Русская история. Романовы

 Великая княгиня

Ольга Александровна

Русская история и культура

Рефераты по истории России

Династия Романовых

     Зима, наступившая после кончины  Императора,  была  унылой

порой  для  двенадцатилетней  Великой  княжны, причем во многих

отношениях. Со  старшим  братом  она  виделась  лишь  во  время

трапез.  Девочке  хотелось  бы  получше  познакомиться со своей

невесткой, но между ними с самого начала встала общая для обеих

застенчивость. Великий  князь  Георгий,  который  по  состоянию

здоровья  не  мог жить на севере, сразу же после бракосочетания

брата вернулся на Кавказ. Великая княгиня Ксения Александровна,

замужняя женщина, не имела достаточно  времени,  чтобы  уделить

его  сестре-школьнице,  а "Шалунишка", которому шел семнадцатый

год, должен был выполнять свои обязанности, как Великий князь и

как военный, в чем принимать  участие  Ольга  не  могла.  Лица,

находившиеся  за  пределами  близкого  семейного круга - дяди,

тетушки,  двоюродные  сестры  и  братья  -  уделяли   девочке

минуту-другую, и не более того.

     Сомневаюсь,  чтобы кто-либо другой, кроме миссис Франклин,

понимал, насколько девочка одинока. Строгое воспитание, которое

получила Великая княжна, не позволяло  ей  хоть  как-то  излить

свои чувства за стенами школьной комнаты. Перечень запретов был

до  боли  сердечной длинен, но даже миллион запретов не смог бы

убить в  ребенке  жажду  человеческого  тепла,  потребность  во

взаимной  привязанности,  ее  любопытство  и  способность всему

удивляться, ее прирожденную естественность.

     Жизнь поистине оказалась тяжким бременем для этих  хрупких

плечиков.

     Для  начала  следует  сказать, как отметила в разговоре со

мной Великая княгиня, в Аничковом дворце они жили  "в  страшной

тесноте".

     - При таких размерах здания подобное заявление на первый

взгляд нелепо, - проговорила  Ольга  Александровна.  - Но  в

действительности  все  обстояло  именно  так.  Ведь  под крышей

Аничкова дворца находились как  "старый  двор",  так  и  "новый

двор".  Положение  было  действительно неестественным. Помолвка

молодого  Императора  состоялась  еще  весной  1894  года.   Со

свадьбой  его пришлось немного поторопиться, но и в этом случае

можно  было  заблаговременно  позаботиться  о  том,  чтобы  для

молодой  четы подготовили какие-то апартаменты в Зимнем дворце.

Однако Вдовствующая Императрица сочла такого рода приготовления

излишними. Она предпочла, чтобы юные супруги жили под  одной  с

ней крышей. После кончины Александра III Аничков дворец стал ее

собственностью  Поэтому  как  Николай, ее старший сын, вместе с

молодой женой, так и Ксения со своим мужем поселились во дворце

Императрицы-матери, не имея права вмешиваться  в  хозяйственные

дела.

     - Ники и Алики первые месяцы своей брачной жизни провели

в комнатах, которые Ники некогда  занимал  с  Жоржем.  Их  было

шесть,  и  находились  они  на  первом  этаже. От моих они были

отделены длинным коридором. Поначалу я  стеснялась  заходить  к

ним.  Но  так,  слава  Богу,  продолжалось  не  слишком  долго,

несмотря на  присутствие  маленького  терьера,  принадлежавшего

Алики,   имевшего   обыкновение  хватать  за  щиколотки  любого

посетителя.

     У молодого Императора и его супруги  не  было  даже  своей

столовой. Завтракали и обедали они вместе со всеми в просторном

помещении  за  столом, во главе которого восседала Вдовствующая

Императрица.  Однако  первый  завтрак  и  чай  Императрица-мать

разрешала приносить молодоженам в их комнаты.

     - Гостиная у них была небольшая, но уютная, и Алики часто

приглашала  меня  на  чай.  В  углу  стояло пианино, и я на нем

играла. Постепенно я всей душой привязалась к  своей  невестке.

Между  их  комнатами и моими была еще одна связь. Миссис Очард,

которая была для Алики тем же, что для меня - Нана,  и  миссис

Франклин   стали  закадычными  подругами.  Пройдя  по  длинному

коридору, Орчи часто заходила к нам с Нана посидеть. Она  много

рассказывала о детстве Алики в Дармштадте.

     Однако  пребывание  в  Аничковом  дворце  имело  для  юной

Великой княжны и светлую сторону. Вдовствующая Императрица то и

дело  откладывала  возвращение  в  Гатчину,  и   Ольга   начала

знакомиться    с    Санкт-Петербургом.   О   незапланированных,

возникавших как бы экспромтом, прогулках пешком пока  не  могло

быть и речи, но даже поездок в карете с верной спутницей в лице

миссис   Франклин  оказалось  достаточно,  чтобы  внушить  юной

Великой княжне любовь и преданность этому городу,  которые  она

пронесет   через   всю  свою  жизнь.  Прекрасный  город  с  его

несравненными    набережными,    полутора    сотнями    мостов,

соединяющими   между  собой  девятнадцать  островов,  садами  и

скверами, затихшими под снежным покровом, то и  дело  меняющими

свой  облик небесами и переменными ветрами, - все это запало в

душу юной Ольге и распалило воображение. Вернувшись  к  себе  в

Аничков дворец, она старательнее рисовала и писала маслом.

     В   том   году   она  как-то  повзрослела,  и  мало-помалу

атмосфера, царившая в Аничковом  дворце,  становилась  понятнее

ей.  Напряженность,  возникшая  в отношениях между Вдовствующей

Императрицей и ее невесткой, никогда не приводила  к  открытому

разрыву, но нередко достигала опасной грани.

     - Я  до сих пор верю, что они обе попытались понять друг

друга, но не сумели. Обе женщины  разительно  отличались  своим

характером,  привычками  и  взглядами на жизнь. После того, как

острота потери притупилась, Мама  снова  окунулась  в  светскую

жизнь,  став  при этом еще более самоуверенной, чем когда-либо.

Она любила веселиться; обожала красивые наряды,  драгоценности,

блеск  огней,  которые  окружали  ее.  Одним  словом,  она была

создана для жизни двора. Все  то,  что  раздражало  и  утомляло

Папа, для нее было смыслом жизни. Поскольку Папа не было больше

с  нами, Мама чувствовала себя полноправной хозяйкой. Она имела

огромное влияние на Ники и принялась давать ему советы в  делах

управления государством. А между тем прежде они нисколько ее не

интересовали.  Теперь  же  она считала своим долгом делать это.

Воля ее была законом для всех  обитателей  Аничкова  дворца.  А

бедняжка  Алики  была  застенчива,  скромна, порой грустна и на

людях ей было не по себе.

     - Должно  быть,   атмосфера   была   взрывоопасной,   -

предположил я.

     - Не  вполне, - покачала головой Великая княгиня. - Во

всяком случае, до взрывов дело  не  доходило.  Но  Мама  любила

сплетни.  Дамы  ее двора с самого начала приняли Алики в штыки.

Было столько болтовни, особенно, по поводу ревнивого  отношения

Алики  к  первенству Мама. Мне-то хорошо известно, что Алики не

испытывала  никакой  зависти  к  Мама,  наоборот,   ее   вполне

устраивало, что главенствующее положение оставалось не за нею.

     - Но ведь ваша невестка была Царствующей Императрицей, -

вмешался   я.   -  Как   же  Вдовствующая  Императрица  могла

претендовать на главенствующее положение?

     - Согласно  законодательству,  - стала  объяснять  мне

Великая  княгиня. - Акт этот был подписан Императором Павлом I

в 1796 году. Говорят, что он недолюбливал свою невестку. Правда

ли это, я не знаю. Однако  согласно  этому  закону  Мама  имела

преимущество  перед  молодой Императрицей. Во время официальных

приемов Мама выступала первой,  опираясь  о  руку  Ники.  Алики

следовала  за ними, в сопровождении старшего из Великих князей.

