ПАЛЕОНТОЛОГИЯ

Выход древних позвоночных на сушу. Ихтиостеги и многоножки диплоподы

НЕДОСТАЮЩЕЕ ЗВЕНО?

Зябко подняв воротник куртки, Сёве-Сёдерберг смотрел, как опускается в трюм опоясанная канатами связка. На фоне свинцового моря посыпанные снежной крупой ящики с черными и красными буквами на сосновых боках выглядели ярко и даже празднично. Они заставляли думать о рождестве, новогодних елках и теплых странах, откуда привозят оранжевые апельсины. Севе-Седерберг усмехнулся, ведь в ящиках действительно лежали подарки из самой далекой теплой страны — жаркой девонской суши. И посылка эта шла не быстро — 350 миллионов лет. По этому счету время, потраченное на ее получение, — несколько лет напряженной работы датско-шведской экспедиции — сущий пустяк! Зато какие подарки! В одном из ящиков лежит древнейшая из всех амфибий мира. Быть может, первый четвероногий Колумб, дерзко оттиснувший пятипалую печать на девственной поверхности континента. Палеонтолог еще раз оглянулся на хмурые ледяные вершины гор и сбежал по трапу.

Работа по препаровке и изучению гренландских амфибий заняла гораздо больше времени, чем предполагал молодой ученый. И он не спешил. Он не мог работать иначе, чем в лучших традициях школы Стенше — чрезвычайно обстоятельно, до блеска доводя каждую деталь. А главное, материал был до того сенсационный, что выпускать его без самой тщательной обработки Севе-Седерберг считал невозможным.

Предстояло описать не просто самую древнюю из амфибий, а одно из редчайших, феноменальных доказательств эволюции, «недостающее звено», которое свяжет в единую цепь 200-миллионо-летний путь рыбообразных — от ордовика до девона — с последующей 350-миллионолетней историей наземных позвоночных.

Пока было два таких звена. Все образованные люди уже знали археоптерикса, найденного в 1861 году. Это звено между рептилиями и птицами наглядно показало, как «рожденные ползать» учились летать. Известен был уже и питекантроп — первое звено над бездной мрака и предрассудков. Мрака, который тысячелетиями разделял мир животных и мир человека.

Ихтиостега, что в переводе с греческого значит «рыбощек», — так окрестил находку Севе-Седерберг, была третьим «недостающим звеном», и, может быть, самым важным. Не будь этой «четвероногой рыбы» — не было бы ни крыла, ни руки. Не было бы прорыва в мир полета и мир разума.

По правде говоря, «звенья» восхищают ученого далеко не так, как журналиста или даже преподавателя. Палеонтологу, как правило, мало одного звена, пусть даже самого эффектного. Нужна цепочка, серия фактов. Ведь ищет он не доказательства великих превращений жизни, а закономерности таких превращений.

Он прекрасно знает, что крупные открытия приносят с собой больше загадок, чем призваны разрешить сами.

И все же ихтиостега была восхитительна! Настоящая рыба, большая и тяжелая. С рыбьей чешуей, рыбьими жабрами, с плоским и перистым сомовьим хвостом. И был у нее рыбий «гидрофон» — боковая линия, чтобы слышать в воде. Несомненно, существо это было создано, чтобы двигаться, есть, дышать и размножаться в воде и только в воде. Но зачем тогда ноги? Не ласты, не плавники, а четыре настоящих лапы сухопутного зверя, с бедром и голенью, плечом и предплечьем, с пятипалой стопой и кистью! Зачем массивные пояса конечностей и крепкий спинной хребет — опора для мышц, поддерживающих и поднимающих голову? За каждой такой конструкцией угадывались миллионы лет отбора и совершенствования. Судя по всему, ихтиостега действительно могла выходить на сушу, непонятно только, для чего это ей было нужно.

И еще одно обстоятельство смущало молодого палеонтолога. Изучая древних амфибий, он все больше убеждался в их сходстве с жабами и лягушками. Именно к ним и только к ним через миллионы поколений зубастых плоскоголовых тварей вел извилистый путь развития. Остальные земноводные — хвостатые тритоны и саламандры, белесые красножабрые аксолотли — оставались совсем в стороне. Они как бы повисали в воздухе, не имея опоры в бесчисленных поколениях предков.

