Русская история. Романовы

 Великая княгиня

Ольга Александровна

Русская история и культура

Рефераты по истории России

Династия Романовых

     В  прошлом  у  Великой княгини было столько бед и невзгод,

что можно предположить, будто она пришла в уныние, очутившись в

незнакомом  мире  и  видя  необходимость  приспосабливаться   к

совершенно  незнакомым условиям жизни. Ольге Александровне было

шестьдесят шесть, годы ее не сломили, но, естественно, оставили

свой след.

     Однако, сознавая, что  распрощалась  с  Европой  навсегда,

Великая    княгиня   не   стала   предаваться   ностальгическим

воспоминаниям. Канада начала  представляться  ей  чем-то  вроде

приключения,  а в приключение следует пускаться без оглядки или

вовсе отказаться от  него.  Ее  мужество  подверглось  суровому

испытанию  еще  во  время плавания. Как сообщил Великой княгине

капитан, это был самый трудный рейс  "Эмпресс  оф  Канада".  От

морской  болезни страдали почти все пассажиры, в том числе и ее

семья, и лежали пластом. Но  на  Ольгу  Александровну  и  Мимку

качка  не произвела никакого воздействия. Мимка, превратившаяся

в ссохшуюся старуху восьмидесяти трех лет, заботилась  о  своей

хозяйке  и  не спускала глаз с кофты, которую купила ей в Крыму

Великая княгиня много лет назад. Ночью Мимка  клала  кофту  под

подушку,  а днем надевала на себя. Любому, кто случайно взял бы

в руки кофту, она показалась бы необыкновенно  тяжелой,  однако

Мимка   следила   за   тем,   чтобы  никому  такого  случая  не

представилось. Дело в том, что между тканью и подкладкой верная

старая служанка зашила несколько замшевых мешочков,  в  которых

хранилось  все,  что  осталось от драгоценностей ее хозяйки. Ни

количество безделушек, ни  их  стоимость  не  шли  ни  в  какое

сравнение  с  содержимым  шкатулки покойной Императрицы-Матери,

но,  по  мнению  Мимки,  даже  тоненькая  золотая  булавка,  не

представляющая   особой   ценности,   что   называется,   могла

пригодиться.

     - Старый лайнер  все  время  раскачивался  из  стороны  в

сторону.  По  спокойной  воде,  думаю, мы плыли не так уж много

часов, - рассказывала  Ольга  Александровна.  Я  не  понимала,

почему  я  не  страдала  от  морской болезни, как остальная моя

семья. Хорошим моряком я никогда  не  была,  Бывало,  во  время

плаваний  на  "Штандарте"  я лежала пластом - к огорчению моих

племянниц.

     Кто-то из членов экипажа назвал судно  "пьяной  княгиней".

Реплику эту услышал какой-то датский журналист, находившийся на

корабле.  Решив,  что  она  относится к Ольге Александровне, он

возмущенно заявил капитану: "Замечание крайне  непочтительно  и

совершенно   несправедливо   -  ее  Императорское  Высочество

известна своими трезвыми привычками". Капитан заверил его,  что

шутка  не  имеет никакого отношения к Великой княгине. Каким-то

образом о происшедшем стало известно самой Ольге Александровне,

и  фраза,  оброненная  моряком,  ее  страшно  рассмешила.   Она

сказала,  что  ничего  не  имеет  против,  даже  если замечание

касается ее.

     "Эмпресс оф  Канада"  пришвартовался  в  порту  Галифакса.

Великая  княгиня  вместе  со  своими  спутниками была встречена

датским  генеральным   консулом   и   многими   представителями

администрации  провинции  Квебек  и  тотчас  села  в  поезд  на

Монреаль.  Тяжелый  рейс  сказался  на  членах  ее   семьи.   У

полковника    Куликовского    снова   разболелся   позвоночник,

травмированный во время первой мировой войны.  Внуку  и  внучке

нездоровилось,  а остальные волновались, не зная, что ждет их в

конце долгого путешествия.

     Но Великая княгиня по-прежнему была  полна  воодушевления.

Поудобнее   усадив   мужа,   она   повернулась   к   окну.  Она

рассказывала:

     - Увидев  бескрайние  просторы,  я  была  поражена.  Мне

показалось,   будто   я   дома.  Все  напоминало  мне  огромные

пространства России.

     В   Монреале   приезжих   приветствовала    целая    толпа

восторженных   русских  эмигрантов.  Многие  из  них  совершили

путешествие в  сотни  миль  ради  того,  чтобы  увидеть  сестру

Императора.  Двое  даже  заявили,  что  находятся  в отдаленном

родстве с Великой княгиней.

     - Я тогда не знала, что  эти  "родственники"  возглавляли

бесконечную   череду   мнимых  кузенов,  кузин,  племянников  и

племянниц и прочих самозванцев, которые, словно возникая из-под

земли,  будут  приезжать   со   всех   концов   земного   шара.

Американский  континент  особенно  способствовал  их появлению.

Нигде им не жилось вольготнее, чем там.

     Приезд Куликовских в Торонто прошел  спокойнее.  Но  Ольга

Александровна      с     огорчением     узнала,     что     для

"сельскохозяйственных  иммигрантов"  зарезервированы  роскошные

номера  в  "Ройял  Йорк  Отеле" - одной из крупнейших гостиниц

Британского Содружества.

     -  Пушистые   ковры,   роскошные   портьеры,   множество

диковинных  цветов - чего там только не было! Для меня все это

было просто невыносимо. Моим близким весь этот блеск  был  тоже

не  по нутру. Только моя бедная милая Мимка все твердила о том,

что гостиница  напоминает  дворец  и  вполне  подходит  для  ее

хозяйки.  Как  сейчас,  вижу  милую  старушку, которая ходит из

одной комнаты в другую, прищелкивая языком от удовольствия.  Но

мы  вынуждены были разочаровать ее. Два дня спустя мы переехали

в очень скромный пансионат, принадлежавший расположенной к  нам

эмигрантской  чете.  Там не было ни роскошных ковров, ни уютных

кресел, зато какое это  было  наслаждение  - увидеть,  что  в

каждой  комнате  висят иконы, и есть щи с пирожками. Все жители

Торонто были очень добры к нам и  помогали,  чем  могли,  - с

теплым чувством добавила Ольга Александровна.

     В  то  время  американским консулом был господин Малькольм

Догерти, который оказал большую помощь семье  Великой  княгини.

Когда-то  он  со своей семьей гостил у Куликовских в их датской

усадьбе Кнудсминне.  Не  предъявляя  ни  малейших  претензий  к

Великой  княгине,  они считали, что находятся в родстве с ней и

называли ее "тетя Ольга"! Оказалось, что у госпожи Догерти была

бабушка-турчанка, которая утверждала, будто между ее  семьей  и

Романовыми существовали кровные связи.

     Однако  Куликовские  приехали  в  Канаду  не  затем, чтобы

ходить с одного приема на другой или уплетать пирожки с  мясом,

испеченные   по   старинному   русскому   рецепту.   Надо  было

подыскивать ферму,  а  на  это  понадобилось  время.  Благодаря

любезности    господина   А.Г.Крейтона,   местного   чиновника,

Куликовские,  не  имевшие  опыта  в  подобных  делах,  избежали

возможных  промахов  и ошибок. Он вел все нужные переговоры, не

раскрывая личности возможной покупательницы. С именем Романовых

по-прежнему связывали  баснословное  богатство,  и  большинство

агентов  по продаже недвижимости наверняка нажились бы на этом.

День  за  днем  разъезжала  по   округе   Великая   княгиня   в

сопровождении мужа и господина крейтона.

