Орлята партизанских лесов

Яков ДАВИДЗОН

Поединок. Саша Кобзенков

С Сашей Кобзенковым мы дружили чуть ли не с первого дня моего пребывания в отряде. Он помогал мне проявлять пленки, и лишь одно огорчало парнишку — фотокарточки отпечатать было негде. Саша был связным, и о нем партизаны отзывались с уважением: «Этот не подведет!»

Я фотографировал Кобзенкова часто. А вот сохранился только один снимок! Был он сделан в марте 1943 года. Только что вернулся Кобзенков с задания — под огнем врага доставил донесение в штаб. Прямо в штабной избе я его и сфотографировал.

 «Вот и дали мне от ворот поворот»,— невесело рассуждал Саша Кобзенков, возвращаясь из Глинского отряда. Обидно ему было до слез. Разве он не заслужил другого к себе отношения?

То ли он утомился, то ли расстроился и перестал следить за дорогой, но только Саша заблудился.

Это он понял не сразу: в лесу все деревья похожи и все овраги глубоки. Но когда Саша дважды очутился на месте сожженной избушки лесника, он понял: плохи его дела. День клонился к вечеру, зачастил холодный осенний дождь, и редкие желтые листья с печальным шорохом облетали с веток. Укрыться было негде, в заплечном мешке не завалялось даже крошки хлеба... А день начинался так многообещающе. В Глпнском отряде Саша почти сразу же наткнулся на отца. Бородатый, в шапке-ушанке, скрывавшей почти половину лица, отец показался Саше каким-то чужим. Но стоило ему увидеть сына, как морщинки разгладились и радостная улыбка осветила лицо.

—        Сашка,     сынок,— тихо    произнес    отец и прижал его к себе.— Сынок...— повторил он дрогнувшим голосом.

—        Я, батя,— солидно сказал Саша, хотя у самого глаза  были  на  мокром  месте.  Но  он не позволил себе расплакаться — как-никак партизанский связной.

—        Вот хорошо, что ты пришел. Завтра бы уж не застал, уходим на «железку» — на железную дорогу,— сказал отец. Но вдруг, точно вспомнив что-то, удивленно спросил: — Постой, постой, а как это ты в отряде очутился? Ведь связным запрещено уходить из сел!

—        Принес срочное донесение. Немцев и мадьяров нагнали — ужас. Дядя Иван сказал,

что нужно сообщить вам.

—        Вот как? — задумчиво отметил отец и добавил: — Иди, докладывай командиру.

—        Батя, я хочу остаться в отряде. Федька-полицай что-то зачастил в дом. Вынюхивает, где ты. Кажись, догадывается, что ни в какой ты   Владимир-Волынский   на   заработки   не уходил...

—        Пожалуй, ты прав, сынок, нужно оставаться,— согласился отец. Он сделал это так просто, без сопротивления, что сердце мальчика радостно забилось.

Но командир Глинского отряда, выслушав донесение и поблагодарив Сашку, оставить мальчика наотрез отказался:

—        Нет, Егорыч, и не проси,— поставил он точку на разговоре, когда отец поддержал сына.— Сам видишь, немцы навалились с четырех сторон. Я не могу взять на свою совесть такое... чтобы дети гибли под пулями. Бои предстоят жестокие. Не суди, Егорыч, меня строго. Сына твоего уважаю, настоящий из него человек растет, но взять не могу...

—        Так оп на подозрении у местного полицая...

—        С полицаем у нас будет особый разговор. А Саша пока пусть перебирается в соседнее село, подальше...

Брел Саша всю ночь. Пытался отдохнуть, но быстро коченел под холодным дождем. Понял, что спасение его — в движении. Вспоминал разные приятные довоенные истории. Особенно любил Саша походы, которые проводил военрук из Осоавиахима. Учились маскироваться и ориентироваться на местности. Ходили в засады и дозоры, словом, постигали военные премудрости. Интересно было...

Но все равно, как ни поддерживал он в себе бодрый дух, усталость брала свое. Зацепившись за корень, он упал и ушиб колено.

Саша совсем обессилел, когда его подобрали партизаны. Командира пулеметной роты Илью Михайловича Авксентьева Саша знал хорошо — он не раз бывал у них в доме, дружил с отцом.

—        Отдохнешь, тогда обо всем и расскажешь,— мягко, но властно приказал

Авксентьев, когда Саша хотел поведать о своих злоключениях.

Когда Кобзенков проснулся, было за полдень. Авксентьев сидел за столом и что-то писал.

—        Смотрю я на тебя, Сашок,— сказал Авксентьев,— и думаю: а не остаться ли тебе в отряде? К батьке сейчас, наверное, не проберешься — гоняет их фриц...

