Тайная жизнь Сальвадора Дали, рассказанная им самим

  

Вся электронная библиотека >>>

 Дневник Сальвадора Дали >>>

 

 Великие художники

художник ДалиСальвадор Дали

 


Разделы: Живопись: картины великих художников

Биография и картины Сальвадора Дали

Скачать:     Электронный альбом С.Дали (7,5 Мб)

 

Тайная жизнь Сальвадора Дали, рассказанная им самим

 

 

A

Gala-Gradiva

celle qui avance.

ГАЛА-ГРАДИВЕ

той, что вела меня

вперед

 

   Ну не гений ли я?

   В шесть лет я хотел стать поваром. В семь - Наполеоном. Да и  позднее  мои

притязания росли не меньше, чем тяга к величию.

   В дневнике Стендаля приведены слова некоей итальянской маркизы, отведавшей

мороженого  в  знойный  летний  вечер:  "Как  жаль,  что  это  не   греховное

удовольствие!" Так вот, когда мне было шесть лет, есть прямо  на  кухне  было

серьезным прегрешением. Входить в эту часть дома мне было запрещено родителя-

ми. Помню, часами, глотая слюнки, я улучал момент, чтобы проникнуть в  святая

святых, место безумных наслаждений. И, наконец, прорывался туда, преследуемый

криками служанок... И, рискуя и задыхаясь, хватал то ломтик сырого  мяса,  то

жареный гриб, испытывая такую радость и невыразимое  счастье,  что  одно  это

усугубляло вину.

   Все остальное мне позволяли. А вот входить на кухню - ни-ни. Я  писался  в

постель чуть ли не до восьми лет - только ради своего удовольствия. В доме  я

царил и повелевал. Для меня не было ничего невозможного. Отец  и  мать  разве

что не молились на  меня.  На  день  Инфанты  я  получил  среди  бесчисленных

подарков  великолепный  костюм  короля   с   накидкой,   подбитой   настоящим

горностаем, и корону из золота и драгоценных камней. И долго потом  хранилось

у меня это блистательное (хотя и маскарадное) подтверждение моей избранности.

Помню: служанки бдительно следили, чтобы запрет не нарушался, и  чуть  что  -

прогоняли меня... И вот я стою как вкопанный в полутьме  коридора,  одетый  в

свое королевское платье, в одной руке  -  скипетр,  в  другой  -  вздрагивает

хлыстик: вот я их сейчас отхлещу, этих скотин, будут знать, как смеяться надо

мной! Такие сцены разыгрывались,  как  правило,  ближе  к  полудню  -  в  тот

томительный летний час, когда в спертом воздухе рождаются миражи.  Я  прячусь

за приоткрытой  дверью  кухни  и  слышу,  как  скачут  за  мной  галопом  эти

женщины-животные с красными руками, вижу их могучие крупы, встрепанные гривы.

Из полуденного зноя и смутного шума обеденных приготовлений ко мне  доносится

кисловатый дух женского пота, виноградных ягод, топленого  масла,  выдранного

из кроличьих подмышек пуха, почек и майонеза - предвосхищающих аромат еды - и

все вместе сливается в какое-то  подобие  конского  запаха.  Белок  разбитого

яйца, сверкающий как луч солнца, пробивается сквозь клубы дыма и тучи  мух  и

блестит точь-в-точь как пена, что сбивается на  губах  исхлестанных  в  кровь

лошадей после долгого пыльного бега. Как уже говорилось, я был  избалованным,

испорченным ребенком...

   Мой брат умер от менингита семи  лет,  года  за  три  до  моего  рождения.

Отчаявшиеся отец и мать не нашли иного утешения,  кроме  моего  появления  на

свет.  Мы  были  похожи  с  братом  как  две  капли  воды:   та   же   печать

гениальности(Позже, в 1929 году, у  меня  появилось  четкое  осознание  своей

гениальности, и оно так укрепилось  во  мне,  что  не  вызывает  никаких  так

называемых возвышенных чувств. И все же должен признать, что эта вера во  мне

- одно из самых приятных постоянных ощущений.), то же выражение  беспричинной

тревоги. Мы различались некоторыми психологическими чертами. Да еще взгляд  у

него был другой - как бы окутанный меланхолией, "неодолимой" задумчивостью. Я

был не так смышлен и, видимо, взамен наделен  способностью  все  отражать.  Я

стал в высшей степени отражателем из-за своей "искаженной  полиморфности",  а

также феноменальной  отсталости  в  развитии;  запечатлев  в  памяти  смутные

райские  воспоминания  грудного  младенца  -  эротического  происхождения,  я

цеплялся за удовольствия с безграничным  упрямством  эгоиста.  И  не  втречая

сопротивления, становился  опасным.  Как-то  вечером  я  до  крови  исцарапал

булавкой щеку моей дорогой кормилицы - только за то, что лавка, куда она меня

водила покупать мои любимые лакомства, была уже заперта. Итак, без  сомнения,

я  был  жизнеспособен.  Мой  брат  был  только  первой  пробой  меня  самого,

вплотившегося в невозможном, абсолютном избытке.