Жорж был болен и находился в далеком  Аббас-Тумане.  Михаил  не

всегда  имел  возможность  участвовать  в  такого рода приемах,

поэтому обязанность эта обычно выпадала на долю старшего  брата

Папа - Великого князя Владимира Александровича, чья англофобия

стала  притчей  во языцех и который дольше всех выступал против

женитьбы Ники. Разве могла Алики быть счастливою? Но я  никогда

не  слышала  от  нее и слова жалобы. Тот же закон устанавливал,

что  Вдовствующая   Императрица   вправе   надевать   фамильные

драгоценности,  а  также  драгоценности,  принадлежащие короне.

Насколько  мне  известно,  Алики  была  довольно  равнодушна  к

драгоценным  украшениям, за исключением жемчуга, которого у нее

было множество, но придворные сплетницы утверждали,  будто  она

возмущена  тем,  что  не  имеет  возможности носить все рубины,

розовые бриллианты, изумруды и  сапфиры,  которые  хранились  в

шкатулке Мама.

     Однако  Великая княгиня признала, что между двумя дамами с

самого начала существовали известные  трения.  Императрица-Мать

настаивала  на  том,  что именно она должна подбирать фрейлин и

статсдам для своей невестки. Гофмейстериной была княгиня  Мария

Голицына,  известная  тем,  что  внушала  священный  ужас  даже

Великим князьям.

     - Ее  бесцеремонность  вряд  ли  устраивала  Алики,   -

отметила   Великая   княгиня.   - Щекотливым  был  и  вопрос,

касающийся нарядов. Мама нравились броские, с отделкой  платья,

причем,  определенных  цветов.  Она  никогда не учитывала вкусы

самой Алики. Зачастую Мама заказывала платья, но  Алики  их  не

носила.  Она  прекрасно  понимала,  что ей идут платья строгого

покроя. Кстати, мой собственный гардероб зачастую приводил меня

в ярость, хотя я, по существу, была равнодушна к своей  одежде.

Но,  разумеется, я не имела права выбора, о чем бы ни шла речь.

До чего я ненавидела всякую отделку! Больше всего мне нравилось

льняное платье, которое я надевала, когда рисовала!

     Итак,  откровенных  скандалов  в   Аничковом   дворце   не

случалось.  Но именно в тот период были посеяны семена взаимной

отчужденности.

     - Из всех  нас,  Романовых,  Алики  наиболее  часто  была

объектом клеветы. С навешенными на нее ярлыками она так и вошла

в  историю.  Я уже не в состоянии читать всю ложь и все гнусные

измышления,  которые  написаны  про  нее,  -  отозвалась   об

Императрице  Александре  Федоровне  Великая  княгиня. - Даже в

нашей семье никто не попытался понять ее. Исключение составляли

мы с моей сестрой Ксенией и тетя Ольга. Помню, когда я была еще

подростком, на каждом шагу происходили вещи,  возмущавшие  меня

до  глубины  души. Что бы Алики ни делала, все, по мнению двора

Мама, было не так, как должно быть. Однажды у нее была  ужасная

головная  боль;  придя  на  обед,  она  была  бледна.  И  тут я

услышала, как сплетницы стали утверждать, будто она не  в  духе

из-за  того, что Мама разговаривала с Ники по поводу назначения

каких-то министров. Даже в самый первый  год  ее  пребывания  в

Аничковом  дворце  - я  это  хорошо  помню  - стоило  Алики

улыбнуться, как злюки заявляли, будто она насмешничает. Если  у

нее был серьезный вид, говорили, что она сердита.

     Никто,  кроме  двух  или трех человек, в том числе Великая

княгиня Ольга Александровна, не знал, какую помощь и  поддержку

оказывала своему супругу юная Императрица в то время.

     - Она  была  удивительно заботлива к Ники, особенно в те

дни, когда на  него  обрушилось  такое  бремя.  Несомненно,  ее

мужество спасло его. Не удивительно, что Ники всегда называл ее

"Солнышком"  - ее детским именем. Без всякого сомнения, Алики

оставалась единственным  солнечным  лучом  во  все  сгущавшемся

мраке  его  жизни.  Я  довольно  часто  приходила к ним на чай.

Помню, как появлялся  Ники  - усталый,  иногда  раздраженный,

после  бесчисленных  приемов  и  аудиенций.  Алики  никогда  не

произносила ни одного лишнего слова и никогда не  допускала  ни

одной   оплошности.   Мне   нравилось  наблюдать  ее  спокойные

движения. Она никогда не возмущалась моим присутствием.

     "Аничковское сидение" окончилось весной 1895  года,  когда

молодой  Император отвез свою супругу в Александровский дворец,

расположенный  в  Царском  Селе,  в  двух  десятках  верст   от

Санкт-Петербурга.

     В  мае  1896  года  юная  Великая княжна в обществе миссис

Франклин отправилась в Москву на коронационные  торжества.  Это

была последняя коронация Царя в России. Обе поселились вместе с

остальными членами Императорской семьи в старинном, из красного

камня,  Петровском дворце в предместье древней русской столицы.

Ольге  и  ее  Нана  предоставили  комнату   в   башне   дворца,

воздвигнутого  на холме. Оттуда Великая княжна могла любоваться

на купола многочисленных храмов, на колокольни и высокие  стены

Кремля.

     Младшая   сестра  Государя  не  была  особенно  заметна  в

ослепительном созвездии царствующих особ и  знати.  На  нее  не

было возложено никаких обязанностей, ни на одном банкете она не

появлялась.  Но  утром великого дня она отправилась в Успенский

собор,  где  происходило  таинство  священного  коронования,  и

впечатления  от  этого  события  навсегда  врезались  в  память

девочки.

     - Я была так взволнована, что накануне коронования  почти

не  спала. Я была на ногах задолго до того, как поднялась Нана.

Кажется, мы позавтракали,  я  уж  и  не  помню.  Затем  Нана  и

девушка-служанка  начали  меня  одевать. Я облачилась в длинное

придворное платье из серебристой тафты и впервые  надела  через

плечо  алую  ленту  ордена  Св. Екатерины. На голову мне надели

шитый  серебром  кокошник.   К   платью   полагалась   накидка,

прикрепленная  к  левому плечу со шлейфом. Прежде я еще никогда

не надевала "доспехи", как мы называли этот наряд, показавшийся

мне тяжелым и неудобным. На  мне  была  одна  нитка  жемчуга  и

больше никаких других украшений. А день выдался такой жаркий!

     Великая  княжна  ехала в одной из золоченых карет, которые

со  стороны  казались   замечательно   красивыми,   но   внутри

представляли  собой камеры для пыток. На каждой колдобине возки

подпрыгивали,  и  их  пассажирам  казалось,  что  они   вот-вот

переломают  себе  руки и ноги. Кареты эти использовались крайне

редко. Золоченые ручки перед коронацией были обновлены вместе с

бархатной обивкой, но, по-видимому, никто не позаботился о том,

чтобы проветрить экипажи, поскольку, по словам Великой княгини,

сидя в карете втроем, они едва не упали в  обморок  от  духоты.

Девочку  с  двух сторон зажали ее тетка, Королева Эллинов Ольга

Константиновна, и ее кузина, румынская крон-принцесса Мария.

     Кареты двигались со скоростью улитки, пробиваясь к воротам

Кремля. Глядя по сторонам, Ольга видела целое  море  непокрытых

голов,  поднятых рук, глаз, полных обожания и любви. Даже через

толстые стекла до нее доносились  радостные  возгласы,  которые

смешивались  с  колокольным звоном московских "сорока сороков".

Постепенно девочка стала забывать  о  духоте  и  неудобстве  ее

"доспехов".  Предстоявшая  церемония была в ее глазах не просто

праздничное, хотя  и  красочное  зрелище.  Она  задумалась  над

огромным  ее  значением  и начала молиться за своего Державного

брата, который ехал один во главе кортежа.