     - Да,  нужно упомянуть еще о Мимке. Она настояла на том,

чтобы мы каждый раз брали ее с собой. Сколько  хлопот  она  нам

доставляла,  а сколько ферм она нашла совершенно неподходящими.

Бедная Мимка считала, что чем больше фермерский дом, тем больше

он соответствует моему положению. Однако взгляды  ее  были  так

наивны и трогательны, что мы всегда прощали ее.

     Лишь   осенью  1948  года  семейству  Куликовских  удалось

подыскать себе подходящую ферму. Занимала  она  площадь  в  200

акров  (около  80 га) и находилась в графстве Холтон неподалеку

от Кэмпбеллвилля, милях в  пятидесяти  западнее  Торонто.  Даже

Мимка,   правда,   очень   неохотно,   призналась,  что  "могло

получиться и гораздо хуже". Среди обширных газонов стоял дом из

красного кирпича. От  шоссе  к  дому  шел  проезд,  окаймленный

высокими  кленами.  Создавалось  такое  впечатление,  словно вы

находитесь в небольшом поместье. Благодаря предусмотрительности

господина Крейтона ферма была приобретена за 14 000 долларов -

гораздо дешевле, чем она стоила бы, если  бы  с  самого  начала

была известна личность Ольги Александровны.

     - С какой радостью мы покинули Торонто. Я трудилась, как

вол,  чтобы  превратить  дом  в  настоящий  домашний  очаг.  Со

временем  были доставлены и наши вещи, и в каждой из просторных

комнат мы поместили дорогие нам памятки прошлого. Цветов  было,

как в раю.

     Нужно  подчеркнуть,  что  первые  месяцы,  проведенные  ее

семьей в Канаде, оказались самыми  счастливыми  в  жизни  Ольги

Александровны.  С каждым днем, с каждой неделей, она дышала все

более полной грудью. Местность вокруг фермы напоминала знакомые

места. Весь свой досуг Ольга Александровна посвящала прогулкам.

Отголоски родного дома, который ей не суждено  больше  увидеть,

она  находила  в  деревьях,  кустарниках, цветах. Чем ближе она

узнавала природу Канады с ее просторами, тем  ярче  становились

воспоминания о минувшем, которые дороже жизни. Ольга была более

чем  довольна:  она  была  счастлива.  Она была полна восторга,

словно юная девушка. Она писала одной своей подруге:

     "В окрестностях я обнаружила свои любимые  весенние  цветы

- голубые анемоны. Какое это было счастье - ведь я обожаю их

и думала, что никогда больше не увижу  эти  цветы.  Я  с  такой

радостью жду, когда они зацветут, тогда я в еще большей степени

почувствую,  что  в  Канаде  я, словно у себя дома... У меня на

родине  леса  весной  были  покрыты  ковром  таких  же  голубых

цветов..."

     Но  так она проводила лишь свой досуг. Они были фермерами,

и Великая княгиня никогда не забывала об  этом.  Она  трудилась

изо  всех  сил,  главным образом, на птичьем дворе. Мало-помалу

полковник Куликовский приобрел довольно большое стадо  крупного

рогатого  скота.  Кроме  того, супруги решили завести небольшое

стадо свиней. Что же касается размеров фермы, то  она  была  не

слишком  велика,  и  на  ней  можно  было обойтись собственными

силами.

     Однако  с  самого  начала  им   пришлось   столкнуться   с

серьезными   проблемами.   Все   сельскохозяйственные   машины,

привезенные  из  Дании,  в  Канаде  оказались,   по   существу,

бесполезными.  Трудно  было достать запасные части, да и стоили

они дорого.  В  графстве  Холтон  нелегко  было  найти  наемных

рабочих.  Вскоре  оба  сына Ольги Александровны решили попытать

счастья в Торонто.  И  они  покинули  Кэмпбеллвилль  вместе  со

своими женами.

     Великая  княгиня  огорчилась, но обескуражена не была. Она

была  женой  фермера  в  Дании  и  в  Канаду  переехала,  чтобы

трудиться  на  земле.  Больше  не  чувствуя  себя  "зверьком  в

золоченой клетке, выставленным напоказ",  она  с  удовольствием

занялась   домашними   делами.  Единственным  исключением  была

готовка. Она любила вкусную еду,  когда  ее  ставили  на  стол,

когда  же  там  ее  не  было,  Ольга  Александровна  не слишком

переживала. Кулинарные ухищрения она считала  напрасной  тратой

времени,  которое можно было использовать для прогулок, занятий

живописью  и  даже  мечтаний.  Мимка,  которую  вконец  замучил

ревматизм, делала, что могла, но большого толку от нее не было.

Правда,  Ольга  Александровна  умела  готовить  овощные блюда и

любила печь хлеб, а в  остальном  приходилось  рассчитывать  на

консервированные продукты, купленные в Кэмпбеллвилле.

     Появление Великой княгини, естественно, произвело сенсацию

среди  жителей  округи.  С  самого  начала все фермеры графства

Холтон   оказались   людьми   добрыми,   готовыми   помочь    и

уважительными.  Не  разбираясь  в  русских  титулах, они иногда

отзывались о полковнике Куликовском и Ольге Александровне,  как

о  "Царе  и  его Королеве". Большое впечатление произвел на них

слух, будто полковник, живя в России,  владел  тысячью  лошадей

паломинской  породы. По-видимому, слух этот основывался на том,

что  в  Гусарском  Ахтырском  Е.И.В.  Великой   Княгини   Ольги

Александровны полку, в котором он некогда служил, действительно

было  большое  стадо  лошадей  этой  породы.  Соседи никогда не

забывали,  что  Ольга   Александровна   принадлежала   к   роду

Романовых,  была  дочерью  и  сестрой  Императоров,  но  вид ее

одежды, ее простота, умение радоваться жизни,  всех  успокоили.

Вскоре  для  всей  округи  она стала просто "Ольгой", и Великой

княгине нравилось, когда ее так называли.

     Ко всеобщему удивлению, Великая княгиня не только  терпела

долгую,  холодную канадскую зиму, она ею наслаждалась. Покрытые

снегом просторы радовали ее  сердце.  Жаркий  огонь  в  камине,

ледяные  узоры  на  окнах, хруст снега под ногами, то особенное

безмолвие, которое царит в зимнюю пору в лету и среди полей, -

все это было страницами знакомой и  любимой  с  самого  детства

книги.

     К  сожалению,  уединившись  в  канадской "глубинке", Ольга

Александровна не сумела  укрыться  от  внимания  журналистов  и

фоторепортеров.  Живя  во  дворце  она терпеть не могла всякого

рода рекламу. Теперь же она ненавидела ее еще больше,  но  была

бессильна   этому  помешать.  Некий  журналист  из  Копенгагена

переплыл  через  Атлантический  океан  с   единственной   целью

написать  "историю" о внучке короля Христиана IX, которая живет

в канадской глуши! Вскоре ею  заинтересовались  и  нью-йоркские

издатели.   Великой   княгине   предлагали   выплатить  крупные

гонорары,  если  она  предоставит  им   право   напечатать   ее

автобиографию.    Один    издатель    предложил   направить   в

Кэмпбеллвилль своего сотрудника, оснащенного  магнитофоном.  Он

рассчитывал  на  то,  что  Великая  княгиня  сообщит  репортеру

"основные  факты"  из  ее  жизни  примерно  в  десяти  коротких

интервью, "предоставив остальную работу" людям из Нью-Йорка.