   Сегодня мы знаем: форма всегда есть результат инквизиторского насилия  над

материей. Пространство давит на  нее  со  всех  сторон  -  и  материя  должна

упираться и напрягаться, хлестать через край до предела  своих  возможностей.

Кто знает, сколько раз материя,  одушевленная  порывом  абсолютного  избытка,

гибнет, уничтожается? И даже куда более скромная в своих  притязаниях,  более

приспособленная материя сопротивляется  тирании  пространства,  согласуясь  с

сутью своей оригинальной формы. Есть ли что-либо легче, вольнее,  фантазийнее

цветения минеральных  кристаллов?  Но  и  они  -  продукт  принуждения  более

концентрированной "коллоидной среды", которая, мучая их, заключает в  жесткую

структуру. Самые совершенные,  самые  воздушные  разветвления  -  всего  лишь

график агонии, отчаянных мук, последних вздохов материи, которая умирает,  но

не сдается, последнее цветение мира минералов. Но и для розы  закон  тот  же!

Каждый цветок распускается в неволе. Свобода бесформенна.  Морфология  (слава

Гете, изобретшему  это  слово  в  восторге  перед  творческой  бесконечностью

Леонардо) - так вот, морфология открывает  нам,  что  наряду  с  триумфальным

царством жесткой иерархии форм есть  более  анархические,  более  разнородные

тенденции, раздираемые противоречиями.

   Так узкие и ограниченные умы были опалены кострами  Святой  Инквизиции,  а

разнородные и анархические души несли на  себе  отсвет  высокого  огня  своей

духовной морфологии. Брат мой, как я уже говорил, обладал неодолимой задумчи-

востью уникального свойства, неспособной к изменчивости, гнетущей самое себя.

Я же, по контрасту, был полиморфным искажением, живучим и  анархическим.  Все

мои сознательные действия выражались в чревоугодии,  и  все  мое  чревоугодие

становилось сознательным действием. Все  меня  видоизменяло,  ничто  меня  не

изменило. Я был вялым, трусливым и противным. В суровости испанской мысли моя

натура  искала  высшее  проявление  полнокровных,  изощренных  и  прихотливых

кристаллов своего неповторимого гения. Родители окрестили  меня  Сальвадором,

как и брата. И - по значению имени - мне было предназначено ни много ни  мало

как спасти Живопись от небытия модернизма, и это в  эпоху  катастроф,  в  той

механической и обыденной вселенной, где мы, к  счастью  и  несчастью,  живем.

Если бы я мог попасть в  Прошлое,  Рафаэль  и  иже  с  ним  казались  бы  мне

истинными  богами.  Наверно,  я  единственный,  кто  понял,  почему   сегодня

невозможно приблизиться хотя б ненамного к  совершенству  рафаэлевских  форм.

Мое собственное творчество кажется мне большим несчастьем.  Как  бы  я  хотел

жить в эпоху, когда ничего не надо  спасать!  Но,  возвращаясь  в  Настоящее,

почитаю благом, что, оценивая многих мастеров гораздо выше  себя,  я  тем  не

менее ни за что на свете не желал бы поменяться местами ни с кем  из  живущих

ныне.

   В одиночку постичь и выразить смысл жизни значит сравниться с великими ти-

танами Возрождения. Такова моя жена Гала (Елена Дмитриевна Дьяконова, русская

по происхождению-прим. пер.), которую я обрел себе на счастье. Ее  мимолетные

движения, жесты,  ее  выразительность  -  это  все  равно  что  вторая  Новая

Симфония:    выдает    архитектонические    контуры     совершенной     души,

кристаллизующиеся в благодати самого  тела,  в  аромате  кожи,  в  сверкающей

морской  пене  ее  жизни.  Выражая  изысканное  дыхание  чувств,  пластика  и

выразительность материализуются в  безукоризненной  архитектуре  из  плоти  и

крови.

   Когда Гала отдыхает, могу сказать, что она  равна  своей  грацией  часовне

Темпьетто ди Браманти, что близ собора Святого Петра Монтозио в Риме.  И  как

Стендаль в Ватикане, я позже и независимо от него могу поставить на одну дос-

ку стройные колонны с ее гордостью, нежные и упорные перила с ее  детскостью,

божественные ступени с ее улыбкой. Долгими часами перед мольбертом,  украдкой

любуясь ею, когда она этого не замечала, я твердил себе,  что  она  такое  же

прекрасное полотно, как работы Вермеера и Рафаэля. Тогда как другие, кто  нас

окружает, кажутся всегда .так мало прорисованными, так посредственно отделан-

ными, что похожи скорее на гнусные карикатуры, намалеванные  на  скорую  руку

голодным художником на террасе кафе.

