Древняя Русь

Племя русь – викинги из Скандинавии?

Усиленная деятельность в чужих странах вообще отличает историю скандинавов IX в. Брожение в скандинавских странах, потрясшее всю Европу походами викингов, началось в середине IX в. под влиянием роста монархической власти в ее суровой борьбе с местными племенными князьями.

Особенно острой стала эта борьба в Норвегии при Хальфдане Черном и его сыне Харальде II Харфагре (Прекрасноволосом), который закончил объединение Норвегии после битвы при Хафрсфьорде в 872 г. Именно из Норвегии вышло много викингов, вождей дружинной завоевательной колонизации (тогда как позднейшие варяги рунических надписей и Ф. А. Брауна — почти исключительно шведы); недаром сага о Харальде Норвегию назвала Варангией.

Эмиграция норвежцев с их викингами хлынула на Оркадские острова, на Гебриды, в Шотландию и Ирландию; в 860 г. норвежцы открыли Исландию, в 870-х годах начали ее заселять; к 862 г. относится их набег на саксов, в 870 г. начались их поездки в Белое море (в Биармию — Пермь). В X в. они громят Францию, поднимаясь вверх по рекам, так что в латинской литургии появилось прошение: «Libera nos, Domine, a furrore normannorum» («Избави нас, господи, от ярости норманно^»). В XI в. норманны появляются в Сицилии и Южной Италии 53 .

В параллель этому западному направлению норманнских набегов развивается варяжское движение на восток и на юг Восточной Европы. Вполне естественно, что в южных известиях — византийских и арабских — варяги, новые выходцы с севера, слились с Русью, давно знакомой. Просвещенные арабы и греки легко их отождествляли по языку и типу. Весьма вероятно, что это отождествление отразилось и на воззрениях русского книжника-летописца.

Но и византийцы, и арабы имя Русь связывают с Черноморьем, с южными областями. Арабы и северных варягов зовут русью, хотя знают и в ряде известий ясно указывают на связь имени Русь именно с черноморским югом, а в то же время знают, что на север от славян простирается Варяжское море, Бахр Варанк (ал-Бируни) 54 и что «варанк—имя народа, живущего на его берегах». Отсюда перебои их терминологии и некоторая сп> 1анность — не для них, а для нас — содержания их известий, относятся ли эти известия к югу или к северу.

Те события, которые относятся к так называемому происхождению русского государства, только одна из страниц, хотя и важнейшая, истории деятельности варягов в Восточной Европе. Знаем из арабских источников ряд фактов, где играют роль русь и варяги, которые стоят в то же время вне связи с рассказами нашей летописи и вне связи с событиями истории Киева. В известиях этих, по указанной особенности арабской терминологии, мы не всегда умеем разлучать, что относится к южной Руси, что к северным варягам. К тому же надо иметь в виду и другую особенность арабской терминологии.

 Подобно тому как греки скифами называли всякое население Северного Черноморья, например готов и позднее русских славян (ср. в летописи: «при- доша отъ Скуфъ, рекше отъ Козаръ» или «Улучи и Тиверьци . . . да то ся зваху отъ Грекъ Великая Скуфь»), так и арабы часто называют славянами (сакалиба) вообще северные народы Европы, не гоняясь за точными этнографическими подразделениями. Наконец, кроме этих терминологических причин смешения Руси, варягов и славян во многих известиях южных писателей, надо иметь в виду, что варяги, проникая на юг, и реально, действительно смешивались с русью, что слово «русь» связалось прочно с организациями, которые пришлой русью созданы в славянской среде, что термин «варяги» означал у самих скандинавов те их дружины, которые оседали в среде восточных славян. А ведь известия арабов и византийцев идут от тех времен, IX—X вв., когда эти явления стали заметно определяться в восточнославянской стране. В сознании киевского книжника-летописца эти обстоятельства отложились, пожалуй, очень характерно, когда он пишет, что «новугородьци ти суть людье новогородьци отъ рода варяжьска, преже бо бЪша СловЪне», хотя знает, что по славянским городам «суть находници варязи», или пишет, что у Олега, когда он с севера на юг пришел, были в войске варяги и словене, а в Киеве — «прозвашеся Русью».

Старшее известие о Руси идет с Запада и относится к 30-м года IX в. Это рассказ так называемой Вертинской летописи оЬ о том, как в мае 839 г. к императору Людовику Благочестивому в Ингельгейм прибыло посольство от византийского императора Феофила с людьми, «qui Rhos vocari dicebant» [«которые говорили, что их зовут Рос»], а к Феофилу они прибыли в 838 г., присланные от своего царя, которого называли хаканом. По расспросу оказались они «de gente Sueonorum» [«из народа свеонов»] и цель прибытия своего объяснили так, что-де желают вернуться домой через владения Людовика. Западный император отнесся к ним весьма подозрительно, полагая, что это шпионы. И кажется, он был прав.

Шахматов пользуется этим известием, чтобы сделать вывод, что «русь в то время сравнительно только недавно утвердилась в южной России и что она была озабочена обеспечением себе связи с далекими родичами». Объяснение же этой руси, что она не отправилась домой прямым путем на север «по причине опасностей, которые угрожали со стороны варварских и свирепых народов», Шахматов принимает за указание на определенный факт, состоявший в том, что «путь по Днепру» для них закрылся из-за вражды восточных славян.