     Очевидно,  предлагаемые суммы могли ввести Великую княгиню

в соблазн, поскольку финансовое положение ее  семьи  продолжало

лишь  ухудшаться,  однако  Ольга Александровна отвергла все эти

предложения, хотя деньги эти и помогли бы им выпутаться из ряда

крупных ситуаций. Она оставалась непоколебимой в своем  решении

не  извлекать материальной выгоды из собственных переживаний, в

чем ее неизменно поддерживал ее супруг, полковник  Куликовский,

которые   полагал,  что  одна  лишь  попытка  вспомнить  многие

трагические события прошлого будет непосильной для ее душевного

здоровья. Все американские издатели  один  за  другим  получали

вежливый отказ.

     Но  она  не  могла писать такого рода послания репортерам,

которые являлись к  ней  без  всякого  предупреждения.  Как  ни

пыталась  Великая  княгиня  избегать подобных встреч, ей это не

всегда удавалось. Журналисты  устремлялись  в  графство  Холтон

целыми  дюжинами,  они застигали ее в саду, на птичьем дворе, в

полях.  Делали  снимки  хрупкой  пожилой  женщины,   наделенной

чувством   несравненного  достоинства  и  царственной  осанкой,

несмотря на ее малый рост, а ее поношенная, кое-как заплатанная

одежда выглядела на ней, словно  творение  модного  кутюрье  из

дома  мод  на  рю  де  ля Пэ. Они находили ее в окружении стада

коров,  в  курятнике,  возле  цветочных  грядок.  Заставали  ее

врасплох,  когда  она  отдыхала  или  чинила простыню. Они даже

заглядывали в окна и  заставали  ее  в  те  минуты,  когда  она

героически,  но  совершенно  безуспешно  пыталась  справиться с

веником и тряпкой.

     Некоторые из такого  рода  господ  заявляли,  что  Великая

княгиня  "чересчур  уж  проста"  для  лица  такого,  как у нее,

происхождения.  Тут  они  ошибались.  Именно  ее  происхождение

создавало  вокруг  нее своеобразную ауру. У Ольги Александровны

не  было  нужды  ни  принуждать  себя,  ни  заноситься.  Полная

сознания  своего достоинства, она всегда оставалась самой собой

- разговаривала ли она с королями или же с дорожными рабочими.

И какую  бы  черную  работу  она  ни  делала,  она  никогда  не

менялась, оставалась Великой княгиней до самых кончиков ногтей.

Репортеры  приходили  и  исчезали,  вынужденные  основываться в

своих рассказах не на том, что слышали, а на том,  что  видели,

поскольку  хозяйка  фермерского дома оставалась очень вежливой,

но немногословной.

     Несмотря   на   все   трудности,    Канада    положительно

подействовала   на   ее   душевное   состояние.   Теперь  Ольга

Александровна не была бедной родственницей, живущей в изгнании,

помнящей   былой   блеск,   исчезновение   которого   постоянно

оплакивали ее более удачливые родственники.

     Немецкая   "Анастасия"   была   отнюдь   не   единственной

претенденткой на принадлежность к  семье  Романовых.  Уезжая  в

1925  году  в Берлин, Ольга Александровна едва ли представляла,

сколько встреч подобного рода ей еще  предстоит.  По  существу,

самозванцы  обоего  пола  преследовали  ее  до  конца  жизни. В

разговоре со мной она сказала:

     - Хорошо,  что  я,  можно  сказать,  приобрела  иммунитет

против  их  атак  на  меня.  Иначе  они  свели бы меня с ума. Я

надеялась, что наилучший способ общения с такими людьми - это

равнодушие, но подобная политика не всегда срабатывала. Вы даже

не  представляете,  какими наглыми, черствыми и упрямыми бывают

некоторые из них.

     Великой княгине стали докучать с самого  начала.  Какая-то

незнакомка   принялась  осаждать  ее  пространными  посланиями.

Женщина, жившая в Торонто,  не  сообщала,  кто  она,  а  только

неоднократно   намекала,  что,  поскольку  она  "очень  близкая

родственница",  то  вправе   просить   о   встрече   с   Ольгой

Александровной, чтобы поведать ей свою историю. Сначала Великая

княгиня не обращала внимания на письма. Однако, раздосадованная

назойливостью   корреспондентки,  она  послала  ей  коротенькую

записку, указав в ней, что отказывается от встречи.

     Однако это не остановило "очень близкую  родственницу",  а

только заставило изменить тактику.

     - Она  стала присылать мне такие жалостливые письма, что

я, в конце концов, сжалилась и сообщила, что встречусь  с  ней,

но  лишь  один  раз, - рассказывала Ольга Александровна. - Мы

договорились о дате, и муж поехал  в  Моффет,  чтобы  встретить

поезд  из  Торонто, но к нам в дом эту женщину так и не привез.

Как только он ее увидел,  то  сразу  понял,  что  я  не  должна

встречаться  с  нею. По его словам, это было что-то ужасное. Не

представляю, как ему это удалось, но он разговаривал с  ней  на

платформе  в  течение  долгого  времени,  а  потом  посадил  на

ближайший же поезд, отправлявшийся в Торонто. Должно  быть,  он

что-то  ей  сказал  такое, что заставило ее навсегда замолчать.

Больше я от нее писем не получала и  не  имею  представления  о

том, за кого она себя выдавала.

     Другой  самозванкой была еще одна чрезвычайно многословная

"Анастасия", жившая в небольшом городке в Иллинойсе.  Она  тоже

принялась бомбардировать свою "любимую тетю Ольгу" письмами. Ее

ничуть  не заботило, что "любимая тетя Ольга" ни на одно из них

не  ответила.  Дама  эта   была   владелицей   салона   красоты

"Анастасия" и, похоже на то, преуспевала. Спустя какое-то время

даме из штата Иллинойс надоело писать в Канаду. Она отправилась

в  Торонто  собственной  персоной,  полная  решимости заставить

"любимую тетю"  встретиться  с  нею.  Иллинойсская  "Анастасия"

намеревалась добраться до самого Кемпбеллвилля, но в Торонто до

нее   дошел   слух,   заставивший   ее   поспешить  в  немецкое

консульство.

     Приблизительно в это время госпожа Андерсон  обратилась  в

ряд  германских  судов  с  иском, цель которого состояла в том,

чтобы потребовать юридического признания ее претензий. Гневу  и

возмущению Ольги Александровны не было предела, когда в Торонто

прилетели два немецких адвоката с тем, чтобы уточнить некоторые

подробности  ее  визита в Берлин в 1925 году. Германский консул

упросил Великую княгиню дать им короткое  интервью.  Первой  ее

реакцией  было отказать в просьбе: она не хотела больше слышать

об этой истории. Однако консул продолжал уговаривать  ее,  и  в

конце   концов   она  согласилась  на  встречу,  правда,  очень

неохотно. "Короткое интервью" оказалось  бесконечным,  и  Ольге

Александровне  пришло в голову, уж не пытаются ли заманить ее в

ловушку и заставить отвечать на вопросы,  которые  ей  были  не

вполне   понятны.  Рассерженная  и  усталая,  она  поднялась  и

заявила, что ей больше нечего  сказать,  и  вышла  из  комнаты.

Сконфуженный  консул  последовал  за  ней, бормоча извинения. В

коридоре они едва не наткнулись  на  иллинойсскую  "Анастасию".

Узнав  о  приезде адвокатов в Торонто, она ждала консула, чтобы

просить его принять ее. Она намеревалась заявить о  собственных

претензиях  и  обвинить  немецкую  "Анастасию" в мошенничестве.

Иллинойская "Анастасия" услышала, как рассыпался  в  извинениях

немецкий  консул,  обращаясь  к "ее Императорскому Высочеству".

Мгновенно сообразив, кто находится перед нею, дамочка бросилась

к  Великой  княгине,  восклицая:  "Тетя  Ольга!  Дорогая   тетя

Ольга... Наконец-то..."