     Очутившись внутри Успенского собора, девочка почувствовала

себя "совершенно  растерянной  и  всеми  забытой".  Собор   был

невелик,  и  вся  его середина была занята огромным помостом, в

глубине которого стояли три трона: средний для Царя, левый  для

молодой  Императрицы,  правый  - для Вдовствующей. Но для юной

Великой княжны, по-видимому, места на помосте не  нашлось.  Она

полагала,  что  ей  еще повезло: она оказалась между помостом и

одной из колонн, что помогло ей выстоять церемонию коронования,

продолжавшуюся пять часов. Самым важным моментом для Ольги  был

тот,  когда  Государь,  произнеся  клятву  править  Россией как

самодержец, принял корону  из  рук  митрополита  Московского  и

возложил ее на себя.

     - Этот,  казалось  бы,  простой  жест,  - торжественно

проговорила Великая княгиня, - означал,  однако,  что  отныне

Ники  несет  ответ  только  перед Богом. Признаю, теперь, когда

абсолютная власть монархов так дискредитирована в глазах людей,

слова эти могут показаться нереальными. Но самодержавная власть

навсегда сохранит свое место в истории. Коронация Императора на

царство представляло собой таинство  священного  миропомазания,

смысл  которого  заключался  в  том,  что  Бог вручал верховную

власть над народом монарху, Своему слуге. Вот  почему,  хотя  с

тех  пор  прошло шестьдесят четыре года, я с трепетом вспоминаю

это событие.

     Великая Княгиня замолчала, и я представил себе расписанные

фресками стены древнего собора, где  столько  Царей  Московских

спят  вечным  сном  и  где собрались представители владетельных

домов  Европы   и   даже   других   частей   света,   вообразил

торжественность,  величие и благоговейную тишину, наступившую в

те  минуты.  Историю  эту  рассказывала  мне  Великая  княгиня,

находясь  в  скромном  домике  за  тысячи миль от своей родины.

Торжественность  и  величие  давно  обратились   в   прах.   Но

благоговейная  тишина  осталась.  Я  был до глубины души тронут

словами женщины, чей мир  был  разрушен  во  время  катастрофы,

которая  последовала.  Находясь  на закате жизни, она сохранила

свою веру в отвергнутые идеалы и святые древние истины.  И  это

несмотря  на то, что у нее на родине на смену дарованному Богом

самодержавию пришла  диктатура.  Диктатура  деспота,  апологеты

которой отрицают существование Бога и узурпированную ими власть

оправдывают  никчемной идеологией, которая сводится к тому, что

интересы личности - ничто перед интересами государства.

     - Церемония завершилась  на  очень  теплой  и  человечной

ноте,  - продолжала  Великая  княгиня. - Алики опустилась на

колени перед Ники. Никогда не  забуду,  как  бережно  он  надел

корону  на  ее  голову,  как нежно поцеловал свою юную Царицу и

помог ей подняться. Затем все мы стали подходить к ним,  и  мне

пришлось  покинуть  свой  укромный  уголок.  Я  встала сразу за

герцогом  и  герцогиней  Коннаутскими,   которые   представляли

королеву Викторию. Я сделала реверанс, подняла голову и увидела

голубые  глаза  Ники, которые с такой любовью смотрели на меня,

что у меня от радости зашлось сердце. До сих пор помню, с каким

пылом я клялась быть верной своей Родине и Государю.

     Вот они выходят из Успенского собора, идут  через  Красную

площадь  к  древней  Грановитой  палате,  где  Цари  Московские

некогда совещались со своими  боярами  и  принимали  чужеземных

гостей.  Там,  на  помосте, под парчовым балдахином, был накрыт

стол для парадного обеда. По старинной традиции Царь  и  Царица

обедали  отдельно  от  гостей.  За  ними наблюдал цвет русского

дворянства. Во время обеда один за другим поднимались со  своих

мест   послы   иностранных   государств,  провозглашая  здравие

Императорской четы.

     - Мне кажется, что я должна была вернуться  в  Петровский

дворец  сразу  после  коронации,  но  я  этого  не сделала. Мне

удалось вместе с  гостями  из  владетельных  домов  попасть  на

галерею  Грановитой  палаты. Мне было так жаль Алики и Ники. На

них  все  еще  были  короны  и  пурпурные  мантии,  отороченные

горностаем.  Должно быть, они были измучены. Они показались мне

такими одинокими - словно две птицы в золоченой клетке.

     При виде яств на золотых блюдах, к  которым  Царская  чета

почти не прикасалась, Ольга поняла, до чего же она голодна.

     - Я  была  на  ногах уже несколько часов. Было далеко за

полдень,  и  я  почувствовала  голодные  спазмы  в  желудке.  Я

смотрела  на все эти вкусные вещи, которые приносили к столу, а

затем уносили, и  мне  захотелось  сбежать  вниз  по  лестнице,

отыскать кухню и наесться вдоволь!

     В конце концов, за ней прибыла карета, и девочку повезли в

Петровский  дворец,  где ее ждали Нана и обед. На улицах Москвы

было столько народу, что  подчас  экипаж  двигался  не  быстрее

черепахи.  Залпы  орудийного  салюта, звон колоколов, радостные

возгласы, пение, крики толп - казалось, весь мир  обезумел  от

радости.   Да  и  сама  юная  Великая  княжна,  хотя  и  совсем

обессилела,   была   настолько   возбуждена,   что   почти   не

прикоснулась к еде.

     Вечером  после  священного  миропомазания  на  Царство вся

Москва была  залита  иллюминацией  и  вспышками  фейерверков  и

походила  на  сказочный  город.  Вспышки  огней  отражались  на

золоченых маковках и куполах соборов и церквей.

     - Перед тем, как уложить меня в постель,  Нана  позволила

мне  в  последний  раз  взглянуть  из  большого окна на далекую

картину празднества, - рассказывала Ольга Александровна. - За

эти считанные минуты я успела вобрать в  себя  все  великолепие

сцены.   Возможно,   именно   из   этого   окна  наблюдал,  как

завороженный,  Наполеон,  как  горела  восемьдесят  лет   назад

Москва.

     За   днем   торжества   последовали   другие,  наполненные

банкетами, празднествами, балами. Ни на одном  из  них  младшей

сестре  Царя  не  позволили  присутствовать.  Зато ей разрешили

поехать  на  другое  празднество  - посмотреть,  как  раздают

населению  и  гостям  Москвы Царские подарки. Как при коронации

Александра III, раздача подарков состоялась на Ходынском  поле,

на  окраине города, где обычно происходили учения артиллеристов

и саперов. В празднестве на Ходынке должны были принять участие

и крестьяне. Приехав тысячами, они  отправились  на  это  поле,

чтобы  получить  сувенир  - эмалированную кружку, наполненную

конфетами, и бесплатный завтрак, как  гости  Императора,  чтобы

остальную  часть  дня  провести  на  Ходынском  поле в танцах и

пении. В центре поля находились деревянные помосты, на  которых

были сложены горы ярких кружек с гербами. За порядком наблюдали

сотня казаков и несколько десятков полицейских.

     Что  на  самом деле послужило причиной несчастья, никто не

знал. Одни говорили  одно,  другие  - другое.  Полагают,  что

кто-то  пустил  слух, будто подарков всем не достанется. Как бы

то  ни  было,  люди,  ближе  остальных  стоявшие  к  оцеплению,

двинулись  к  помостам. Казаки попытались остановить их, но что

может сделать горстка людей перед напором полумиллионной толпы?

В  считанные  минуты  первое  робкое  движение  превратилось  в

стремительный бег массы обезумевших людей. Задние ряды напирали

на  передних  с  такой  силой,  что те падали, и их затаптывали

насмерть. Точное количество жертв катастрофы неизвестно, но оно

насчитывало тысячи. [В  своей  книге  "Царствование  Императора

Николая  II"  (М.,  "Феникс",  1992,  т.1, с.61) С.С.Ольденбург

отмечает, что "погибших на месте  и  умерших  в  ближайшие  дни

оказалось  1282  человека, раненых - несколько сот".] Утреннее

майское солнце равнодушно взирало на сцену ужасного побоища.