У Саши мгновенно пропало желание рассказывать о том, что произошло с ним в Глинском отряде.

—        Об этом я вас и хотел попросить, товарищ командир,— солидно сказал

Кобзенков, с трудом сдерживая свою радость.

—        Собирайся, поговорим с Попудрепко. Как Николай Никитич решит,

так и будет!

Попудренко, заместитель командира партизанского соединения Черниговской области, Герой Советского Союза, встретил парнишку приветливо. Расспросил о родных, об отце — знал оп его по довоенным временам.

—        Куда думаешь определить парня? — спросил у Авксентьева.

—        Вторым номером к Ивану Красавину, к пулемету.

—        Хорошая идея! — похвалил Попудрепко. Сажа вышел из землянки и потому не слышал, как Николай Никитич сказал ротному: — Беречь нужно таких ребят... беречь... Смотри, чтоб понапрасну под пули не лез!

—        Яспое дело, товарищ Попудренко. Красавин — опытный солдат.

Саша Кобзенков, от радости не чувствуя земли под ногами, кинулся разыскивать своего друга Володю Казначеева. Если по правде, то Саша давно завидовал товарищу.

Володя был только на полгода старше, а воевал давно.

—        Ты б лучше к нам просился,— сказал Казначеев.

—        Партизан — такой же солдат,— отрезал Саша.— Приказ командира — закон.

—        Верно,— согласился Казначеев.— У пулеметчиков тоже ответственная

работа... Да ты не беспокойся, еще вместе на «железку» сходим. Пулеметчики с нами всегда бывают. Когда эшелон па мину наскочит, особенно, если он с живой силой противника, мое дело кончается. Тут уже задача пулеметчиков — сделать так, чтобы ни один фашист живым не выбрался!

С Ваней Красавиным, молодым, веселым красноармейцем, Саша подружился быстро. Красавину понравился парнишка, который до каждой мелочи хотел дойти собственным умом, все норовил сделать своими руками. С пулеметом Сашка готов был возиться с утра до поздней ночи и даже спать с ним в обнимку. Видя такую преданность, Красавин охотно передавал своему второму номеру боевой опыт. Учил, как определять поправку на ветер, как бить кучно, а как ложить пули «веером» — накрывать большую площадь.

Они никогда не расставались: даже спали в землянке рядом. Однажды их подняли среди ночи. На дворе было так морозно, что перехватывало дыхание. У командирской землянки собирались партизаны. Когда отдали приказ, все разъяснилось. Прибывший связной предупредил партизан, что немцы и полицаи двумя колоннами направляются к лесу и завтра намерены атаковать лагерь. Командование отряда решило на дальних подступах к лагерю организовать засады. Нужно было встретить гитлеровцев пулеметным огнем и нанести им как можно больший урон... Партизан-возница уверенно правил лошадьми. Сани, где лежали, накрывшись тулупом, Саша Кобзенков и Красавин, двигались в середине колонны. Убаюкивающе скрипел снег под полозьями. Красавин быстро уснул. Саша лежал с открытыми глазами и глядел на далекие мохнатые звезды. Он с нетерпением ждал боя, хотел отомстить фашистам за отправленную в концлагерь маму.

Наконец остановились. Ярко светила полная луна. Было видно, как днем. Слышались тихие команды. Иван ушел к Авксентьеву за приказом. Саша не терял времени: стащил с саней на снег пулемет, снял вещмешок Красавина, проверил карабин.

...Они оборудовали позицию на косогоре, который широкой дугой огибала выходившая из леса дорога. Старая кривая сосна, наполовину вывороченная бурей из земли, надежно прикрывала позицию. Остальные партизаны залегли в ельничке слева от дороги.

Ждать пришлось долго. Все порядком промерзли, и Саша собирался уже спросить у Красавина разрешения сбегать погреться, когда издалека донеслись приглушенные звуки автомобильных моторов. Пролетела встревоженная сорока, за ней — стая ворон. На дороге показался тупорылый грузовик «фиат». Он раскачивался на ухабах, опасно кренился, и потому водитель держал небольшую скорость — километров двадцать — тридцать  в час.  За  грузовиком  катила   «легковушка», выкрашенная в белый цвет, потом тянулись сани, полные солдат. Второй  «фиат» тащил за собой короткоствольную пушку. Колонна выгибалась, как змея.

Красавин взялся мягко подводить прицел к головному автомобилю. Саша быстро пробежал пальцами по пулеметной ленте.

