Иван Тургенев. Роман Отцы и дети

 

Вся библиотека >>>

Рассказы Тургенева >>>

 


Тургенев. Отцы и дети

Русская классическая литература

Иван Сергеевич

Тургенев


 

Отцы и дети

 

 

      XV

 

 

 

     - Посмотрим,  к  какому разряду млекопитающих принадлежит сия особа,  -

говорил  на  следующий день  Аркадию Базаров,  поднимаясь вместе  с  ним  по

лестнице гостиницы,  в которой остановилась Одинцова.  -  Чувствует мой нос,

что тут что-то не ладно.

     - Я тебе удивляюсь!  -  воскликнул Аркадий.  -  Как?  Ты,  ты, Базаров,

придерживаешься той узкой морали, которую...

     - Экой ты чудак!  - небрежно перебил Базаров. - Разве ты не знаешь, что

на нашем наречии и для нашего брата "не ладно" значит "ладно"?  Пожива есть,

значит.  Не сам ли ты сегодня говорил, что она странно вышла замуж, хотя, по

мнению моему,  выйти  за  богатого старика -  дело  ничуть не  странное,  а,

напротив,  благоразумное.  Я городским толкам не верю;  но люблю думать, как

говорит наш образованный губернатор, что они справедливы.

     Аркадий ничего не отвечал и постучался в дверь номера.  Молодой слуга в

ливрее ввел обоих приятелей в большую комнату,  меблированную дурно, как все

комнаты  русских  гостиниц,  но  уставленную цветами.  Скоро  появилась сама

Одинцова в  простом  утреннем платье.  Она  казалась еще  моложе  при  свете

весеннего солнца.  Аркадий  представил ей  Базарова и  с  тайным  удивлением

заметил,  что  он  как будто сконфузился,  между тем как Одинцова оставалась

совершенно  спокойною,   по-вчерашнему.   Базаров  сам   почувствовал,   что

сконфузился,  и ему стало досадно. "Вот тебе раз! бабы испугался!" - подумал

он,  и,  развалясь  в  кресле  не  хуже  Ситникова,  заговорил преувеличенно

развязно, а Одинцова не спускала с него своих ясных глаз.

     Анна  Сергеевна  Одинцова  родилась  от   Сергея  Николаевича  Локтева,

известного красавца,  афериста и игрока,  который,  продержавшись и прошумев

лет пятнадцать в Петербурге и в Москве,  кончил тем, что проигрался в прах и

принужден был  поселиться в  деревне,  где,  впрочем,  скоро  умер,  оставив

крошечное состояние двум  своим  дочерям,  Анне  -  двадцати  и  Катерине  -

двенадцати лет.  Мать  их,  из  обедневшего рода  князей  X...  скончалась в

Петербурге,  когда муж ее находился еще в полной силе.  Положение Анны после

смерти  отца  было  очень  тяжело.  Блестящее  воспитание,  полученное ею  в

Петербурге,  не подготовило ее к перенесению забот по хозяйству и по дому, -

к  глухому  деревенскому житью.  Она  не  знала  никого  решительно в  целом

околотке,  и  посоветоваться ей  было не  с  кем.  Отец ее старался избегать

сношений с соседями;  он их презирал, и они его презирали, каждый по-своему.

Она,  однако,  не потеряла головы и  немедленно выписала к себе сестру своей

матери,  княжну Авдотью Степановну Х...ю,  злую и чванную старуху,  которая,

поселившись у племянницы в доме,  забрала себе все лучшие комнаты, ворчала и

брюзжала с утра до вечера и даже по саду гуляла не иначе как в сопровождении

единственного своего  крепостного  человека,  угрюмого  лакея  в  изношенной

гороховой ливрее с голубым позументом и в треуголке. Анна терпеливо выносила

все причуды тетки,  исподволь занималась воспитанием сестры и, казалось, уже

примирилась с  мыслию увянуть в  глуши...  Но  судьба сулила ей  другое.  Ее

случайно увидел  некто  Одинцов,  очень  богатый человек лет  сорока  шести,

чудак,  ипохондрик,  пухлый, тяжелый и кислый, впрочем, не глупый и не злой;

влюбился в нее и предложил ей руку.  Она согласилась быть его женой,  - а он

пожил с  ней лет шесть и,  умирая,  упрочил за ней все свое состояние.  Анна

Сергеевна около  года  после  его  смерти  не  выезжала  из  деревни;  потом

отправилась вместе с  сестрой за  границу,  но  побывала только в  Германии;

соскучилась и вернулась на жительство в свое любезное Никольское, отстоявшее

верст сорок от города ***. Там у ней был великолепный, отлично убранный дом,

прекрасный сад с оранжереями: покойный Одинцов ни в чем себе не отказывал. В

город Анна Сергеевна являлась очень редко,  большею частью по  делам,  и  то

ненадолго.  Ее  не  любили в  губернии,  ужасно кричали по поводу ее брака с

Одинцовым,  рассказывали про  нее  всевозможные небылицы,  уверяли,  что она

помогала отцу  в  его  шулерских проделках,  что  и  за  границу она  ездила

недаром,  а из необходимости скрыть несчастные последствия...  "Вы понимаете

чего?" - договаривали негодующие рассказчики. "Прошла через огонь и воду", -

говорили о  ней;  а  известный губернский остряк  обыкновенно прибавлял:  "И

через медные трубы".  Все эти толки доходили до  нее,  но  она пропускала их

мимо ушей: характер у нее был свободный и довольно решительный.