     Власти вконец потеряли голову. И напрасно теряли время.  В

конце  концов  было  решено  не  направлять  срочной  депеши  в

Кремлевский дворец. Со всей Москвы пригнали фургоны  и  телеги,

чтобы отвезти раненых в больницы, а убитых - в покойницкие.

     - Московские власти действовали неумело, как, впрочем, и

чиновники двора. Наши кареты были заказаны слишком  рано.  Утро

выдалось  великолепное.  Помню,  как  нам было весело, когда мы

выехали за ворота города, и каким непродолжительным  было  наше

веселье.

     Ольга и ее спутники увидели, что навстречу им приближается

вереница  повозок.  Сверху они были покрыты кусками брезента, и

можно было видеть много покачивающихся рук.

     - Сначала я было подумала, что люди машут нам руками,  -

продолжала   Великая   княгиня.   -  Вдруг   сердце   у  меня

остановилось. Мне стало дурно. Однако я продолжала смотреть  на

повозки.    Они    везли    мертвецов   -  изуродованных   до

неузнаваемости.

     Катастрофа привела москвичей в  уныние.  Она  имела  много

последствий.  Враги  Царской  власти  использовали  ее  в целях

пропаганды. Во всем винили полицию. Винили также  администрацию

больниц и городскую управу.

     -  Многие   разногласия,   существовавшие  среди  членов

Императорской  фамилии,  стали  достоянием  гласности.  Молодые

Великие  князья,  в  частности, Сандро, муж моей сестры Ксении,

возложили вину за случившуюся трагедию на дядю Сержа,  военного

губернатора  Москвы.  Мне  казалось, что мои кузены были к нему

несправедливы. Более того, дядя Серж сам был в таком отчаянии и

готов был тотчас же подать в отставку. Однако  Ники  не  принял

его  отставки.  Своими  попытками  свалить  вину на одного лишь

человека, да еще своего же сородича, мои кузены,  по  существу,

поставили  под  удар  все семейство, причем именно тогда, когда

необходимо  было  единство.  После  того,  как  Ники  отказался

отправить в отставку дядю Сержа, они набросились на него.

     Русские  социалисты,  укрывшиеся  в  то время в Швейцарии,

обвинили Императора в равнодушии к страданиям своих  подданных,

поскольку   вечером   того   же   дня  Государь  и  Императрица

отправились на бал, который давал французский посол  маркиз  де

Монтебелло.

     - Я  знаю  наверняка, что ни один из них не хотел идти к

маркизу. Сделано это было лишь под мощным  нажимом  со  стороны

его  советников.  Дело  в  том,  что  французское правительство

истратило огромные средства на прием, и приложило много трудов.

Из Версаля и Фонтенебло привезли для украшения  бала  бесценные

гобелены и серебряную посуду. С юга Франции доставили сто тысяч

роз.  Министры Ники настаивали на том, чтобы Императорская чета

отправилась на прием, чтобы выразить свои дружественные чувства

по отношению к Франции. Я знаю, что  Ники  и  Алики  весь  день

посещали раненых в больницах. Так же поступили Мама, тетя Элла,

жена  дяди  Сержа, а также несколько других дам. Много ли людей

знает или желает знать, что Ники потратил многие тысячи  рублей

в  качестве  пособий  семьям  убитых и пострадавших в Ходынской

катастрофе? Позднее я узнала от него, что сделать это было в то

время  нелегко:  он   не   желал   обременять   Государственное

казначейство, и оплатил все расходы по проведению коронационных

торжеств из собственных средств. Сделал он это так ненавязчиво,

незаметно,  что  никто  из  нас  - за исключением, разумеется,

Алики - не знал об этом.

     - Вы долго оставались в Москве? - спросил я.

     - Ну, что вы! Все чужеземные гости разъехались по  домам.

Ники  и  Алики  отправились  в  одну из первых своих поездок по

стране.

     - А вы что делали?

     - Мама вернулась в Гатчину. Я поехала вместе с ней.

     К радости юной  Великой  княжны  Вдовствующая  Императрица

находила  для  себя все больше занятий в годы, последовавшие за

кончиной Императора Александра III.  У  нее  как  бы  появилось

второе  дыхание.  Прежде  ее  занимали  женское  образование  и

больничное дело, теперь же круг ее интересов охватывал политику

и вопросы дипломатии.  Неопытность  ее  старшего  сына  как  бы

оправдывала  этот  ее  интерес.  Надо  отдать  ей  должное, она

действовала  умело.  Давала   советы,   изучала   международную

обстановку, черпая много полезных сведений из бесед с послами и

Императорскими министрами.

     - Для меня было настоящим откровением умение Мама решать

такого рода вопросы,  - призналась  Великая  княгиня.  - Ко

всему,  она  стала  безжалостной.  Мне  довелось оказаться в ее

апартаментах,  когда  она  принимала  у  себя  некоего   князя,

занимавшего  тогда  пост  директора  всех учебных заведений для

девочек в Империи. Это был суетливый, желчный господин, который

разводил неразбериху и во всем обвинял своих  подчиненных.  Его

никто  не  переваривал.  В  тот  день Мама вызвала его к себе в

Аничков дворец, чтобы сообщить  ему  о  его  отставке.  Никаких

объяснений  она  ему не дала. Лишь сказала ему ледяным голосом:

"Князь, я решила, что вы должны оставить  свой  пост".  Бедняга

так растерялся, что, заикаясь, пролепетал: "Но... но я не смогу

оставить  Ваше  Величество".  "А я вам говорю, вы оставите свой

пост", - ответила Мама и вышла из кабинета. Я  последовала  за

ней, не смея взглянуть на бедного князя.

     Возраст  Ольги  приближался  к двадцати годам. Императрица

Мария Федоровна решила  вместо  миссис  Франклин  приставить  к

младшей  дочери  выбранную  ею  фрейлину. Известие это дошло до

Великой княжны окружным путем. Своей  старой  няне  девушка  не

сказала  ничего.  Брат  и  его  супруга жили в Царском Селе, но

Ольга была твердо уверена в поддержке  Государя.  Она  отдавала

себе отчет в том, что не сможет расстаться с Нана, которая одна

понимала  Великую  княжну. Махнув рукой на этикет и воспитание,

Ольга пошла к родительнице и устроила сцену.

     - Алики привезла с собой в Россию миссис Орчард. А что  я

буду  делать без Нана? Если ты прогонишь ее, то я убегу. Хоть с

дворцовым  трубочистом.  Убегу  и  стану  чистить  картошку   у

кого-нибудь  на  кухне,  или  наймусь в прислуги к какой-нибудь

светской даме из Петербурга. И я уверена,  что  Ники  будет  на

моей стороне.

     - Ты  всегда  была  своевольной.  Теперь ты сошла с ума!

Сейчас же выйди из комнаты, - приказала мать Ольге.

     Миссис   Франклин   осталась   при   Великой   княжне.   В

апартаментах  Ольги  Александровны  никакой  фрейлины  так и не

появилось на этот раз [У  Великой  княжны  Ольги  Александровны

фрейлины не было до 1901 года, когда Императрица Мать заставила

ее обзавестись таковой. Выбор Вдовствующей Императрицы оказался

неудачным.    Госпожа    Александра   Коссиковская,   прекрасно

воспитанная, умная и очень красивая женщина,  вскоре  завоевала

доверие  своей юной хозяйки, которая называла ее "Диной". Но их

дружба оказалась недолгой: Дина  вскоре  влюбилась  в  Великого

князя  Михаила Александровича и тотчас была уволена.]. Хозяйкой

положения оставалась Нана - вопреки всем трудностям. В  данном

вопросе  Император  Николай  II  действительно встал на сторону

сестры, и Вдовствующая Императрица  стала  смотреть  на  миссис

Франклин,  как  на  захватчицу,  отнявшую  у  нее привязанность

дочери. Прежде сыпавшиеся как из рога  изобилия  рождественские

подарки  и  другие  знаки  Высочайшего  внимания стали не столь

ценными и частыми, как раньше. Для Императрицы Марии  Федоровны

Нана стала "этой противной женщиной".

