Из
цикла «О царствовании на небесах»
Прежде, в минувшие годы,
Был Алалу[1] на
небе царем.
Алалу сидел на престоле,
И даже бог Ану могучий,
Что прочих богов превосходит,
Склоняясь у ног его низко,
Стоял перед ним, словно кравчий,
И чашу держал для питья.
И девять веков[2] миновало,
Как царствовал в небе Алалу.
Когда же настал век десятый,
Стал Ану сражаться с Алалу,
И он победил его, Ану.
Алалу бежал от него
В далекую Темную Землю[3].
Он вниз убежал от него —
В далекую Темную Землю.
И Ану сидел на престоле.
Сидел на престоле он, Ану,
И даже Кумарби могучий,
Склоняясь у ног его низко,
Стоял перед ним, словно стольник,
Еду ему он подавал.
И девять веков миновало,
Как царствовал на небе Ану.
Когда же настал век десятый,
Стал с Ану сражаться Кумарби.
Кумарби, потомок Алалу[4],
Стал на небе с Ану сражаться.
Тот взгляда Кумарби не вынес[5],
Но он ускользнул от него,
Он, Ану, бежал от Кумарби,
Как птица, взлетая на небо.
Кумарби, его настигая,
Схватил его за ноги крепко,
Вниз с неба он Ану стащил,
И он укусил его в ногу,
Откусил его силу мужскую,
И стала, как бронза, литьем
Она у Кумарби во чреве.
Когда проглотил он, Кумарби,
Всю силу мужскую врага,
Он радостно захохотал.
Но Ану, к нему повернувшись,
Сказал ему речи такие:
«Ты радуешься, проглотив
Всю силу мужскую мою.
Но радуешься ты напрасно.
Я тяжесть в тебе оставляю:
Во‑первых, теперь ты чреват[6]
Отважнейшим богом Грозы.
Чреват ты теперь, во‑вторых,
Рекою безудержной — Тигром[7],
И, в‑третьих, теперь ты чреват
Отважнейшим богом Тасмису.
Родятся три бога могучих,
Как тяжесть, в тебе их оставлю.
Теперь ты беременей ими.
Тебе остается разбиться:
Ударься теперь головою
О горы, о скалы, о камни![...][8]»
Перевод сделан по изданиям: «Keilschrifturkunden aus Boghaz‑koi»,
XXXIII, № 1, 20; H. G. Guterbock, Kumarbi. Mytlien vom
churriti‑schen Kronos, Zurich — New York, 1946; P. M e г i g g i, I miti di Kumarpi, il Kronos currico.— «Athenaeum», Nuova
Serie, vol. XXXI, Pavia, 1953.
Из Молитвы Мурсилиса во время чумы
[...]Бог Грозы города Хаттусаса[9], господин мой, и вы,
боги, господа мои, так все совершается: люди грешат. И отец мой согрешил:
он нарушил слово бога Грозы города Хаттусаса, господина моего. А я ни в чем
не согрешил. Но так все совершается: грех отца переходит на сына. И на меня
грех отца моего перешел.
Но этот грех я признал воистину перед богом Грозы города
Хаттусаса, моим господином, и перед богами, моими господами: это именно
так, мы это совершили[10].
Но после того, как я признал грех моего отца как свой грех, да смягчится
душа бога Грозы, моего господина, и богов, моих господ. Будьте теперь ко
мне благосклонны и отошлите чуму прочь из страны хеттов! И те немногие
жрецы[11],
приносящие в жертву хлеб, и жрецы, совершающие жертвенные возлияния, что
еще остались в живых, пусть у меня больше не умирают! Видите, из‑за
чумы я совершаю молитву богу Грозы, господину моему; услышь меня, бог Грозы
города Хаттусаса, господин мой, и меня оставь в живых!.. Птица возвращается
в клетку, и клетка спасает ей жизнь. Или если рабу почему‑либо
становится тяжело, он к хозяину своему обращается с мольбой.
И хозяин его услышит его и будет к нему благосклонен:
то, что было ему тяжело, хозяин делает легким. Или же если раб совершит какой‑либо
проступок[12],
но проступок этот перед хозяином своим признает, то тогда что с ним хочет
хозяин сделать, то пусть и сделает. Но после того, как он перед хозяином
проступок свой признает, душа хозяина его смягчится, и хозяин этого раба не
накажет. Я же признал грех отца моего как свой грех; это истинно так. Я
совершил это[...]
Перевод сделан по изданию: A. Gotze, Die Pestgebete des
Mursilis.— «Kleinasiatische Forschungen», Bd. I, Heft 2, Weimar, 1929.
|