СЛОВИША» (Тр-17-98, 108). И хотя пока что нет твердой уверенности в том, что это единственное отверстие не было случайным, все же теперь невозможно однозначно полагать и то, что в голосном (резонаторном) ящике древних новгородских гуслей не было принято хотя бы иногда прорезать отверстия. И если хотя  бы  иногда они прорезались, то, спрашивается, какова была их роль в гуслях, принцип звукообразования которых основан на так называемом чистом резонансе?

Отверстия вообще, а особенно столь мелкие принципиального влияния на звук в данной разновидности струнных инструментов не оказывали. Их роль могла заключаться в другом. Ответ подсказывают некоторые образцы гуслей, которые мастерились в Мошенском, Хвойнинском и других районах Новгородской области еще в XX в. В них прорезались одно за другим по прямой линии мельчайшие отверстия, количество которых соответствовало числу струн — шести, например, или семи1. По словам местных старожилов, бывали гусли и без каких-либо отверстий, но чаще все-таки с отверстиями, «чтоб гул выходил»2. Фраза «чтоб гул выходил» особенно по отношению к гуслям с одним крупным отверстием-голосником понимается, как правило, с позиций современного профессионального музицирования, именно: чтоб инструмент в акустическом, эстетическом плане звучал выразительнее. Но не учитывается ее параллельный и, похоже, изначальный смысл. Так, применительно к гуслям с упомянутой линией мелких отверстий, располагавшихся иногда по одному под каждой струной, выражение «чтоб гул выходил» могло сохраниться как наследие той древности, когда гусли воспринимались как предмет одушевленный, где каждая струна — это один голос, и для каждого голоса, обитающего, надо полагать, в недрах гуслей, имелось свое голосное отверстие; и не важен размер последнего, важен факт его наличия. Следовательно, вероятная причина появления в некоторых гуслях голосных отверстий связана не столько с поиском их резонансных качеств, ибо таковые по сути были открыты раньше, сколько с их мифологическим одушевленным образом. Свидетельством осознания такого образа, быть может, следует признать обломки изучаемой полочки, принадлежавшей лирообразным гуслям первой половины XII в. При этом, правда, остаются в силе документы изобразительного характера, среди которых даже такой поздний, как рисунок в «Диссертации о русских древностях» Матиаса Гутри 1795 г. показывает пятиструнные гусли без голосников3.

Руководствуясь обломками полочки, о которой идет речь, возможно представить обобщенный вариант реконструкции гуслей. Это мог быть инструмент не более как с пятью струнами, близкий по величине и пропорциям гуслям XI в. с надписью «СЛОВИША». Такому представлению способствует удаленное расположение ушек струнодержателя от нижнего края полочки. В итоге размеры полочки, как наиболее восстанавливаемой детали в этих гуслях, получились следующие. Ширина в нижней ее части — 70 мм, в верхней — 105 мм, общая ее длина могла достигать 587 мм.

Замечательным событием археологического сезона 1992 г. стало обнаружение в слое начала XII в. двух дощечек, составлявших комплект древних новгородских трещоток (Тр-11-1065). Выяснилось, что отдельные детали трещоток археологически обнаруживались в Новгороде уже в 1950-х гг., но их было недостаточно для признания за ними определенной категории археологических вещей4.

Трещотки относятся к шумовым ударным музыкальным инструментам в группе самозвучащих. Впервые научному описанию подверг южнорусскую разновидность трещоток К. В. Квитка5. Они использовались во время плясок и особенно при исполнении свадебных величальных песец и состояли из 14— 20 и большего числа плоских дощечек. В каждой дощечке имелось по паре отверстий, сквозь которые продевался двойной шнур. При встряхивании дощечки, ударяясь одна о другую, производили треск.

В отличие от южнорусских рассматриваемые новгородские трещотки имели пять взаимно ударяющихся дощечек, одна из которых была снабжена держалкой. Согласно первому реконкотрукторскому варианту дощечка-держалка располагалась сбоку от четырех остальных дощечек, согласно второму — к ней по обеим сторонам симметрично крепилось по две дощечки. Первый вариант обнаружил поразительное сходство как по расположению дощечек, так и в плане ремесленного их изготовления с трещотками народов северо-западного Кавказа, где они традиционно применялись во время плясок в свадебном обряде6. Второй вариант совпадает, причем также во всех деталях, с трещотками, точнее, с «колотушкой», которой на Новгородчине еще в 1940—50-х гг. пользовались ночные сторожа. Об этом со слов своей бабушки, проживающей в деревне Влички Маловишерского района Новгородской области, рассказала Валентина Васильевна Павлова. По своим детским воспоминаниям В. В. Павлова изобразила дощечку-держалку, к которой при помощи проволоки сквозь пару отверстий крепились симметрично другие четыре дощечки7.

Перед исследователями традиционного народного быта ставится конкретная задача поиска на Русском Северо-Западе не только этнографических образцов трещоток, но и свидетельств их использования в обрядовой музыкальной среде. Намеком на бытование в новгородском крае обрядово-музыкальных трещоток является единственное письменное упоминание о русских трещотках в «Реэстре» Петра I 1714 г. по случаю свадьбы тайного советника Никиты Зотова. В этом документе наряду с прочими музыкальными инструментами перечисляются в одном случае просто «трещотки», за которыми, возможно, подразумевались трещотки южнорусские, и в другом случае более конкретно — «новгородские трещотки»8. Из числа бытовавших на Новгородчине сигнальных колотушек или трещоток именно трещотки с небольшим набором дощечек, снабженных держалкой, конструктивно наиболее предрасположены к использованию их в обрядовой музыкальной обстановке; в упомянутом реестре они по праву могли бы называться новгородскими, тем более, что их возраст исчисляется многими веками.

Трещотки — с виду незначительный музыкальный инструмент, однако исторические пути их конструктивных идей не менее сложны, чем, например, у гуслей или гудка и могут прослеживаться в отдаленных концах Европы. Нынче историкам предоставляется возможность не только обратить внимание на сходство деталей древних новгородских трещоток и трещоток северо-западно-кавказских, но и попытаться объяснить столь неблизкие связи.

Наконец, коротко еще об одной новой категории археологических предметов, имеющей отношение к древнему музыкальному инструменту в плане его изготовления. Речь идет о двух стальных лезвиях необычной формы, которые в середине XII в. были воткнуты в бревна сруба (Тр-9-1135). При изготовлении деревянных ложек или, допустим, полости гуслей или гудка этими лезвиями могли пользоваться как скребками, иначе, фигурными циклями, которые поныне используются профессиональными музыкальными мастерами.

1) Этнографическое собрание Новгородского центра музыкальных древностей и материалы фольклорных экспедиций 1900—1991 гг.

2)         Там же.

3)         М. Guthrie. Dissertations sur les antiguit(5s de Russie. S-Peterburg, 1795. P. 31, Tab. 2, fig. 9. См. также: А. С. Фаминцын. Гусли — русский народный музыкальный инструмент. СПб., 1890. С. 36.

4)         В. И. Поветкип. Открытие трещоток новгородских.  (Из опыта восстановительных работ). (В печати).

5)         Ю. А. Багрий. Русские трещотки. — В кн.: Памяти К. Квитки. М., 1983. С. 249.

6)         И.  М.  Хашба. Абхазские народные музыкальные инструменты. Сухуми, 1979. С. 109—113, 225—227.

7)         Новгородский центр музыкальных древностей. Материалы фольклорных экспедиций 1992 г.

8)         К.   А.   Вертков.   Русские  народные  музыкальные  инструменты.   М., 1975. С. 103, 258—260.