Великие художники

Сальвадор Дали

Разделы: Живопись: картины великих художников

Биография и картины Сальвадора Дали

Скачать:     Электронный альбом С.Дали (7,5 Мб)

1 сентября

Двенадцать лет спустя, когда я писал эпилог к своей "Тайной

жизни", волосы мои были еще черны, ноги не знали

деформирующей подагры, начинающееся ожирение

откорректировалось само собой после операции аппендицита,

вернув к форме, в какой я был в юности. Я стал героем!

Вернее, двумя героями! Согласно Фрейду, герой - это человек,

восстающий против отцовского авторитета, против отца,

которого он в конце концов побеждает. Так было с моим отцом,

который был очень привязан ко мне. Сейчас, на небесах, он

может быть счастлив уже от того, что благодаря ему его сын

стал героем. То же и с Пикассо - моим духовным отцом.

Несмотря на то, что я восстал против его авторитета, Пикассо

доставляло это удовольствие при жизни. Если кому-то суждено

стать героем, лучше быть им дважды, чем не быть совсем.

После написания эпилога я не развелся, подобно другим,

напротив, я вновь обвенчался с собственной женой в лоне

католической, апостольско романской церкви, как первый поэт

Франции *(Поль Элюар.), который был первым мужем Гала. Этот

брак стал возможен для нас только благодаря его смерти. После

того, как состоялся мой тайный брак, мною овладело

безудержное желание обвенчаться с Гала еще раз. И я знаю, что

на земле нет такого лекарства, которое способно излечить меня

от неутолимой жажды ко всему пышному, церемониальному,

ритуальному.

Эта новая прихоть, как бы разновидность зубной боли,

появилась через пятнадцать минут после того первого венчания.

Вернувшись в Порт Льигат в сумерки, у моря, застывшего в

ожидании прилива, я встретил священника, присевшего отдохнуть

на берегу (так уж случалось, что я часто встречал священников

при похожих обстоятельствах). Я поцеловал его руку, а потом я

проделал это еще раз с удвоенной почтительностью, так как он

объяснил мне, что я могу снова вступить в брак по коптскому

обряду - самому продолжительному, сложному и утомительному из

всех существующих. Он сказал, что этот обряд в сущности

ничего не добавляет к католическому таинству, но ничего и не

отнимает от него. Это для тебя, Дали, Диоскур!

В связи с предстоящим венчанием я задумал большой

далиниевский бал, который должен был длиться несколько дней.

Но в это время Жорж Матье написал мне, что "во Франции

деградация придворных празднеств началась со вступления на

престол Валуа, которые отказались от участия в них толпы,

затем они стали приходить в упадок под итальянским влиянием,

благодаря которому балы преобразовались в спектакли с

мифологической и аллегорической символикой, единственная цель

которых была покорить великолепием и "хорошим вкусом".

Современные балы, ведущие свое начало от тех старинных, -

устроены ли они мессиром Аруром Лопезом, Шарлем де Бейстегю,

маркизом де Куэва или маркизом д'Аршанже, - это всего лишь

археологическая "реконструкция".

"Жить - значит участвовать". Со времени Дионисня Ареопагита

никто на Западе - ни Леонардо, ни Парацельс, ни Гете, ни

Ницше, - не были так глубоко связаны с космосом, как Дали.

Избраннику доступен творческий процесс, ему открывается

космос. И эта роль отведена Художнику. Поэтому огромная

заслуга великих аристократов и итальянского ренессанса

состоит в том, что они понимали это и почитали своим долгом

устраивать празднества во славу Леонардо и Брунеллески.

В эпоху позднего рениссанса балы уже были нужны для услады

снобов, маккиавелиевских дельцов, церковников, эстетствующих

мошенников, иезуитов и пр.

Ныне же только кибернетика с ее высочайшим информационным

потенциалом на новой статистической основе способна быстро

охватить все аспекты и задачи бала-празднества. Как говорил

граф Этьен де Бомон: "Балы устраивают для тех, кого не

приглашали".

Новые кибернетические празднества возникнут спонтанно, как

только будет реставрирована традиционная монархия и родится испано-

европейское общество.