     Вне  себя  от  гнева,  Великая  княгиня  прошла  мимо,  не

взглянув  на  "племянницу".  Впоследствии  Ольге  Александровне

стало известно, что "Анастасия" из Иллинойса пыталась завоевать

себе  сторонников  в  Иллинойсе,  заявив,  что она узнала "свою

дорогую тетю" по верхней губе.

     - В первый и последний раз в жизни мне стало известно, -

едко заметила Ольга Александровна, - что меня можно узнать  по

какой-то  таинственной особенности очертаний моей верхней губы.

Полагаю, что эта женщина вернулась в свой салон красоты в штате

Иллинойс. Она, по крайней  мере  перестала  тратить  деньги  на

марки, прекратив писать мне.

     Мы  рассказали  лишь  о  двух  из многих самозванок. Некая

дама,  обитавшая  в  роскошной  вилле  на  берегу  озера  Комо,

выдавала  себя за великую княжну ольгу Николаевну, старшую дочь

Императора Николая II. Она в  свою  очередь  называла  немецкую

"Анастасию"   самозванкой,   поскольку  имелись  неопровержимые

доказательства того, что все ее "сестры" были злодейски убиты в

1918 году. Претендентка с озера Комо, по-видимому,  располагала

значительными средствами. Те, кто встречался с нею на ее вилле,

свидетельствовали  о том, что дом ее был полная чаша. Она якобы

была  помолвлена  с  господином  "королевской  крови",  имя   и

национальная   принадлежность   которого   остались   загадкой.

Появилась "Анастасия" даже в Японии!  Православный  епископ  из

Токио,  старинный  друг  Великой  княгини,  писал  ей,  что эта

женщина "взбудоражила всю Азию. Вы должны  что-то  предпринять,

чтобы положить этому конец", - умолял он Ольгу Александровну.

     - Но  что я могла поделать? - обратилась ко мне Великая

княгиня. - Все мои родственники, как  и  я  сама,  располагали

убедительными доказательствами Екатеринбургского злодеяния. Как

жестоко было со стороны этих авантюристок выдавать себя за моих

племянниц лишь ради того, чтобы извлечь материальную выгоду. Но

я  не  могла ничего поделать. Не могла же я опуститься до того,

чтобы заняться разоблачением их недостойных уловок. Мне  ничего

не  оставалось  кроме  того, чтобы не обращать на них внимания.

Однако все это доставляло  мне  мучения,  - сетовала  Великая

княгиня.

     Однажды  вечером  - Ольга Александровна и ее супруг жили

тогда уже в Куксвилле - послышался  стук  в  дверь.  Полковник

подошел  к  ней  и  открыл.  Там стоял низенький, с неприятными

чертами лица, мужчина. Улыбнувшись, он произнес по-французски:

     - Полагаю, что, спустя столько лет, вы меня не узнали.  Я

Алексей.  Не могу ли я видеть тетю Ольгу. Я принес ей рассказ о

моей жизни.

     Великая княгиня услышала эти  слова  и  чуть  не  упала  в

обморок. Полковник попытался помешать пришельцу войти в дом, но

тот  проскользнул в жилую комнату и, положив на стол засаленную

объемистую  рукопись,  начал  пространный  рассказ  о  каких-то

солдатах  в  Екатеринбурге, которые сжалились над ним много лет

назад.

     - Я был  тяжело  ранен,  но  жив,  и  они  вытащили  меня

украдкой из подвала. Потом передали меня французам. Один офицер

усыновил  меня  и увез во Францию. Я всегда знал, чей я сын, но

не хотел делать это достоянием публики.  Но,  полагаю,  настала

пора  сделать  это.  Я  написал  рассказ  о  своей жизни. Прошу

прощения, я совершенно забыл русский язык.

     Для хрупкой  Великой  княгини,  слушавшей  всю  эту  дикую

историю,  тот вечер был, должно быть, один из самых кошмарных в

ее  жизни.  Она  давно  заставила  себя  смириться   с   ужасом

Екатеринбургского злодейства. Горячо верила, что Державный брат

ее  вместе  со  всей  своей  Семьей почиют о Господе. Постоянно

молилась о них и хранила память о них. Даже  тогда,  когда  она

решила рассказать мне свои воспоминания, она почти не упоминала

об  Екатеринбурге, да и я не расспрашивал ее. Я знал, что мысль

о нем не переставала терзать ее.

     И  здесь,  под  крышей  ее  собственного  дома,   какой-то

неопрятный  французик  все  говорил  и  говорил  об  ужасах той

июльской ночи 1918 года. Полковник, верно, готов был вышвырнуть

непрошенного рассказчика вон. Но Великая княгиня слушала его.

     - Нам было очень жаль его, - рассказывала она, - и  мы

согласились прочитать его рукопись, хотя разумеется, он был мне

племянником  не  в  большей  степени, чем вот этот пес, лежащий

возле камина.

     В конце концов, человечек разрыдался и признался в обмане.

Рассказал, что он  француз,  что  плавал  на  судах,  а  теперь

работает    мойщиком   посуды   в   Нью-Йорке.   Слушая   Ольгу

Александровну, я хорошо представлял себе, каких  мучений  стоил

ей  тот  вечер.  Но  она  сказала: "Нам было очень жаль его", и

только.

     Очередная "Анастасия" появилась совсем недавно,  в  начале

1960  года.  Женщина  эта,  личность  которой  так и не удалось

установить,   была   настолько   настойчивой,   что   начальник

монреальской  полиции  решил  откомандировать  одного  из своих

сотрудников в Куксвилль.

     - Меня спросили, не разрешу ли я показать  цветной  фильм

обо  мне  этой  женщине  в  Монреале.  Я  согласилась. Я решила

положить этой глупой затее конец - раз и навсегда.

     Однако спустя  несколько  недель,  когда  Великая  княгиня

лежала,   тяжело   больная,  в  одной  из  больниц  Торонто,  в

помещение, отведенное Великой  княгине,  вошел  полицейский  из

Монреаля  в  сопровождении  последней  самозванки,  несмотря на

табличку    на    дверях    "Посетителям    вход    воспрещен".

Раздосадованная  Ольга Александровна закрыла глаза, притворяясь

спящей, в надежде, что ее оставят в покое, и тут услышала слова

"Анастасии":

     - Помню, она всегда делала вид, что ей плохо,  когда  она

хотела попросить чего-нибудь у моего отца.

     - Нужно вам сказать, - заявила мне Ольга Александровна,

когда я пришел навестить ее  и  возмутиться  тем,  что  от  нее

узнал,   -  что  я  никогда  и  не  падала  в  обморок  и  не

притворялась, будто мне плохо, в присутствии Ники. Мне не  было

нужды  притворяться перед ним. Знаю, я часто досаждала ему, и я

надеюсь, что он меня простил, но между ним и  мною  никогда  не

было фальши.

     Несмотря  на  свою  назойливость, монреальская "Анастасия"

стушевалась и куда-то исчезла.

     Как это ни невероятно, но однажды Великую княгиню обвинили

в том, что она выдает себя... за самое себя! В одном  канадском

журнале  были  напечатаны  несколько  моих  статей  о  ней, и я

получил пространное  письмо  на  испанском  языке  от  женщины,

жившей  в Монтевидео. Она утверждала, будто именно она является

Великой княгиней Ольгой Александровной, а "женщина в Канаде" -

самозванка.  Автор  письма  предупредила  меня,  что   намерена

приехать  в  Канаду  и  начать  судебное  расследование с целью

"защитить честь и достоинство семейства Романовых".  Я  показал

письмо Ольге Александровне, и она рассмеялась.