     Великая княжна одержала победу в борьбе за личную свободу,

но это  была  Пиррова  победа, отнявшая у молодой девушки много

сил. Оказавшись без  придворных  дам  у  себя  в  апартаментах,

Великая    княжна    с    иронией   наблюдала   за   окружением

Императрицы-Матери. Мария Федоровна любила видеть  вокруг  себя

знакомые лица. У нее при дворе было много дам, от которых давно

не  было  никакого  проку,  однако уволить их она не могла. При

дворе обреталась некая мадемуазель  де  л'Эскай,  бельгийка  -

такая дряхлая, что никто не помнил ее даже пожилой. Некогда под

ее  началом  была  детская Императрицы. Она ездила из Гатчины в

Петербург и обратно, всегда безупречно одетая, в  ослепительных

перчатках,  любившая  хорошо  поесть  и сыграть в преферанс, но

почти ни с кем не разговаривавшая. Были две старые девы, сестры

графини Кутузовы, потомки знаменитого фельдмаршала,  получившие

шифр  еще  в 1865 году. Они тоже слонялись давно без дела, зато

очень заботились друг о друге и большое внимание уделяли своему

здоровью. Был при дворе Императрицы-Матери и весьма  преклонных

лет  господин,  сын  поэта  В.А.Жуковского, который носил белый

парик. Лишь благодаря давно увядшим лаврам своего отца он  имел

в  своем  распоряжении удобные апартаменты в Большом Гатчинском

дворце.  Была  и  любимая  придворная  дама  Императрицы  Марии

Федоровны,  графиня Елизавета Воронцова, обремененная семьей из

восьми человек,  однако  ни  ее  муж,  ни  дети  не  мешали  ей

постоянно находиться при дворе.

     - Она  была невероятной сплетницей. Она чуяла скандал за

несколько  верст.  Вынуждена  признаться,  что  Мама  нравилось

слушать  ее,  - сказала Великая княгиня. - В те дни газеты не

печатали  разного  рода  досужие  вымыслы.  Во  всяком  случае,

русские  газеты.  А  Лили  Воронцова  обладала  даром  сочинять

небылицы, основываясь на ненароком оброненном кем-то нескромном

замечании. Мне она не  нравилась,  хотя  мне  приходилось  быть

вежливой  с  нею  - ради  собственного  спокойствия.  Зато  я

полюбила ее старшую дочь Сандру.

     Очень часто, когда Великая княгиня называла чьи-то  имена,

она  говорила,  что "подружилась" или "привязалась" то с одной,

то с другой  придворной  дамой.  Однако  молодых  из  них  было

немного.  Она  по-прежнему  вместе  с  Великим  князем Михаилом

Александровичем принимала у себя молодых  людей  и  девушек  из

самых  знатных  семей, но, похоже на то, ни с кем по-настоящему

не  подружилась  во  время  таких  собраний   аристократической

молодежи.  Однако  Ольга  всегда оставалась прежней девочкой -

живой, непосредственной, жаждущей привязанности.

     Когда Вдовствующая Императрица вмешивалась в  повседневную

жизнь  дочери  и  мягко укоряла дочь в ее нежелании занять свое

место в светском  обществе,  в  девушке  пробуждалась  мятежная

натура  и  она  забывала  о  своем  воспитании, прежнем опыте и

традициях. Однако, когда  молодая  Великая  княжна  становилась

посторонним  наблюдателем,  она совершенно искренне восхищалась

своей родительницею.

     - В роли Императрицы она была великолепна.  Она  обладала

притягательностью, а ее жажда деятельности была невероятной. От

ее  внимания  не  ускользала ни одна из сторон образовательного

дела в Российской  Империи.  Она  немилосердно  эксплуатировала

своих секретарей, но не щадила и себя. Даже скучая на заседании

какого-нибудь   комитета,  она  не  выглядела  скучающей.  Всех

покоряла ее манера общения и тактичность. Совершенно откровенно

Мама наслаждалась своим положением первой дамы в  Империи.  Те,

кто  служили  ей,  например, Шереметьевы, Оболенские, Голицыны,

относились к  своей  службе,  как  к  почетной  обязанности.  В

России,  как и в Дании, происходило одно и то же: то одно лицо,

то другое приходило к  Мама,  чтобы  поделиться  с  нею  своими

проблемами и заботами. И потом, - добавила Великая княгиня, -

я старалась не забывать, как горячо любил ее Папа.

     Великой княжне исполнилось семнадцать; у нее была ее Нана,

ее скрипка  [Уроки  игры  на  скрипке юной Великой княжне давал

Владислав Курнакович,  талантливый  музыкант,  игравший  первую

скрипку  в  Императорском  оркестре.  Николай  II подарил своей

младшей сестре и ее знаменитому учителю по скрипке, которым  не

было цены. Одна из них некогда принадлежала композитору Львову,

автору  музыки русского национального гимна "Боже, Царя храни!"

При  загадочных  обстоятельствах  скрипка  эта  была  похищена.

Превратившись в сыщика, Курнакович три месяца искал ее по всему

миру.  В  конце  концов,  он  нашел  ее на витрине антикварного

магазина в Лондоне!], ее живопись. И ее вдруг охватила тревога.

Ее старшая сестра Ксения,  выйдя  замуж  за  русского  Великого

князя,  осталась  дома,  на  родине.  Но  найдется  ли еще один

Романов, который женился бы на ней? Покинуть любимую страну для

нее было бы мучительно. Фреденсборг устраивал  ее,  как  место,

где  она проводила свои летние каникулы, но поселиться навсегда

в Дании она бы не смогла.  Оставались  германские  владетельные

дома, но Ольга помнила, с каким открытым презрением относился к

ним  ее  покойный  отец,  Александр III [И совершенно напрасно.

Германские владетельные дома дали Дому Романовых  прекрасных  и

преданных  невест.  Кстати,  супруга  Императора Николая I была

принцессой Гессен-Дармштадтской, как и  Государыня  Императрица

Александра  Федоровна, супруга Николая II. На наш взгляд, отход

от традиционных дружественных отношений с Германией и сближение

с Францией и Англией, заклятым  врагом  России,  предопределили

падение Императорской России (Примеч. переводчика.)].

     - По ночам мне снились кошмары, будто бы меня отправляют

в ссылку. Нана  просыпалась  и  успокаивала  меня.  Разумеется,

поделиться подобными страхами с Мама я бы не посмела.

     Молодой  Император  часто  приезжал  в Гатчину из Царского

села, и "иногда мне  разрешали  поехать  вместе  с  ним,  чтобы

повидать   Алики.   То  и  дело  в  Гатчину  приезжала  графиня

Воронцова, сообщавшая  Мама  о  том,  что  общество  недовольно

высокомерием  Алики.  Я  полагала,  что все это было неправдой.

Здоровье Алики  становилось  все  хуже.  Сердце  у  нее  начало

сдавать.  Она  страдала от приступов ишиаса. Беременности у нее

проходили трудно" [С  1895  по  1901  год  молодая  Императрица

родила четырех дочерей.].

     В  начале  1899  года Императрица Мария Федоровна сообщила

своей младшей дочери, что летом она начнет появляться в  свете.

У  юной  Ольги  похолодело  сердце.  Помимо  всего прочего, это

значило, что ей придется расстаться с многими  незначительными,

но  так много значившими для нее вольностями: лишним часом игры

на скрипке, прогулками по парку, столько  радости  приносившими

ей  занятиями живописью. "Выходы в свет" означали необходимость

по всевозможным поводам появляться на людях, поездки в обществе

Императрицы-Матери,  приемы,  банкеты,  аудиенции.  Но  Великая

княжна  получила передышку сроком на год. И по весьма печальной

причине.