Монархи всех царствующих домов весьма озабочены этими

роскошными действами, но им следует помнить, что рауты и

приемы устраиваются не ради их забавы, но во славу и во имя

народа.

Я упорно откладываю путешествие в Китай или в страны Ближнего

и Дальнего Востока. Существуют только два места, которые мне

хочется видеть всегда при возвращении из Нью-Йорка, - что с

математической регулярностью происходит из года в год, - это

вход в знаменитое парижское метро, олицетворяющее, по моему

мнению, духовность Нового Времени, представленную Марксом,

Фрейдом, Гитлер, Прустом, Пикассо, Эйнштейном, Максом Планком, Гала

Дали и др.; другое такое место - крохотный вокзал в

Перпиньяне, где по еще не вполне ясным мне причинам Дали

посещают самые высокие идеи. Именно в Перпиньяме родились

строки:

Черпая здесь энергию,

Живопись, живо-пись, жи-во-пи-сь является на свет.

Черпая здесь энергию,

Как много вышло отсюда новой

Живописи, живо-писи, жи-во-пи-си...

Я призван черпать в живописи "энергию", которая в наше время

управляет микрофизическими структурами, а ее можно

почерпнуть, лишь объединив все качества, не связанные с

эстетическими оценками, во имя общения с космосом...

Живопись, живопись... Космос, космос... Я начал с упорядочивания

живописи, живопи-си, с упорядочивания живо-писи, с

упо-ря-дочи-вания жи-во-пи-си. Я извлек на поверхность

содержимое морских чудовищ-осьминогов, родившихся в морской

пучине. Рядом с ними, я сам превращаюсь в чудовище. Я

изображал морских ежей, "впрыскивая" в них дозу адреналина,

дабы содрогаясь в агонии, они вызывали легкую вибрацию на

восковой поверхности. Я рисовал лягушат, низвергающихся с

грозовых небес, и вслед за их падением появлялся прекрасный

узор на камзоле Дон Кихота. Я соединял тела обнаженных

женщин, погружая их в краску и как бы покрывая тем самым

пестрыми ткаными лоскутами, с кастрированными боровами и

ревущими мотоциклами, чтобы из этой чудовищной смеси

получить невиданный доселе эффект. Я заставлял взрываться

живых лебедей, нафаршированных гранатами, дабы, прибегая к

стробоскопической фотографии, фиксировать кровоточащие раны их

полуживой плоти.

Как-то я вошел в оливковую рощу, где производил свои

эксперименты, не принеся ни наполненной тушью пушки, ни

носорожьего рога, так пригодившегося для литографских дел, ни

полумертвого осьминога.Но Гала нашла кисть и принесла мне,

сказав: "Попробуй, поработай!"

Я попробовал. И свершилось чудо! Двенадцатилетние эксперименты

соединились в уникальном божественном мазке! Всю жизнь я ждал этого!

Энергия живописи, живописи ожила в небрежно-артистическом

прикосновении кисти Дон Диего Веласкеса де Сильва, воплотясь

на сей раз в живописи Дали, живописи, жи-вописи!. Казалось, я

услышал голос Веласкеса, его кисть, переливаясь красками,

спросила: "Ты не поранился, дитя мое?" Какова же сила этого

великого мастера, несмотря на царящий антиреалистический хаос,

триумф "живописи действия"! Спустя триста лет, он оказался

единственным истинным художником в истории человеческой

культуры. Гала с кротостью, присущей только ее

соотечественникам, прошептала "Да, Вы очень помогли ему!"

Я взглянул на нее, хотя в этом не было нужды, чтобы увидеть,

что она с ее волосами цвета лесного ореха маленькая

обезьянка, корзинка, убранная миртовым венком, постепенно все

более походит на весеннего Веласкеса, перед которым я

преклоняюсь.

Картина, оживающая под прикосновением кисти, и любовь суть

одно и то же!

Шафарринада, шафарринада, шафарринада, шафарринада,

шафарринада - это новый вид спермы, из которой родятся будущие

великие мастера, ибо "шафарринада" Веласкеса священна!