     - Даже не верится, что бывают такие сумасшедшие на свете,

не правда ли? - отозвалась она.

     О  женщине  из  Монтевидео  мы  так  ничего  больше  и  не

услышали.

     Какой гордой и сдержанной была  Великая  княгиня  и  какую

боль, должно быть, причиняли ей все эти "Анастасии"! До сих пор

слышу ее голос:

     - Я знаю, что смерть моя близка, и теперь, в конце долгой

своей  жизни  я  думаю,  что  рассказала  вам все, что помню об

Анастасии. Больше мне  нечего  добавить.  Мне  кажется,  что  я

воздала  долг  памяти  моей  бедной  Маленькой. [Так называли в

Императорской семье Великую княжну Анастасию Николаевну.]

     Я тоже был уверен в этом, как был  уверен  и  в  том,  что

сбудется  ее  пламенная надежда: с легендой об Анастасии вскоре

будет покончено. Преклонение перед памятью ее брата и его семьи

было  так  велико,  что  этого  не  выразить   словами.   Рана,

нанесенная  ей  злодейской  расправой в Екатеринбурге, так и не

зажила, не превратилась в шрам. Все эти  претендентки,  которые

появлялись  на международном рынке, не просто досаждали Великой

княгине. Они вламывались в дверь святилища, на доступ в которое

имели право лишь  Великая  княгиня  Ольга  Александровна  и  ее

сестра  Ксения,  и  никто  другой.  Истинная  дочь Православной

Церкви, в канонах и символах которой она находила опору,  Ольга

видела  в  своем  брате Помазанника Божия, власть которому была

дарована не людьми,  а  Богом.  Однажды  я  осмелился  спросить

Великую  княгиню, молится ли она за него. Немного помолчав, она

ответила:

     - Не за него - а ему. Он мученик.

     И я понял, что иного ответа она дать не могла.

     От таких чувств и такой преданности  некоторые,  возможно,

отмахнутся  в наши дни, когда самое жестокое и гнусное убийство

оставляет людей чуть  ли  не  равнодушными,  когда  королевская

власть   во   многих  странах  считается  нелепым,  затасканным

анахронизмом; когда для многих миллионов людей само  понятие  о

причастии  перестало  существовать,  а большая часть истории не

представляет никакого интереса. Однако Великая княгиня, хотя  и

не  получившая  строгого  академического  образования, обладала

чувством непрерывности истории и ясно сознавала,  что  является

наиболее  важным  в жизни. У нее была цельная натура, и даже ее

предрассудки не вступили с нею в противоречие.

     Поселившись   в   Кэмпбеллвилле,    Ольга    Александровна

надеялась,  что  сможет  вести более или менее уединенный образ

жизни.  Но  не  тут-то   было.   Последовали   приглашения   от

торонтовских дам на обеды, ужины, званые вечера. Сначала она их

принимала  исключительно  ради своих невесток. Великая княгиня,

где бы она ни появлялась, совершенно не  обращала  внимания  на

то,  как  плохо  она  одета.  При  жизни  матери ей приходилось

следить за своим гардеробом. Но после кончины Императрицы Марии

Федоровны в 1928 году Ольга Александровна перестала обращать на

собственный гардероб какое-то особенное внимание,  однако,  как

бы  ни  была  она  одета,  это  не  мешало  ей  сохранить  свое

достоинство и величественность.

     На одном из таких приемов она,  по  ее  словам,  встретила

ныне  покойную Мазо де ля Рош. Имя это ничего не говорило Ольге

Александровне, и она, со свойственной ей прямотой,  призналась,

что  не  читала  ни  одного  романа  этой писательницы. "Но они

переведены на семнадцать языков", - заявила мисс де ля Рош  и,

обратясь  к  хозяйке  гостиной,  заметила, что Великая княгиня,

видимо, плохо начитана.

     Если одна из собеседниц  была  откровенна,  то  вторая  -

груба.  Как  бы  то  ни  было,  инцидент удалось уладить, и обе

женщины подружились.

     Великая княгиня всегда ненавидела светскую чернь и поэтому

невзлюбила званые вечера с коктейлем. "Это самый дешевый способ

отблагодарить тех людей, которых  следовало  бы  пригласить  на

ужин", - сказала по их поводу Ольга Александровна. Мало помалу

она  стала  удаляться  от  все увеличивавшегося круга знакомых.

Приближаясь  к  своему  семидесятилетию,  Ольга   Александровна

поняла,  что  должна  сохранять  свои силы и уделять досуг лишь

друзьям - где бы они не жили, и кем бы они ни были.

     В дружбе она проявила свою натуру художника. Ее  щедрость,

тактичность,  умение  разбираться  в людях, верность друзьям не

имели границ. Если друг в чем-то  испытывал  нужду,  для  Ольги

Александровны не было таких трудностей и неудобств, которые она

была  готова испытать для него. Для нее не существовало никаких

различий  для  людей,  принадлежащих  к  тем  или  иным   слоям

общества. Она искала лишь то настоящее, что было в тех мужчинах

и  женщинах,  которым  она дарила свою дружбу. "Я чувствую, что

сущим  благодеянием  для  меня  было  знакомство   [с   Великой

княгиней]", - писал один молодой бизнесмен из Торонто, а сосед

ее   по  Кэмпбеллвиллю  отметил  присущие  Ольге  Александровне

"удивительные и  редкие  качества,  свидетельствовавшие  об  ее

истинной доброте".

     несмотря  на  теплый  прием,  оказанный  Великой княгине в

Канаде, с самого начала жизнь ее в  графстве  Холтон  пошла  по

тернистому   пути.  Первым  огорчением  четы  Куликовских  было

расставание с обоими сыновьями,  которые  покинули  ферму.  Они

отправились   в  Торонто,  захватив  с  собой  целое  множество

рекомендательных писем к главам фирм, но найти  хорошую  работу

оказалось  не  так просто, как они надеялись. Они были хорошими

солдатами, но деловым опытом не располагали. Должности, которые

они со временем получили, отнюдь нельзя было назвать денежными,

и  Ольге  Александровне  пришлось  испытать  немало  финансовых

трудностей.  На  ее  беду,  обе  невестки  решили развестись со

своими мужьями. Одна из них, взяв  с  собой  младшего  ребенка,

вернулась в Данию.

     А  в  начале 1952 года Великая княгиня и ее супруг поняли,

что им больше не под силу хозяйствовать на ферме.

     - Я полюбила нашу усадьбу. Она была такой просторной. Все

в ней дышало свободой. Дом обладал  каким-то  очарованием.  Это

был  поистине  домашний  очаг. И местность была очаровательной.

Было райским наслаждением в  часы  досуга  гулять  по  лесам  и

полям.  Я  могла  писать  на  пленэре. Но мужу было все труднее

продолжать  работать.  Сыновья  от  нас   уехали,   а   наемных

работников  было  не  так-то  легко  найти.  Те  же, которых мы

нанимали, не всегда нас устраивали.

     То было время, полное огорчений для Ольги Александровны, в

особенности, после того, как за несколько месяцев  до  этого  у

нее таинственным образом были похищены некоторые из ее наиболее

ценных  ювелирных  изделий.  Больше  всего ее расстроила утрата

бесценного кольца  с  сапфиром  размером  с  вишню,  окруженным

крохотными  алмазами  и  сапфирами; его подарила ей Императрица

Мария Федоровна, когда у дочери  родился  ее  первенец,  Тихон.

Кольцо  и еще несколько украшений лежали в небольшой коробочке,

хранившейся в портфеле вместе с  некоторыми  важными  семейными

документами. По словам Великой княгини, опасности, что портфель

могут  похитить, не было, так как он всегда стоял на виду возле

кресла-качалки полковника Куликовского, и, ко всему, лишь члены

семьи знали о том, что в нем хранится.