Когда раздался сигнальный выстрел, Красавин нажал на спуск, и «максим» загремел, выбрасывая десятки пуль. Видно, водитель автомашины был убит сразу, потому что «фиат» съехал с дороги и покатил напрямик через целину, выбрасывая из-под колес фонтаны снега. Из кузова, накрытого  брезентом,   выпрыгивали  солдаты,   но  Красавин  бил  без  промаха. Когда машина, наконец, остановилась, утонув в глубоком снегу, из кузова выскочили два или три автоматчика и кинулись бежать. Красавин перенес огонь па хвост колонны и мигом разметал фашистов, ехавших в санях. Застигнутые врасплох, каратели вели беспорядочную стрельбу. Артиллеристы успели развернуть пушку, но снаряды разорвались далеко в лесу. Красавин короткой очередью уложил прислугу, и пушка замолчала. — Порядок в танковых частях,— удовлетворенно произнес свою любимую поговорку Красавин.— Теперь не скоро сунутся. Но он ошибся. Взбешенные неожиданным нападением и потерями, каратели почти сразу же кинулись в атаку. Они вели на ходу автоматный огонь. Огонь был неприцельный, но такой плотный, что среди партизан появились раненые. Даже сосна, под которой устроились пулеметчики, казалось, жалобно стонала от впивавшихся в нее пуль. Красавин бил короткими очередями, экономно. Но боезапас быстро таял.

—        Патроны кончаются! — предупредил Саша.

—        Черт возьми! — нажав на гашетку, но не услышав выстрела, крикнул

Красавин. Его руки хватали пустые ленты и тут же отбрасывали в сторону.— Беги в лес, Сашок! Там должны быть патроны. Поищи на других санях!

Две тяжеленные коробки с лентами показались Саше легкими как пух. Когда выскочил из оврага, с упавшим сердцем понял: стреляют больше гитлеровцы. Это их автоматы бьют так резко. Саша несся по целине, не разбирая дороги.

—        Давай, Сашок, давай, дорогой ты мой! — закричал, завидев его, Красавин.

В мгновение ока он перезарядил пулемет. Фашисты как раз поднялись в атаку. «Максим» заговорил в руках Красавина, и Саша едва успевал подавать ленту. Черные фигурки тут и там падали в снег и больше не поднимались. Вскоре немцы прекратили атаку и откатились назад. Партизаны, пользуясь передышкой, отошли — задание было выполнено. Застоявшиеся лошади резво рванули с места. Далеко позади, там, где партизанская засада только что дралась с карателями, громко разорвались мины...

Этот бой Александра Кобзенкова был отмечен первой наградой — медалью «За отвагу».

Немецкий гарнизон в Скригалове сопротивлялся упорно. Однако партизанам удалось разгромить управу. Но у каменного здания, превращенного фашистами в  долговременную оборонительную точку, бой затянулся. В полуподвале засело отделение карателей. У них был пулемет и автоматы, они вели густой огонь, не жалея патронов.

Больше всего партизанам досаждал пулеметчик. Голову не давал поднять от земли.

—        Эти не побегут,— со вздохом сказал Красавин, прекратив бессмысленную трату и без того небогатого боезапаса.— У них один шанс выжить —

устоять против нашего натиска. Знают ведь, что им никогда не простят их злодеяний.

—        Эх, сейчас бы пушечку сюда! — мечтательно протянул Саша.

Каменное здание высилось на пригорке, подходы к нему были расчищены заранее. Немцы контролировали положение. Конечно, можно было бы дождаться ночи, подползти поближе и забросать амбразуры гранатами. Но день только начинался. Через пару часов наверняка подоспеет к фашистам подмога, и тогда в невыгодном положении окажутся партизаны. Фактор внезапности был утрачен, партизан вынудили залечь в полуторастах метрах от опорного пункта и прекратить бессмысленный обстрел.

—        Сейчас самое время уходить! — предложил Красавин.— Управу мы раз

громили? Разгромили! Узел связи взорвали? Взорвали! Староста-предатель понес заслуженное наказание? Понес! Что еще нам нужно?

—        А эти выйдут и снова начнут с еще большей жестокостью расправляться со стариками и детьми. Вот тебе и «самое время»! — вмешался в разговор Александр Рассохин.

Рассохин был снайпером, прилетевшим к партизанам с Большой земли. Он славился своей невозмутимостью и метким глазом. Обычно Рассохин охотился за офицерами, когда они поднимали солдат в атаку. Бил он без промаха.

Но здесь и он был бессилен. Амбразура, откуда вел огонь пулеметчик, была надежно прикрыта.

—        Чем спорить, ребята, вы лучше подумайте, что можно сделать,— прервал перепалку Авксентьев.