     В июле 1899  года  в  предгорьи  Кавказа,  в  Аббас-Тумане

скончался  от туберкулеза ее второй брат, Великий князь Георгий

Александрович. Узнав о кончине брата из телеграммы, Николай  II

сообщил печальное известие матери.

     - Мама,  Жоржа  больше  нет,  - произнес он спокойно, и

Императрица зарыдала. Великому князю Георгию было двадцать семь

лет,  и  его  смерть,  по  словам  Великой   княгини,   явилась

невосполнимой потерей. Умный, великодушный, умевший располагать

к  себе  людей,  Великий князь мог бы оказать большую поддержку

Николаю II. По мнению Ольги Александровны, из всех  ее  братьев

Георгий   наилучшим   образом   подходил   на   роль  сильного,

пользующегося популярностью Царя. Она была убеждена,  что  если

бы он был жив, то охотно принял бы на свои плечи бремя Царского

служения  вместе  с  короной,  от  которой  брат столь смиренно

отказался  в  1917  году  [Государь  Николай  II  пал   жертвой

заговора,   в  котором,  помимо  предателей-генералов,  которые

некогда были  облагодетельствованы  Императором,  изолировавших

его от массы народа и от армии, участвовали не только "денежные

мешки"  и  земельная знать, но и некоторые члены династии: в.к.

Николай Николаевич, "Владимировичи" и другие  Романовы,  многие

годы  вредившие  Царю.  Ольга  Александровна  могла  этого и не

знать. (Примеч. переводчика.)], и, возможно, спас бы Россию  от

коммунистической революции.

     - Жорж  не  должен  был умереть. С самого начала доктора

проявили свою некомпетентность. Они то и дело  посылали  его  с

одного  курорта на другой. Они не желали признавать, что у него

туберкулез. То и дело они заявляли, что у Жоржа "слабая грудь".

     Ольга Александровна рассказала мне,  что  ее  брата  нашла

крестьянка.  Он лежал на обочине дороги рядом с перевернувшимся

мотоциклом. Умер он у нее на руках. Изо рта у него текла кровь,

он кашлял и задыхался. Женщина,  принадлежавшая  к  религиозной

секте  "молокан",  была  доставлена  в  Петергоф,  где поведала

убитой горем Императрице-Матери о последних мучительных минутах

жизни ее любимого сына.

     - Мне запомнилась высокая,  в  черном  платье  женщина  с

Кавказа  в черной с белым накидке, которая молча скользила мимо

фонтанов. Она походила на персонаж  из  какой-нибудь  греческой

трагедии. Мама сидела с ней, запершись, часами.

     Относительно кончины Великого князя по России ходили самые

зловещие слухи, но Великая княгиня была уверена, что смерть его

была вызвана  легочным  кровоизлиянием,  вызванным  тряской при

езде  на  мотоцикле,  кататься  на  котором  ему  было   строго

запрещено.

     Смерть  Великого  князя  Георгия  положила конец ежегодным

поездкам всей семьей в далекий Аббас-Туман  ранней  весной  или

поздней  осенью. Такие поездки всегда вносили большое оживление

в жизнь младших Великих князей и княжон. Среди  дышащих  покоем

Кавказских  гор  Царская  семья  освобождалась  от тревог, ведя

беззаботную  деревенскую  жизнь.  Насколько  провинциальной   и

поистине  простой  была эта жизнь, свидетельствует удивительная

история, которую рассказала мне Великая княгиня.

     - Пища, которую  готовила  и  подавала  на  стол  местная

кавказская    прислуга,   была   местного   происхождения,   за

исключением сыра, который привозили из Дании. Всякий  раз,  как

нам  доставляли  большие головы сыра, мы обнаруживали в больших

отверстиях крохотных мышат, которые играли там  в  прятки.  Для

невозмутимых  кавказцев  зрелище  это  было  вполне привычным и

нисколько их не волновало. Мы настолько  привыкли  к  крохотным

проказникам,  что,  не  обнаружив  их  несколько  раз  в  сыре,

по-настоящему расстроились!

     Турецкая граница находилась совсем рядом, и  кругом  полно

было  разбойников.  Все  кавказцы были вооружены, и всякий раз,

как Вдовствующая Императрица покидала  дворец,  ее  сопровождал

телохранитель  из числа кавказцев. Среди них, по словам Великой

княгини, был Омар - поразительно красивый и  сильный  горец  с

горящими черными глазами, любимец императрицы.

     - Каждый  раз  Мама  расспрашивала его про разбойников и

шутливо замечала: "Омар, когда я  смотрю  вам  в  глаза,  то  я

думаю, что вы наверняка и сами были когда-то разбойником!" Омар

избегал  глядеть  на нее и отвечал отрицательно. Однако однажды

он не выдержал. Упав на колени, он признался, что в самом  деле

был  прежде разбойником и стал умолять Мама о прощении. Мама не

только даровала ему прощение, но включила  его  в  число  своих

постоянных   телохранителей.   С   того   времени   Омар   стал

сопровождать ее повсюду, словно прирученный. Представляю  себе,

какой шум устроили бы в Петербурге, если бы узнали, что один из

телохранителей    Императрицы    когда-то    был   обыкновенным

разбойником с большой дороги!

     Поскольку Великий князь Георгий был наследником  престола,

придворный  траур  продолжался  год. В конце концов, летом 1900

года Вдовствующая Императрица устроила особенно пышный прием  в

честь младшей дочери.

     - Это  был сущий кошмар. Выдался особенно жаркий день. В

длинном бальном платье,  в  сопровождении  несносной  фрейлины,

маячившей  сзади  меня,  я  чувствовала себя зверьком в клетке,

которого впервые показывают публике. Вы знаете, это ощущение не

покидало  меня  и  впоследствии.  Я  всегда   воображала   себя

зверьком,  посаженным  в  клетку  на  цепь, всякий раз, как мне

приходилось выходить в свет. Я видела толпу, и у толпы не  было

лица.  Это  было  ужасно.  Мне  следовало  бы  помнить  о своем

происхождении и выполнять свой долг, не испытывая  такого  рода

чувств.  Тут кроется какая-то загадка: ведь я гордилась именем,

которое я ношу, и своими предками, но где-то в  душе  гнездился

вот этот непонятный страх...

     Однажды   майским   днем   1901   года  было  опубликовано

лаконичное    сообщение,    исходившее    из    Царскосельского

Александровского   дворца   и   Гатчинского   Большого   дворца

одновременно.  Население  страны  оповещалось  о  том,  что  Ее

Императорское  Высочество Великая княжна Ольга Александровна, с

общего согласия Государя Императора и Вдовствующей  Императрицы

обручена с Его Высочеством принцем Петром Ольденбургским.

     Новость   потрясла  Санкт-Петербург  и  Москву.  Никто  не

поверил, что предстоящий брак основан на взаимной любви.  Ольге

было девятнадцать лет, принц Ольденбургский был на четырнадцать

лет  старше,  и  всему  Петербургу  было  известно,  что  он не

проявляет особого интереса к женщинам.  Большинство  обывателей

не  сомневались  в том, что, поскольку старшая дочь Императрицы

Матери производит на  свет  одного  ребенка  за  другим,  Мария

Федоровна пожертвовала счастьем своей младшей дочери ради того,

чтобы   Ольга  всегда  оставалась  под  рукой  и  всегда  могла

приехать, как в Гатчину, так и в Аничков. По  мнению  же  самой

Великой княгини, Вдовствующую Императрицу уговорили отдать дочь

замуж  за их сына родители принца Ольденбургского, в частности,

его честолюбивая мать, принцесса Евгения, которая была  близкой

подругой  Марии  Федоровны  [С  эпохи Петра I на русскую службу

поступали представители некоторых  второстепенных  владетельных

домов,   к  примеру,  принцы  Гессен-Гомбургские  и  другие.  К

середине и концу XVIII века  их  число  увеличилось,  поскольку

большинство   из   них   предпочитали  находиться  под  властью

Императриц Елизаветы Петровны и Екатерины  II,  а  не  Фридриха

Великого.  Им необязательно было отказываться от своих земель в

Германии. К концу столетия прочно обосновались в России  принцы

Гольштейн-Готторпские,  Ольденбургские и Мекленбург-Стрелицкие.