     Однако однажды портфель таинственным образом исчез. Тотчас

же вызвали полицию, был произведен  тщательный  осмотр  дома  и

примыкающего  к  нему участка. Кроме того, все были подвергнуты

допросу, в том числе два работника, трудившихся в это время  на

ферме. Поле нескольких часов поисков в амбаре был найден пустой

портфель.  Неподалеку,  в  кустарнике, по снегу были разбросаны

бумаги. Ни одно ювелирное изделие, как и кольцо, так и не  было

обнаружено.  Полицейские были уверены, что кража была совершена

кем-то из обитателей дома.

     - Ирония заключалась в том,  что,  если  бы  мы  доверили

хранение  драгоценностей  доброй  старой  Мимке, то кражи бы не

было, - заключила Великая княгиня.  Дело  в  том,  что  верная

Мимка,  подобно  всякой  предусмотрительной русской крестьянке,

зашивала все драгоценности ее хозяйки в нижнюю  юбку  - самое

безопасное  место.  Неожиданная  потеря кольца очень расстроила

Ольгу  Александровну,   которая   видела   в   ней   еще   одно

доказательство проклятья, нависшего над сокровищами Романовых.

     Осенью  1951  года здоровье ее мужа ухудшилось. Его начала

беспокоить старая  травма  позвоночника,  ему  становилось  все

труднее водить автомобиль и даже передвигаться.

     - Я  так  надеялась,  что нам никогда больше не придется

никуда  переезжать,  но  делать  было  нечего,  !  рассказывала

Великая княгиня.

     И  вот весной 1952 года ферма в графстве Холтон снова была

выставлена  на  продажу.  верный   друг   семейства,   господин

А.Г.Крейтон,  организовал аукцион, во время которого ферма была

очень  выгодно  продана,  а  также  подыскал  чете  Куликовских

коттедж  из  четырех  комнат  на  окраине  Куксвилля.  Он стоял

особняком на пустыре. В нем было две  спальни,  кухня  и  жилая

комната. Ни одному из супругов более просторного дома и не было

нужно.

     Переезд  удалось  осуществить  вовремя.  К  лету 1952 года

состояние здоровья полковника Куликовского ухудшилось, хотя  он

держался,   сколько  мог,  помогая  жене  в  работах  по  дому.

Приблизительно в  это  время  случился  удар  с  верной  старой

Мимкой,  которой  было  восемьдесят семь лет, в результате чего

она  осталась   совершенно   парализованной.   Друзья-доброхоты

настоятельно  рекомендовали  Великой  княгине отправить Мимку в

пансионат для престарелых. Ольга Александровна возмутилась.  По

ее словам, Мимка была ее самым старым и самым близким другом во

всем  мире,  а  с  друзьями  не  обращаются,  как с изношенными

перчатками. Так Великая княгиня превратилась в сиделку. Она  не

позволяла  никому из соседок помогать ей и сама купала, одевала

и кормила старую женщину. Мимка прожила до 1954 года,  мысленно

вернувшись  в Гатчину, Аничковский дворец и Ольгино. Умерла она

на руках  хозяйки,  которой  с  такой  любовью  и  преданностью

служила  всю  свою  жизнь.  Когда  маленький  гроб  опустили  в

канадскую землю, Великая княгиня  поняла,  что  оборвалась  еще

одна связь с дорогим ее сердцу прошлым.

     Живя  в графстве Холтон, Ольга Александровна имела в своем

распоряжении  Мимку  и  приходившую  иногда  женщину,   которые

помогали ей по дому. В Куксвилле же ей приходилось рассчитывать

только   на   себя.   Большая   часть   наличных   денег   была

израсходована, и поэтому следовало экономить на  всем.  Финансы

Великой  княгини  всегда  были  в расстроенном состоянии. Ольга

Александровна   никогда   не   умела   распоряжаться   деньгами

надлежащим  образом, а мысль о том, чтобы соблюдать бюджет даже

не приходила  ей  в  голову.  Она  обходилась  без  посторонней

помощи,  поскольку  не  берегла  себя.  Те средства, какими она

располагала, следовало расходовать на то, чтобы облегчить жизнь

мужу, сыновьям  и  друзьям,  нужды  которых,  по  мнению  Ольги

Александровны, были всегда важнее ее собственных.

     Вот  почему  в  Куксвилле  у  нее  не было даже работницы,

которая приходила бы к ней раз в неделю помочь по дому. Тяжелый

труд никогда не страшил Великую Княгиню, но  она  не  имела  ни

малейшего   представления,   что  такое  организация  домашнего

хозяйства. На кухне творился беспорядок,  повсюду  лежали  горы

посуды.    Кто-то    назвал    кулинарные   способности   Ольги

Александровны    "очаровательно    примитивными".    Они     не

распространялись  дальше  умения  работать с консервным ножом и

подогрева  содержимого  банки  в  первой  попавшейся  под  руку

кастрюле.  Она  не  обращала  внимания  на  мух  в  молоке  или

тараканов, иногда появлявшихся на кухонном полу.

     Для Великой княгини, которую еще помнил весь мир, это  был

чересчур  непритязательный  образ жизни. В глазах рассеянных по

всему свету эмигрантов эта хрупкая старая дама оставалась живым

символом великой и  славной  традиции.  Не  была  забыта  Ольга

Александровна  и  своими  родственниками  из королевских домов.

Летом 1954 года во время своего  довольно  насыщенного  разного

рода  встречами  визита  в  Канаду  герцогиня Кентская выкроила

время  для  того,  чтобы  заехать  на  автомобиле  в  Куксвилль

повидаться с престарелой родственницей. Великая княгиня описала

эту  встречу  в  письме к подруге, адресованном 1 сентября 1954

года:

     "Действительно, разве  не  мило  было  со  стороны  Марины

[Принцесса  Марина  - дочь Великой княгини Елены Владимировны,

жена  греческого  королевича   Николая,   приходившейся   Ольге

Александровне  двоюродной сестрой. Отцом Елены Владимировны был

Великий  князь  Владимир  Александрович,  матерью  -  Великая

княгиня  Мария Павловна (старшая).] заехать повидаться со своей

двоюродной теткой, которую она даже не  помнит,  ведь  ей  было

всего  два  годика,  когда  она  вместе с двумя своими старшими

сестрами и няней приезжала  ко  мне  в  Санкт-Петербург,  чтобы

поиграть  и  напиться чаю... [Она] позвонила мне и сказала, что

заглянет ко мне ненадолго,  выкроив  время  между  официальными

встречами  в половине одиннадцатого утра в субботу. Новость эту

я сохранила в тайне, чтобы не  привлекать  внимания  любопытной

толпы   -  а  вы  знаете,  что  представляет  собою  толпа!..

Заблаговременно  прибывшие  полицейские  (кстати,  очень  милые

люди)  оцепили  наш  домик  и  сад.  Марина действительно очень

славная женщина - такая дружелюбная и любезная. Она  заглянула

в наше скромное жилище и съела на кухне несколько сэндвичей. Ее

сопровождали   фрейлина  и  секретарь.  Мы  с  нею  посидели  и

поговорили, но разве побеседуешь  по  душам,  когда  в  комнате

столько   народу,   а   комнаты   такие  маленькие,  что  негде

уединиться...   Нас   сфотографировали...   Фотограф   появился

неизвестно  откуда,  словно с неба свалился... А перед тем, как

Марина уехала, пришла дочка одной из наших соседок  с  корзиной

персиков.  Ее  тоже  сфотографировали у дверцы ее машины. После

отъезда Марины к нам набежали с расспросами ближайшие соседи. С

некоторыми из них мы отправились в сад и за кофе с  сэндвичами,

которые    у    нас   еще   оставались,   принялись   обсуждать

случившееся..."