Была надежда, что ихтиостега, самая древняя из амфибий, разрешит все недоумения, соединит в себе примитивные черты хвостатых и бесхвостых, окажется всеобщим предком земноводных. Но ничуть не бывало. Ихтиостега оказалась причудливым сочетанием признаков кистеперой рыбы и лягушкоподобного существа — батрахоморфа. Получалось, что пути разных амфибий, внешне так похожих друг на друга, разошлись еще до того, как они впервые вышли на сушу. А где же тогда искать предков остальных четвероногих? Рептилий, например?

Вошло в обычай, что сделавший открытие ученый, задолго до выхода в свет основной работы, публикует «предварительные заметки» — несколько страниц, чтобы «застолбить» новые факты. Не нарушил традиций и Севе-Седерберг. Его «Предварительные заметки о девонских стегоцефалах Гренландии» появились через три года после знаменитой находки и представили собой солидную монографию. Он не позволил себе торопиться и тогда, когда узнал, что жить ему осталось совсем немного. Он успел написать несколько блестящих работ об ихтиостеге и о родственных связях древнейших амфибий…

Портрет Севе-Седерберга, очень молодого человека с тонким грустным лицом, висит над рабочим столом профессора Михаила Александровича Шишкина, тоже всемирно известного исследователя земноводных. Портрет появился здесь давно, еще тогда, когда вчерашний студент Миша Шишкин пришел работать в Палеонтологический музей. Кабинеты палеонтологов в музее невелики и почти всегда загромождены шкафами и ящиками, завешаны схемами и картами. В таких кабинетах держат только очень нужные для работы вещи — такие, как этот портрет.

Ученых не принято любить, как любят художников и поэтов. Но нет ни одного настоящего исследователя, работу которого, его мысли, дело его жизни хоть кто-нибудь не захотел бы продолжить своей работой, своими мыслями, своей жизнью.

А ихтиостега стала очень знаменитой. Ее гипсовая копия стоит на почетном месте в палеонтологическом музее и ждет, когда рядом с ней встанут другие «недостающие звенья» и расскажут что-то новое о самых первых и самых трудных шагах жизни по Земле.

Выход позвоночных на сушу во многом остается загадкой. Ясно одно — ихтиостега и даже ее потомки, жившие миллионы лет спустя, были только разведчиками, а не завоевателями континентов. Крупные, до четырех метров, хищники-рыбоеды, они не смогли бы прокормиться случайной охотой. Большие многоножки и мечехвосты выходили на сушу так же редко, как и они сами. Да и шансов на успешную охоту в таких случаях у полурыбы практически не бывало. Ведь на добычу она нацеливалась всем телом, потому что голова ее намертво соединялась с туловищем из-за отсутствия шейного позвонка. А такой способ охоты удобен только в воде. Настоящие обитатели суши — клещи, мокрицы, мелкие многоножки и черви — были не только слишком малы. Как и сейчас, они жили и кормились в почве, среди отмирающих растений или под камнями. До поры до времени четвероногим пришлось ограничиться «рыбным столом».

В жарком девоне, где засухи сменялись затяжными ливнями, водоемы то растекались безбрежным разливом, то сжимались в мозаику луж, стариц и топей, ямы кишели беспомощной рыбой. Побеждал тот, кто в туманной ночи ковылял сквозь заросли, кто проползал по песчаным дюнам и с шумом плюхался в заповедные воды. Охотника кормят ноги. И ноги учились ходить.

Очень похоже, что наземными животными, хотя бы настолько наземными, как современные жабы и саламандры, четвероногие стали только тогда, когда суша наполнилась обильной, по-настоящему сухопутной пищей — насекомыми. Но это случилось уже в каменноугольном периоде. Так или иначе, случайная встреча нашей ихтиостеги с многоножкой диплоподой оказалась символической, потому что спустя миллионы лет судьбы четвероногих потомков полурыбы и родичей многоножек — насекомых — тесно переплелись и образовали звенья могучего и вечно изменчивого механизма — механизма биологического равновесия суши.