ЖЗЛ: Жизнь Замечательных Людей

БОМАРШЕ

 Биографическая библиотека Ф. Павленкова

 «Видите вы эту яблоню,— говорит Рудин,— она сломилась от тяжести и множества своих собственных плодов. Верная эмблема гения...» Это изречение особенно справедливо в применении к Бомарше. Он именно подавлен избытком своих сил. Писатель, он постоянно рвется на арену кипучей деятельности в совершенно противоположной сфере и даже разом в нескольких сферах. Что ни задумывает он, он постоянно задумывает широко, музыка теснится в его драму v драма в музыку, и везде звучит и блещет у него что-нибудь новое, неожиданное, оригинальное или, лучше, вспыхивает ярко, ослепительно, чтобы смениться чем-нибудь столь же ярким и ослепительным. Он, как Петр Великий в определении Пушкина,—

То академик, то герой,

То мореплаватель, то плотник...

Но не здесь только кроется причина подавленности Бомарше. Подобно яблоне, обремененной плодами, он согнулся и сломан, но не одни плоды пригибают его долу... Как ни высоко стоит гений над толпою, он все-таки сын этой толпы, дитя одной с ней эпоха Он отмечен не только ярким светом тысячи благородных искр, чуть заметно тлеющих в сердцах его современников, но в то же время носит на себе и язвы этих последних. Автор «Женитьбы Фигаро», смелый обличитель всякой неправды, защитник угнетенных, он очень часто оказывается совсем не на той дороге, куда призывает других. Он пробирается иными путями. Он знает, что эти пути некрасивы, но кроме идеи его влечет еще жажда жизни, сытой, спокойной, и он смело заносит свою ног в топкое болото, потому что вдали, по ту сторону, виднеется тяхая пристань довольства. В конце концов он почти теряет из виду ту цель, к которой стремился в своих произведениях, и когда нация напрягала все силы над новым зданием общественной жизни, ее глашатай ломал свою голову над украшением пышного жилища сибарита.

Свободолюбивый Фигаро, от долгого общения с графом Альмавивой и его гостями, он, как старый лакей, потерял свою физиономию и стал ужасно походить на барина, которому служил. «В одну ночь,— говорит об этом Берне,— Бомарше сделался дураком, в одну ночь потерял всю свою благородную отвагу, свой ум, свою ловкость, свою презде несокрушимую твердость...» Это было накануне разрушения Бастилии.

Но суд истории не может объявить Бомарше: «Суд презирает тебя и объявляет бесчестным». Французское общество опередило творца Фигаро. Он умер, как Моисей, на границе обетованной земли, на заре новой жизни, но кому суждено было увидеть и солнце этой жизни, те обязаны были этим зрелищем все тому же Бомарше. На извилистом пути исторического прошлого это один из светочей, озарявших этот путь, один из голосов, могуче призывавших: «Вперед! Вперед!..» Этот голос не замолк еще и ныне... Разверните «Женитьбу Фигаро»: не одним весельем веет от этой книги, чуется в ней что-то родное, перед глазами начинают мелькать Альмавивы, незаметно превращающиеся в Скалозубов и Фамусовых, и другие «знакомые все лица»... В этом влиянии произведения Бомарше лучшее оправдание писателя перед потомством. Его смех далеко не потерял еще своего значения, как не извелись еще уголки, где Фигаро по-прежнему опасный человек, по-прежнему извивается на все лады, чтобы отстоять свою личность под стремительным натиском продажных Маренов, взяточников Гезманов, лицемеров Бежарсов и других, и других... Не лишены также поучительности и темные стороны в характере Бомарше. Как ни велика личность этого человека, как ни могуч его характер, среда все-таки заедает его, необходимость постоянных сделок с совестью, приспособления к обстоятельствам навсегда кладут на него какой-то пестрый отпечаток и вырывают у самого писателя мучительный вопрос, кто же был он наконец, чему поклонялся и что сжигал...