     До конца своей жизни Великая княгиня поддерживала связь  с

русскими  эмигрантами. Не были ею забыты и раскиданные по всему

свету бывшие кавалеристы Гусарского Ахтырского  Е.И.В.  Великой

Княгини Ольги Александровны полка. Ольга Александровна обладала

феноменальной  памятью  и  помнила  имена  и фамилии почти всех

офицеров и даже некоторых солдат. Однажды в  Куксвилль  приехал

полковник   Одинцов,   чтобы  сопровождать  Великую  княгиню  в

Торонто,  где  в  русском  православном  соборе   должна   была

состояться  панихида по убиенным воинам полка. Одинцов привез с

собой список всех однополчан, павших во  время  Великой  войны.

Внимательно ознакомившись с ним, Ольга Александровна заметила:

     - Да, но только вы забыли внести сюда имя Василия... Как

же его фамилия? Ничего,  я  ее  вспомню  и,  конечно  же,  буду

молиться об упокоении его души.

     Полковник  ответил, что, по его мнению, среди офицеров его

полка не было ни одного, которого бы звали Василием.

     - Он был не офицер, - тотчас отозвалась Великая княгиня,

- а унтер-офицер, я его очень любила. Теперь я  вспомнила  его

фамилию. Это был Баздырев Василий Григорьевич.

     Позднее полковник Одинцов изучил списки служивших в полку.

Действительно, в полку служил унтер-офицер Василий Баздырев. На

службу  в Гусарский Ахтырский он поступил в 1898 году и погиб в

бою в 1915 году.

     Ольга Александровна сторонилась от участия в  общественной

жизни.   Зато   близка   ее   сердцу   была   благотворительная

деятельность. До конца своих дней Великая княгиня  поддерживала

эмигрантские    организации   в   Канаде.   Русско-Американская

Ассоциация Помощи ежегодно устраивает большой благотворительный

бал.  Представители  Ассоциации  неоднократно  приглашали  свою

Августейшую  представительницу  приехать  к  ним в Нью-Йорк, но

Великая княгиня неизменно отвечала вежливым отказом. Но однажды

она решила, что присутствовать на балу - это ее долг, и начала

к нему готовиться. Однако иммиграционные власти США отказали ей

во  въездной  визе  на  том  основании,  что  она  не  является

подданной Канады.

     Великая  княгиня  была  глубоко оскорблена и в то же время

удивлена. Впервые в жизни она  столкнулась  с  обескураживающей

узостью  взглядов людей, которые судят о личности человека лишь

по наличию у него паспорта  и  визы.  Инцидент  заставил  Ольгу

Александровну  особенно остро почувствовать себя изгнанницей, у

которой во всем мире не осталось корней, однако она говорила по

этому поводу без малейшей обиды:

     - В самом деле, эти американцы должны хоть  что-то  знать

об  истории  Европы.  Разве  Великая княгиня может быть чьей-то

подданной,  кроме  собственного  монарха,  или  же   гражданкой

какой-то другой страны? Это же просто нелепо.

     При  всей ее гордости от сознания принадлежности к Царской

фамилии, в Великой княгине жило удивительное чувство  смирения.

Однажды,  в  самом начале нашего знакомства, я обратился к ней:

"Ваше Императорское Высочество". Мы с ней обедали в это время в

одном из ресторанов Торонто. Она тотчас оборвала меня:

     - Прошу вас,  больше  никогда  не  называйте  меня  таким

образом. Для друзей я или Ольга Александровна или просто Ольга.

     Однако,  в другом случае, когда соседский ребенок подбежал

к ней и спросил: "А вы правда принцесса?", Ольга  Александровна

ответила:  "Ну,  разумеется,  я не принцесса. Я русская Великая

княгиня".

     К Ольге Александровне приходило огромное количество писем,

и на все она отвечала. Писали ей многие из  придворного  штата,

некогда  служившие Императорской семье в Гатчине, Царском Селе,

в Аничковском дворце и в ее собственном особняке на Сергиевской

улице  в  Санкт-Петербурге.  Больше   того,   Великая   княгиня

продолжала  получать  письма  из  самой  России.  Два  особенно

трогательных  были  написаны   бывшим   лакеем   принца   Петра

Александровича Ольденбургского и няней, которая некогда служила

в  усадьбе  Ольгино близ Воронежа. Оба корреспондента писали на

смертном одре. Письма обрывались в середине  фразы  и  не  были

подписаны. Лишь из постскриптума можно было определить личность

авторов письма. В числе корреспондентов Ольги Александровны был

старый казацкий офицер, отсидевший в большевицкой тюрьме десять

лет  и сознающий, что всякий раз, как он пишет Великой княгине,

он подвергает себя опасности. Однако, он не мог ничего с  собой

поделать, поскольку, по его словам, "все, что у меня осталось в

жизни - это писать Вам".

     Четыре  раза  в  год  - в  Рождество  и на Пасху, в день

рождения и в день тезоименитства Великой княгини  11  июля  (по

старому  стилю)  жилая  комната коттеджа оказывалась заваленной

письмами и посылками чуть  ли  не  из  всех  концов  света:  из

Финляндии и Японии, Норвегии и Австралии, Южной Африки и Китая.

И  эти  знаки  памяти согревали ей сердце. Социальное положение

корреспондентов не имело никакого  значения.  Главным  была  их

привязанность к ней.

     Как-то  в  Рождество  я  увидел,  что стол в жилой комнате

Великой  княгини   усыпан   открытками   и   пакетами.   Пришли

поздравления   из   Букингемского  дворца,  от  ее  Августейших

родственников в Швеции, Германии, Дании,  Греции,  а  также  от

многих  знаменитостей  из  разных  стран,  но крохотная пожилая

женщина  с  озабоченным  видом  продолжала  рыться   в   грудах

корреспонденции.

     - Просто ничего не могу понять. Надеюсь, что этот человек

здоров. Я впервые не получила от него поздравительной открытки.

     - От кого? - поинтересовался я.

     - Да от господина Шоу, славного владельца мясной лавки в

Кемпбеллвилле. Так хочется надеяться, что он жив-здоров.

     Однажды я получил письмо от подруги  Ольги  александровны,

которое    явилось   для   меня   еще   одним   доказательством

расположения, которое питали к ней люди. Дама, о  которой  идет

речь, в свое время оставила Канаду и поселилась в Мексике.

     "Здесь  я  не  читаю  никаких  газет и не слушаю радио, -

писала эта дама. - Единственное,  о  чем  я  прошу  Вас,  это

известить  меня  о смерти Уинстона Черчилля, Бертрана Рассела и

Великой княгини Ольги Александровны".

     Как и все Романовы, Ольга  Александровна  всю  свою  жизнь

близко  была  связана  с  русской Православной Церковью. Монахи

одного русского монастыря нередко присылали  ей  мед  со  своих

пасек.  Однажды  в  сочельник  они  позвонили  ей по телефону и

пропели рождественский тропарь: "Рождество  Твое,  Христе  Боже

наш,   возсия   мирови  Света  Разума..."  Ольга  Александровна

поддерживала связь со многими русскими  православными  общинами

и,  хорошо  зная об их стесненных обстоятельствах, была глубоко

растрогана отсутствием всяких жалоб и сетований в  их  письмах.