Одна  из  дочерей  Павла  I   была   супругой   принца   Георга

Ольденбургского, а другая Великая княжна вышла замуж за герцога

Лейхтенбергского.   Таким   образом,   все   три   фамилии   -

Ольденбургские, Мекленбург-Стрелицкие  и  Лейхтенбергские  были

связаны  узами  с  Династией  Романовых.  Все  они титуловались

"Высочествами", а не "Императорскими Высочествами".].

     Великая княжна и ведать не ведала о  подобных  махинациях.

Она  встречала своего кузена почти на всех семейных собраниях и

находила его слишком  старым  для  своего  возраста.  Он  очень

заботился  о  своем  здоровьи. Другой его заботой были азартные

игры. Он терпеть не мог  домашних  животных,  открытые  окна  и

прогулки.  Появляясь  в свете лишь изредка, все остальное время

он сидел дома, а ночи чаще всего коротал за карточным столом  в

одном   из   петербургских  клубов  [Принц  Петр  Александрович

Ольденбургский  (1868-1924)  был  военным,  флигель-адъютантом,

затем  Свиты Е.В. генерал-майором. Когда же он успевал служить?

(Примеч. переводчика.)]. При звуках музыки он  зевал.  Живопись

ставила его в тупик.

     - Сказать  вам  откровенно,  меня обманом вовлекли в эту

историю, - заявила Великая  княгиня.  - Меня  пригласили  на

вечер  к  Воронцовым.  Помню,  мне не хотелось ехать туда, но я

решила, что отказываться неразумно. Едва я  приехала  к  ним  в

особняк,  как  Сандра  повела  меня  наверх,  в  свою гостиную.

Отступив в сторону, она впустила меня внутрь, а  затем  закрыла

дверь.  Представьте  себе  мое  изумление,  когда  я  увидела в

гостиной кузена Петра. Он стоял словно  опущенный  в  воду.  Не

помню,  что я сказала. Помню только, что он не смотрел на меня.

Он, запинаясь, сделал  мне  предложение.  Я  так  опешила,  что

смогла  ответить  одно:  "Благодарю  вас". Тут дверь открылась,

влетела графиня Воронцова,  обняла  меня  и  воскликнула:  "Мои

лучшие  пожелания".  Что  было  потом, уж и не помню. Вечером в

Аничковом дворце я пошла в комнаты  брата  Михаила,  и  мы  оба

заплакали.

     К  рассказу  этому  Великая  княгиня  не  прибавила больше

ничего. У меня возникло столько вопросов, но  я  не  посмел  их

задать.  Если  даже  ее родительница была так жестокосердна, то

ведь ее старший  брат,  Император  Николай  II,  мог  запретить

такого  рода сделку. Великая княгиня ни разу не упомянула имени

брата в связи с этой помолвкой. Возможно, ее удерживало чувство

лояльности. Однако сам собой напрашивается вывод: должно  быть,

молодой Император поддался влиянию Императрицы-Матери.

     В  свое  время  Ольга  сражалась  как  тигрица,  не  желая

допустить увольнения  миссис  Франклин.  В  данном  случае  она

совсем  не  стала  бороться.  Хотя она была обречена на жизнь с

постылым человеком, зато ей  не  нужно  было  покидать  родину.

Предполагаю, что уже одно только это соображение примирило ее с

браком,  похожим  на фарс. Но даже подобное обстоятельство вряд

ли могло утешить девушку с горячим, жаждущим любви сердцем.

     Императрица    Мария     Федоровна     решила     ускорить

бракосочетание.  Состоялось  оно  в  конце  июля  1901 года. На

торжество были приглашены лишь  самые  ближайшие  родственники.

Свадьба  была  не  слишком веселой. После того, как новобрачная

переоделась,  супруги  поехали  в  Санкт-Петербург,  во  дворец

принца  Ольденбургского.  Первую  ночь  Великая княгиня провела

одна. Наплакавшись вдоволь, она уснула. Принц Петр отправился к

своим старым приятелям в клуб, откуда вернулся под утро.

     - Мы прожили с ним под одной крышей почти пятнадцать лет,

- откровенно заявила Ольга Александровна, - но так и не стали

мужем и женой.

     Принцесса Евгения Ольденбургская, сын которой стал  теперь

зятем Императора, начала щедро одаривать невестку. Она подарила

Ольге  колье из двадцати пяти бриллиантов, размером в миндалину

каждый,  рубиновую  тиару,  которую  некогда  подарил  Наполеон

Императрице Жозефине, и сказочной красоты сапфировое колье.

     - Колье  было  таким  тяжелым,  что я не могла его долго

носить. Обычно  я  прятала  его  в  сумочку  и  надевала  перед

появлением   в  обществе,  чтобы  не  страдать  лишние  минуты.

[Великая княгиня сообщила мне: "После того, как в 1916 году мой

брак был признан недействительным, я вернула все  драгоценности

семье  принца  Ольденбургского.  Я была особенно рада тому, что

так поступила, узнав, что принц Петр и  его  мать  жили  вполне

сносно на средства от продажи драгоценностей, вывезенных ими из

России после революции".]

     Ходили смутные слухи о том, что "молодые" отправятся на юг

Франции, но медового месяца не было, и вскоре у Великой княгини

начался острый приступ меланхолии. Приступ прошел, но у молодой

женщины  начали  выпадать  волосы, и в конце концов ей пришлось

заказать парик. Она так и не научилась носить его.  Однажды  во

время  поездки  в  открытом  экипаже  вместе  с  Императором  и

Императрицей Александрой Федоровной  Ольга  почувствовала,  что

парик вот-вот свалится у нее с головы.

     - Я  схватила  обеими  руками  свою шляпу и в таком виде

ехала. Поскольку о моей болезни не сообщалось, прохожие, должно

быть, приняли меня за сумасшедшую.

     Осенью 1901 года принц Ольденбургский неохотно  согласился

оставить  общество петербургских картежников, и они отправились

в Биарриц в сопровождении "Дины" и миссис Франклин.

     - Остановились мы в "Отель дю Палэ". Однажды  вечером  мы

устроили  у себя прием. Я танцевала фокстрот. Неожиданно кто-то

меня толкнул. Парик слетел у меня с головы и  упал  в  середине

зала.  В  наступившей  тишине  перестал  играть  и  оркестр.  Я

позеленела от ужаса. Не помню, кто поднял мой парик, но пока  у

меня  не  отросли  свои  волосы,  я больше не смела танцевать в

парике. К началу 1903 года парик свое отслужил.

     Однажды  вечером,  когда  они  обедали,   ресторан   отеля

наполнился дымом.

     - В  одном  из  флигелей  произошел  небольшой пожар, но

Вашему  Императорскому  Высочеству   нечего   волноваться,   -

уверенным   тоном   заявил  метрдотель.  Спустя  мгновение  все

вскочили из-за столов, спасая свою жизнь.

     Великая княгиня бросилась в свои  номера,  надеясь  спасти

хоть  какие-то  свои  вещи.  Когда  она  выскочила  из  отеля и

очутилась на газоне перед входом, запыхавшаяся и  растрепанная,

то обнаружила, что в руках у нее зажата брошка.

     - Это все, что я сумела захватить с собой в волнении, -

вспоминала Ольга Александровна. На ее счастье, прибежал, тяжело

дыша, тучный греческий господин, живший  в  номере  на  том  же

этаже,  что  и Великая княгиня. В руках у него была шкатулка, в

которой находились все драгоценности Ольги Александровны.