     Одинцова сидела,  прислонясь к спинке кресел,  и, положив руку на руку,

слушала Базарова.  Он  говорил,  против обыкновения,  довольно много и  явно

старался занять свою  собеседницу,  что  опять удивило Аркадия.  Он  не  мог

решить,  достигал ли Базаров своей цели.  По лицу Анны Сергеевны трудно было

догадаться,  какие она испытывала впечатления:  оно сохраняло одно и  то  же

выражение,  приветливое, тонкое; ее прекрасные глаза светились вниманием, но

вниманием безмятежным.  Ломание Базарова в первые минуты посещения неприятно

подействовало на  нее,  как дурной запах или резкий звук;  но  она тотчас же

поняла,  что он чувствовал смущение, и это ей даже польстило. Одно пошлое ее

отталкивало,  а в пошлости никто бы не упрекнул Базарова. Аркадию пришлось в

тот  день не  переставать удивляться.  Он  ожидал,  что  Базаров заговорит с

Одинцовой,  как с  женщиной умною,  о своих убеждениях и воззрениях:  она же

сама изъявила желание послушать человека,  "который имеет смелость ничему не

верить",  но  вместо  того  Базаров толковал о  медицине,  о  гомеопатии,  о

ботанике.  Оказалось, что Одинцова не теряла времени в уединении: она прочла

несколько хороших книг и  выражалась правильным русским языком.  Она  навела

речь на музыку,  но,  заметив, что Базаров не признает искусства, потихоньку

возвратилась к  ботанике,  хотя Аркадий и пустился было толковать о значении

народных  мелодий.  Одинцова  продолжала обращаться с  ним,  как  с  младшим

братом:  казалось,  она  ценила в  нем доброту и  простодушие молодости -  и

только.  Часа три  с  лишком длилась беседа,  неторопливая,  разнообразная и

живая.

     Приятели наконец поднялись и  стали прощаться.  Анна  Сергеевна ласково

поглядела на  них,  протянула обоим  свою  красивую белую  руку  и,  подумав

немного, с нерешительною, но хорошею улыбкой проговорила:

     - Если вы, господа, не боитесь скуки, приезжайте ко мне в Никольское.

     - Помилуйте,  Анна Сергеевна,  -  воскликнул Аркадий,  - я за особенное

счастье почту...

     - А вы, мсье Базаров?

     Базаров  только  поклонился  -  и  Аркадию  в  последний  раз  пришлось

удивиться: он заметил, что приятель его покраснел.

     - Ну?  -  говорил он ему на улице,  -  ты все того же мнения, что она -

ой-ой-ой?

     - А кто ее знает!  Вишь, как она себя заморозила! - возразил Базаров и,

помолчав немного,  прибавил:  -  Герцогиня, владетельная особа. Ей бы только

шлейф сзади носить да корону на голове.

     - Наши герцогини так по-русски не говорят, - заметил Аркадий.

     - В переделе была, братец ты мой, нашего хлеба покушала.

     - А все-таки она прелесть, - промолвил Аркадий.

     - Этакое  богатое  тело!   -   продолжал  Базаров,   -  хоть  сейчас  в

анатомический театр.

     - Перестань, ради Бога, Евгений! Это ни на что не похоже.

     - Ну,  не сердись, неженка. Сказано - первый сорт. Надо будет поехать к

ней.

     - Когда?

     - Да хоть послезавтра.  Что нам здесь делать-то!  Шампанское с Кукшиной

пить? Родственника твоего, либерального сановника, слушать?.. Послезавтра же

и  махнем.  Кстати -  и  моего отца  усадьбишка оттуда не  далеко.  Ведь это

Никольское по *** дороге?

     - Да.

     - Optime*.  Нечего мешкать;  мешкают одни дураки -  да умники.  Я  тебе

говорю: богатое тело!

     ______________

     * Превосходно (лат.).

 

     Три дня спустя оба приятеля катили по дороге в  Никольское.  День стоял

светлый и  не слишком жаркий,  и ямские сытые лошадки дружно бежали,  слегка

помахивая своими  закрученными и  заплетенными хвостами.  Аркадий глядел  на

дорогу и улыбался, сам не зная чему.

     - Поздравь меня,  - воскликнул вдруг Базаров, - сегодня двадцать второе

июня,  день моего ангела. Посмотрим, как-то он обо мне печется. Сегодня меня

дома ждут, - прибавил он, понизив голос... - Ну, подождут, что за важность!

  

<<< Иван Сергеевич Тургенев                  Роман «Отцы и дети»: следующая глава >>>