Я бы не решился подтвердить эти объяснения, осложненные у Шахматова представлением о целых «полчищах» скандинавов и даже «несметных полчищах северноруссов и финнов, предводительствуемых скандинавами»57. Эти количественные гиперболы — большой недостаток изложения у Шахматова.

Рассказ Вертинской летописи соблазняет скорее на сопоставление с другими текстами, подтверждающими, может быть, подозрения императора Людовика. Это тексты, важные для истории того пути вокруг Европы из Черноморья на скандинавский север, которого искали руссы в^.839 г., выдавая себя за посланцев «хакана». Ибн Хордадбех 58 , большой знаток торговых путей — по должности начальника почт в Джибале (области древней Мидии), — составил в 80-х годах IX в. свою «Книгу путей и царств», где сообщает, между прочим, о купцах-евреях, которые ездят для торговли с дальнего Запада на Восток либо через Германию и славянские земли в Итиль и далее, либо по «Западному мррю»—из южной Франции. А в X в. (976/977 г.) Ибн Хаукал 59 сообщает о набеге варяжской вольницы в 969 г. на Поволжье (варяги), которая разграбила Булгар, Хазеран, Итиль, Самандар, а после того «отправилась в страну румов (Византию) и в Андалуз», т. е. в Андалузию, Испанию.

Через Средиземное море руссы отправились с богатой добычей восвояси, быть может, для попутной торговли ею; «словами Рум и Андалус Ибн Хаукал намечает направление возвратного пути руссов», — правильно замечает Вестберг 60. В 843/844 г., по сообщению Ахмеда ал-Йакуби61 («Книга стран», 891/892 г.), руссы напали на Ал-Джезир (Альхесирас — гавань в Гибралтарской бухте) и разграбили Севилью. Эти сопоставления придают, кажется, особую значительность сообщению Вертинской летописи. Оно отметило любопытный момент в истории европейских путей и первые шаги на нем скандинавов. Напомню, что 30-е годы IX в. — это время, когда скандинавский мир впервые раскрывается для Западной Европы, объединенной в монархии Карла Великого и еще сохранившей свои «имперские» тенденции. Из недр франкской церкви выходит первый апостол шведов — Анс- гар, который в 830 г. совершил поездку в Швецию, а в 831 г. посвящен в архиепископы гамбургские, и его архиепископия — центр северной миссии. Житие Ансгара упоминает о нападениях норманнов на Курляндию и о взятии ими «славянского города» (по предположению Куника — Полоцка). Из учредительной грамоты гамбургско-бременской епархии (864 г.) видно, что папская курия (Николай I) уже тогда помышляла о распространении ее миссии и пастырской власти на всю Восточную Европу, включая и Русь.

Так в этих известиях смыкается тот кружноевропейский путь, который не упустил наметить и наш книжник-летописец: «из Руси ... по ДвинЪ въ варяги, изъ варягъ до Рима, отъ Рима же и до племени Хамова» и далее «ОньдрЪю учащю въ Синопии и пришедшю ему в Корсунь, увЪдЪ яко ис Корсуня близь устье ДнЪпрьвское и въсхотЪ поити в Рим и пройде въ устье Днепрь- ское, и оттоле поиде по ДнЪпру горЪ ... и приде въ СловЪни, идеже нынЪ Новъгородъ. . . и иде въ ^аряги и приде в Римъ. . . и бывъ в РимЪ, приде в Синопию», — две схемы варяжских «периплов».

При таких общих исторических и историко-географических условиях понятно, насколько скандинавские элементы деятельно участвуют в судьбах Восточной Европы. Но целый ряд вопросов, связанных с этим, поддается хоть какому-либо выяснению с чрезвычайным трудом, да и то результаты работы получаются весьма спорные и сомнительные.

Прежде всего верну на минуту ваше внимание к так называемой Руси.

Построение представления о южной черноморской руси явилось первоначально под давлением хронологических недоумений. В старых спорах норманистов с антинорманистами (Куник63 и Погодин против Гедеонова Ь4), отчасти и в позднейших (Васильевский65 — Иловайский) играло роль и то соображение, что Русь действует на юге ранее 862 г. — пресловутого года призвания варяжских князей (нападения на Амастриду до 842 г. и на Сурож в первой четверти IX в., 838 г. Вертинской летописи, поход на Византию 860 г.). Важнее близкая связь имени русь с черноморским югом: оно здесь «туземно», не на севере.

Это соображение в связи с лингвистическим объяснением имени русь лежит в основе выводов и А. А. Шахматова. Прикидывая свои построения к историческим событиям, А. А. Шахматов представляет себе, что первое движение скандинавов на юг надо отнести к 30-м годам IX в. — это и была Русь: «под этим именем их узнали и южная Россия, и херсонесские греки, и Византия». Вот и все. Попытки построить некоторые представления о черноморской руси по арабским свидетельствам ничего надежного не дают от времен Гедеонова и Куника до недавних статей Пархоменко6', и кому охота разбираться в этих попытках, тот пусть исходит из критических этюдов Вестберга.