Время  от  времени она посылала им небольшие подарки, выкраивая

средства  из  своего  бюджета.  Русские  монахи  с  горы   Афон

ежедневно  молились  за  нее.  Когда  я  посетил их монастырь и

рассказал, что знаком с Ольгой Александровной, они заплакали  и

попросили  меня  отвезти  ей в Канаду икону. Стены спальни в ее

коттедже были  увешаны  иконами,  завещанными  Великой  княгине

многими  мужчинами  и  женщинами,  которые  оставались столь же

преданными ей, какими они были в начале революции.

     В прежние времена  равнодушие  Великой  княгини  к  своему

гардеробу приводило портных в отчаяние, а изысканное придворное

платье,  которое  ей приходилось надевать в особо торжественных

случаях, вызывало в ней такое чувство, будто  она  очутилась  в

клетке,  из которой никак не выбраться. С годами это равнодушие

лишь усиливалось. Ольга Александровна относилась к одежде  лишь

с  сугубо  практической  точки  зрения.  Она закрывала ею тело,

защищала от холода, все же остальное не  имело  значения.  Если

Ольгу  Александровну  спросили  бы,  какой  одежде  она  отдает

предпочтение, скорее всего она бы ответила, что  удобнее  всего

она чувствовала себя, живя в татарском ауле, где могла ходить с

мятым  платком  на голове, в крестьянском переднике, скрывавшем

дыры и заплаты на юбке, босиком летом и в  грубых  башмаках  -

зимой.

     Споры относительно одежды неизменно заставляли ее скучать.

"По платью  встречают,  по уму провожают", - имела обыкновение

говорить Великая княгиня. Живя в Канаде, она почти не тратилась

на свой гардероб. Весь он уместился бы,  пожалуй,  в  небольшом

чемодане.  Любимой  одеждой  Ольги  Александровны была потертая

кожаная куртка, наброшенная поверх такого же поношенного платья

неопределенной формы, цвета и  материала.  Она  редко  надевала

чулки,  а  туфли  ее,  пожалуй,  не  взял  бы в починку ни один

сапожник. Единственным ее  головным  убором  был  берет  весьма

преклонного возраста.

     Когда   она  выходила  однажды  утром  из  дома,  домашние

заметили, что на ней надета  кофта,  порванная  на  спине.  Сын

попытался убедить ее переодеться.

     - Да  какое  это  имеет  значение? - отозвалась Великая

княгиня, искренно удивившись тому, что кто-то обратил  внимание

на такой пустяк. - Дыра на спине. Никто ее и не увидит.

     Но  если  вопросы высокой моды и фасона не имели для Ольги

Александровны  никакого  значения,  она  испытывала  прямо-таки

сентиментальную привязанность к одной или двум носильным вещам,

которые  у  нее  были.  Хорошо  помню, что, когда я пришел в ее

коттедж однажды  утром,  на  ней  был  старый  свитер,  который

настолько вытянулся, что ниспадал складками от самых плеч.

     - Вы  только  посмотрите,  - заявила она с торжеством в

голосе. - Я только что обнаружила его в ящике комода. Я  и  не

знала,  что  он  у меня сохранился. Помню, я вязала этот свитер

двадцать пять лет тому назад. Как я рада, что он нашелся. Очень

я его люблю.

     Она любовно погладила  свитер  по  рукаву.  В  последующие

недели  и  месяцы  мне довольно часто приходилось видеть на ней

этот свитер. Великая княгиня носила  его  с  таким  видом,  что

любой  вообразил бы, будто это изделие, сшитое из самой дорогой

парчи и отделанное жемчугом и бирюзой, впору одевать на  званый

обед  в  Большом Гатчинском или Аничковском дворце. Затрапезный

вид Ольги Александровны очень шел ей.  Совершенно  не  сознавая

этого, она сохраняла царственную осанку.

     Для  выставки,  которую  я  устроил в Торонто, посвященную

искусству Византии,  Великая  княгиня  одолжила  мне  несколько

самых  дорогих своих икон, и я, естественно, очень хотел видеть

ее на открытии выставки. Она пообещала, что  приедет.  Дамскому

обществу    Торонто    представилась    блестящая   возможность

продемонстрировать  свои  роскошные   туалеты   и   драгоценные

украшения.  И  вот  в  зал,  заполненный мужчинами в мундирах и

женщинами в платьях по последнему слову моды, вошла миниатюрная

Великая княгиня в старом хлопчатобумажном платье серого цвета и

поношенных коричневых башмаках. Оказавшись в  таком  окружении,

любой на ее месте выглядел бы нелепо. Любой, но только не Ольга

Александровна.  Осанка  ее  была  поистине осанкой дамы из Дома

Романовых. Безыскусственность ее манер всех  просто  очаровала.

Когда  она  шла по залу, присутствующие провожали ее взглядами,

полными восхищения. Она  выглядела  достойной  своего  высокого

рода.  Более  того,  в  посадке ее головы было нечто такое, что

свидетельствовало об ее несгибаемой воле.

     Нечего и говорить о том, что  некоторые  из  друзей  Ольги

Александровны  сожалели  о таком ее безразличии к своей одежде.

Они заявляли, что, стоит ей "немного постараться", и она  будет

выглядеть   просто  восхитительно,  но  такого  рода  аргументы

вызывали у нее улыбку.

     - Согласна, - заявила  мне  она  однажды,  - иногда  я

выгляжу  просто  несуразно. Но какое это имеет значение? Однако

друзей моих это, по-видимому, беспокоит.  На  днях  одна  очень

добрая  женщина,  моя  большая подруга, посоветовала мне что-то

предпринять, чтобы избавиться от морщин.  Разумеется,  я  знаю,

что  они  становятся  все  глубже и глубже. Но я горжусь своими

морщинами, о чем я ей так и сказала, потому что с ними я похожа

на русскую крестьянку. Папа понял бы меня.

     Великая княгиня никогда не суетилась, чтобы  подготовиться

к какому-нибудь "торжественному событию". В 1959 году в Торонто

приехали  королева  Великобритании  и  принц Филипп, и одной из

первых, кого пригласили  к  обеду  на  борту  королевской  яхты

"Британия", была Великая княгиня.

     Ее друзья, да, по существу, вся округа страшно переживали.

По словам Ольги Александровны, они наседали на нее "утром, днем

и вечером, настаивая на том, чтобы я купила себе новое платье".

Она сетовала,  что  люди  не понимают: она слишком стара, чтобы

начать обзаводиться новыми нарядами.

     Однако, после долгих споров и уговоров Ольга Александровна

согласилась,  таки,  отправиться  в  Торонто  в   универсальный

магазин.  Но,  очутившись  в  нем,  она  потребовала,  чтобы ей

предоставили свободу выбора. В  это  время  шла  распродажа,  и

Ольга Александровна купила себе простое хлопчатобумажное платье

-  белое   с   синим   -  за  тридцать  долларов.  Подруга,

сопровождавшая  ее,  посоветовала  обзавестись  еще  и  шляпкой

(жители   Куксвилля   мысленно   видели,  как  Великая  княгиня

отправляется на яхту "Британия" в своем допотопном  берете!)  и

одну-две   еще  каких-нибудь  мелочи.  Обрадованная  дешевизной

покупки, Великая княгиня согласилась. Но, когда она вернулась в

Куксвилль, то у нее  появилось  чувство,  будто  она  совершила

непростительный грех, транжиря деньги.

     Половина   населения   Куксвилля   вышла  проводить  Ольгу

Александровну в то памятное утро. На  ней  была  простая,  зато

новая одежда, а голубая соломенная шляпка определенно была ей к

лицу.  Соседи  знали  все об ее поездке за покупками, о которой

сама Великая княгиня сказала: "Сколько суеты  ради  того  лишь,

чтобы увидеться с Лиззи и Филиппом!"