—        Если б пулемет вытащить на удобную позицию,— начал было Красавин.

—        Не вытащишь. Здесь у немца каждый сантиметр пристрелян. Шага не ступнешь...

—        Мне хотя б во-он к той хате,— не унимался Красавин, раздосадованный

непредвиденной заминкой, которая грозила поломать партизанские планы.

Метрах в восьмидесяти от здания высился крытый соломой крестьянский дом. Когда партизаны только начали атаку, там находилось несколько полицаев, которых пулеметчики быстро уничтожили. Но партизанам не удалось воспользоваться домом. Из трех человек, посланных туда с ручным пулеметом, двое были убиты, а третий вполз-таки в дом, но до сих пор не

подавал признаков жизни.

—        Эту затею ты оставь,— отрезал Авксентьев.— Уже пробовали.

Пока шел разговор, Рассохин внимательно изучал сквозь прицел снайперской винтовки местность. Он не спеша «прощупал» глазом каждую кочечку, каждый кустик.

—        Слушай, Сашок,— сказал он, поворачиваясь к Кобзенкову.— Пойдешь

со мной?

—        Пойду! — сразу же согласился Саша, еще не зная, куда его зовет десантник.

—        Что ты задумал, Рассохин? — спросил командир роты.

—        С пулеметом в хату и впрямь не забраться,— начал быстро объяснять план десантник.— С винтовкой — можно. Вы прикроете нас огнем, а мы по-пластунски...

— А парень тебе зачем? Нечего ему под пули лезть! — решительно возразил Авксентьев.— Эта затея ни к черту не годится, даже если ты проберешься в дом. Не успеешь высунуться — немец решето из тебя сделает.

—        Сашок мне  нужен,  чтоб отвлечь  внимание  пулеметчика,— спокойно

продолжал Рассохин.— Он из второго окошка на палке шапку поднимет,

пошевелит. Пулеметчик отвлечется, а тут и я вступлю в дело.

—        Хм,— заколебался ротный.— Как ты, Сашок, готов пойти?

—        Конечно!

Они поползли к хате, а взвод открыл частый огонь.

Немцы и не заметили, как в хате, прямо напротив пулеметной амбразуры, появились двое.

Пол комнаты,  выходящей двумя окнами на дот,  был усеян осколками оконных стекол и кусками штукатурки. Под стенкой стонал партизан.

Рассохин быстро оттащил его в другую комнату, перевязал. Потом стал за пробитую в нескольких местах матерчатую ширму, перегораживающую комнату, и принялся изучать обстановку.

Саша молча наблюдал за его действиями.

Снайпер опустился на корточки и осторожно подобрался к Саше.

—        Худо дело. Все оказалось не так просто, как я себе представлял.

—        А что?

—        Не успею я и разу выстрелить, как буду убит. Окна совсем рядом, практически одной очередью, учитывая рассеивание, накроет и твою шапку, и меня... Есть, конечно, выход... Риск, правда, велик...

—        Какой?

—        Можно подняться во весь рост за ширмой и стрелять из глубины комнаты... Но мне нужна опора для винтовки... Нужно твое плечо, Сашок...

—        Так за чем остановка? — удивился Кобзенков.

—        За тем, что если... словом, дуло пулемета направлено тебе в грудь. Может, немец чует, что в хате кто-то появился, а может, что другое, но только за домом фашисты глядят в оба...

Они пробрались в комнату, и Саша поднялся во весь рост за старенькой ситцевой ширмочкой. Рассохин щелкнул затвором и тоже распрямился. Саша встал лицом к амбразуре. Сквозь прорехи он видел дуло пулемета и легкий дымок над ним. Он знал, что стоит немцу уловить движение в хате, и очередь прошьет и его, и Рассохина. «Стой ровно, не шевелись,— приказал Рассохин, упираясь винтовкой в Сашино плечо.— Замри!» Выстрел оглушил Сашу, и винтовка больно ударила в голову. Второй выстрел, казалось, прозвучал одновременно. Саша увидел, как дуло пулемета вздернулось вверх.

Раздалось громкое партизанское «ура!». Растерявшиеся фашисты были забросаны гранатами...

С тех пор минуло много лет. Разъехались бывшие партизаны кто куда, редкими стали встречи.

Но однажды взял Кобзенков отпуск и отправился не на юг — к Черному морю, а на север—в черниговские и брянские леса. На попутных машинах переезжал из села в село и не узнавал знакомых мест, как ни вглядывался. Новые дома, новые улицы, новые люди. Лишь памятники павшим напоминали о прошлом, о потерях, о боевой Сашкиной молодости.