   В семь лет я желал быть Наполеоном... Вот как  это  произошло.  На  втором

этаже нашего дома жили аргентинцы Mammaс. Одна из дочерей этой семьи, сказоч-

ной красоты Урсулина Mammaс, по слухам, стала Каталонкой 1900 года, и еще по-

говаривали, что образ Каталани списал с нее Эухенио (д'Орс в своей книге  "Ла

Вен плантада" ("Дивно сложенная"). И мой седьмой год начался с того, что меня

захватила либидо-светская привлекательность второго этажа.  В  теплые  летние

сумерки я подолгу торчал на  террасе,  пока  еле  слышимый  шорох  вверху  не

подсказывал, что надо мной отворяется балконная дверь. На втором  этаже  меня

обожали так же, как и у нас. К шести вечера вокруг  монументального  стола  в

салоне, на котором высилось чучело аиста, собирались пить матэ очаровательные

пышноволосые  особы  с  аргентинским  акцентом.  Матэ  подавали   в   большом

серебряном сосуде, который передавали от губ к  губам.  Эта  тесная  близость

ртов особо волновала и рождала в душе целый вихрь  страстей,  в  котором  уже

посверкивали острые шипы ревности.

   В свой черед и я тянул сладкую жидкость, на мой вкус, слаще меда, а мед  -

слаще крови. Ведь моя мама, моя кровь, всегда бывала  тут  же.  Мое  светское

становление, таким образом, было триумфальным шествием от губ  к  губам,  ото

рта ко рту, и я желал испить чашу Наполеона, ибо Император также  пребывал  в

салоне второго этажа, ну если не собственной персоной, то уж во всяком случае

тут присутствовало его цветное изображение на боку небольшого деревянного бо-

чонка, в котором держали матэ. Этот Наполеон, олимпийски важный,  с  белым  и

сытым брюшком, с розовыми мясистыми императорскими щечками, в  черной  шляпе,

точь-в-точь соответствовал моим представлениям о том, каким бы монархом был я

сам.

   Тогда в моде была песенка.

 

            Napoleon en  el final

            De un ramillette colossal

 

   Это изображение Наполеона на боку бочонка  овладело  моим  воображением  -

столь же нестойким, как яичный желток на блюдце, (разве что  без  блюдца).  И

под воздействием питейного Наполеона через посредство матэ  произошел  резкий

скачок моих притязаний от повара до императора. Точно также мои первые эроти-

ческие ощущения женщин-лошадей, галопировавших по .нашей кухне, были незамет-

но вытеснены светлым образом прелестной Урсулы Mammaс, красотки образца  1900

года. Позже я объясню и опишу со скрупулезностью "думающей машины" мои открытия. Одно из них, в  частности,  основано  на  идее  питейного  Наполеона,  в

которой  материально  воплотилось  два  призрака  моего   раннего   детства.

навязчивый бред губ (ртов) и  слепой  духовный  империализм.  Это  объясняет,

почему пятьдесят чашек теплого молока, поставленные на качающийся  стул,  для

меня то же самое, что и пухлые ляжки Наполеона - и до какой степени это верно

для всего на свете. Не надо быть сумашедшим, чтобы суметь представить  такое!

Выразилось это и в других вещах, не менее странных и еще более неоспоримых  в

свете этой сенсационной книги. Во всяком случае, достоверно:  все,  абсолютно

все, о чем я говорю здесь, целиком мой грех и единственный мой грех.

 

СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ:  Воспоминания Сальвадора Дали

 

Смотрите также:

 

 Сальвадор Дали. Творчество и картины Сальвадора Дали

 

 художник Сальвадор Дали. Сто Великих

 

 Сальвадор Дали. ЭТО УДИВИТЕЛЬНО! СЮРРЕАЛИСТ И ГЕНЕТИКА

 

 ЖИВОПИСЬ. СЮРРЕАЛИЗМ. У истоков сюрреализма. Сальвадор Дали

 

 Испанский художник Сальвадор Дали. Биография и картины художника ...

 

 Предчувствие гражданской войны. Сальвадор Дали. Юрий Шевчук

 

 ДАЛИ. Биография и творчество Дали. Книга Зримая женщина.

 

 Сюрреализм. История сюрреализма. Влияние сюрреализма. Сюрреализм и ...

 

 Искусство и художник. Основы истории искусств