     - Впоследствии я узнала, что его дочь замужем  за  князем

Орловым-Давыдовым.   Этим-то   и   объяснялась   его  забота  о

сохранности имущества русских Великих княгинь.

     Принцу Ольденбургскому не так повезло,  как  его  жене.  У

него  сгорел  весь  гардероб,  в  том  числе  все его мундиры и

ордена, и среди них  знаменитый  датский  орден  Белого  слона,

специально изготовленный для него придворным ювелиром Фаберже.

     Позднее  они  отправились  в Карлсбад и остановились там у

дяди Берти. Карлсбад был преднамеренно выбран  Эдуардом  VII  и

его  приятелями, где под предлогом принятия "лечебных процедур"

они   могли    предаваться    таким    развлечениям,    которые

способствовали  дурной  славе  периода, впоследствии названного

"Эдвардианской эрой".

     - До сих пор вижу перед собой дядю Берти, который сидит с

невозмутимым видом перед своим отелем, попыхивая сигарой,  а  в

это  время  толпы  немецких  туристов стоят и смотрят на него с

благоговейным ужасом и любопытством.

     - Как вы можете выносить это, дядюшка Берти? - спросила

я его однажды.

     - Что  тут  такого?  Для  меня  глазеть  на них такое же

развлечение, как и для них  - глазеть  на  меня,  - ответил

английский король.

     Относительно  реакции Эдуарда VII на ее замужество Великая

княгиня ничего не сказала. Но он был добр к ней и предоставил в

ее распоряжение яхту, с тем, чтобы она могла  кататься  на  ней

вдоль Средиземного побережья Италии.

     - В Сорренто мы сошли на берег и устроили небольшой прием

на веранде  гостиницы.  Неожиданно в глаза мне бросился молодой

британский офицер-моряк  с  копной  рыжих  волос.  Он  стоял  и

разглядывал  море. Мы начали обстреливать его виноградинками, и

в конце концов я пригласила его присоединиться к нам. Он так  и

сделал.

     Молодой  британский  моряк,  скоро  ставший известным, как

"Джимми",   лейтенант   королевского   военно-морского   флота,

впоследствии стал вице-адмиралом Т.В.Джеймсом, одним из близких

друзей  Великой  княгини. Его храбрость и находчивость во время

революции принесли ей неоценимую пользу.

     - Ну, разумеется, мы  довольно  весело  провели  время  в

Сорренто,  - ответила  на  мой вопрос Ольга Александровна. -

Первый шок миновал, я все еще питала надежду на лучшее будущее.

К сожалению, во время нашего пребывания в этом городе  возникли

осложнения.  К  нам  туда приехал мой брат Михаил. Он давно был

влюблен в Дину, мою первую фрейлину.  Они  решили  сбежать,  но

кто-то  их  выдал.  Дину,  разумеется, тотчас уволили. Брат был

безутешен. Он обвинял Мама и Ники. Помочь им я не могла. Иногда

мне приходило в голову, что нам, Романовым, лучше  бы  родиться

без  сердца.  Мое  сердце было еще свободным, но я была связана

узами брака  с  человеком,  для  которого  я  была  всего  лишь

носительницей  Императорской  фамилии.  Чтобы  потрафить  своей

жесткой,  честолюбивой  матери,  он  стал   номинальным   зятем

Императора.  Если бы я вздумала рассказать кузену Петру о своем

сердце, истосковавшемся по любви и нежности, он  счел  бы  меня

сумасшедшей.

     Чета   Ольденбургских   вернулась  в  Россию  перед  самым

Рождеством.   Несколько    месяцев,    которые    были    очень

утомительными,  они  провели  в Петербурге, но затем, к радости

Ольги, отправились в Рамонь, огромное поместье далеко к югу  от

Москвы,  принадлежавшее свекрови Великой княжны. И там, впервые

в своей жизни, Ольга близко соприкоснулась с крестьянами.

     - Я ходила из одной деревни в  другую,  и  никто  мне  не

препятствовал.  Я  заходила  в  крестьянские избы, беседовала с

мужиками и бабами и чувствовала себя своей среди  них.  Были  у

них  трудности  и  даже  нужда,  о существовании которой я и не

подозревала. Но я видела их доброту, великодушие и  несгибаемую

веру в Бога. Как мне представляется, эти крестьяне были богаты,

несмотря  на  их  бедность,  и  когда я находилась среди них, я

чувствовала себя настоящим человеком.

     Но частых посещений деревень было недостаточно  для  Ольги

Александровны.   Скука,  царившая  в  безобразном  доме  принца

Ольденбургского, вскоре стала невыносимой для молодой  женщины,

и  она  решила  проявить  самостоятельность.  Сначала она стала

ежедневно приходить в  больницу,  существовавшую  в  имении,  и

наблюдать  за  работой докторов и сестер милосердия, всякий раз

узнавая что-то новое. Затем решила  построить  небольшой  белый

особняк неподалеку от Рамони.

     Принцы  Ольденбургские  возражать  не  стали.  Особняк был

построен. Его назвали Ольгино. Поехал ли  принц  Ольденбургский

за  своей  супругой  в  новый  дом,  сказать  не  могу.  Вполне

вероятно, он предпочел остаться в Рамони.

     - Я распорядилась так, чтобы Ольгино построили на  холме,

откуда  открывался вид на речку Воронеж, приток Дона. Местность

была восхитительная.  Поля  упирались  в  леса,  из-за  которых

выглядывали  золоченые  купола  старинного монастыря св. Тихона

Задонского, куда приходило множество паломников. Помню, однажды

летним вечером я сидела на балконе  и  наблюдала,  как  садится

солнце.  Вокруг  царил  такой  покой, что я поклялась, что если

Господь когда-нибудь удостоит меня быть счастливой,  то  своего

первенца я нареку Тихоном.

     Официально    Великая    княгиня    считалась   принцессой

Ольденбургской.  Ей  необходимо  было  появляться  в  Рамони  и

присутствовать  на балах и приемах, которые давала ее свекровь.

Юной Ольге  запомнилась  одна  гостья  - молодая  и  красивая

племянница  принца  Петра  - Принцесса Мари-Клэр. Она получила

образование во Франции и была совершенно незнакома  с  Россией.

Ее визит закончился внезапно.

     - Она  с  трудом  поверила мне, что до ближайшего города

шестьдесят пять верст. Потом началась охота на  волков,  и  она

услышала волчий вой. Он так напугал ее, что Мари-Клэр тотчас же

уехала в Париж.

     Великая княгиня так полюбила Ольгино и своих крестьян, что

ей трудно было расстаться с ними осенью. Но, несмотря на все ее

попытки стать независимой, Ольга не была хозяйкой своей судьбы.

Ей нужно было возвращаться на север.. Свою первую зиму замужней

женщины она провела в огромном дворце принцев Ольденбургских на

дворцовой набережной.

     - До  чего  же  мне  было  неприятно  находиться там, -

заявила Ольга Александровна. - Между мужем и его родителями за

столом то и дело  возникали  споры.  Родители  обвиняли  принца

Петра  в  том,  что  он проматывает свое состояние за карточным

столом. Он оправдывался, говоря,  что  ничему  другому  его  не

научили.  Язык  моей  свекрови  походил  на жало скорпиона. А о

вспыльчивости свекра страшно даже вспоминать. Всякий  раз,  как

появлялась  такая  возможность,  я  выходила из-за стола, но не

всегда мне это удавалось сделать. Иногда Петр мчался к  себе  в

клуб,  даже  не  кончив  обедать.  Такого  рода сцены наблюдали

многие, включая прислугу, так что обыватели Петербурга,  должно

быть,  хорошо  представляли  себе  "счастливую семейную жизнь",

какой жила семья принца  Ольденбургского.  И  все-таки  я  была

привязана  к  своему  свекру,  принцу Александру. Хотя он и был

известен всей России своей вспыльчивостью, это был  человек,  а

не пешка.