6.

В этом письме много упоминаний о театре, хотя и не совсем почтительных. Театральными интересами была сильно занята гвардейская и великосветская молодежь, среди которой преимущественно вращался Пушкин. Сам он, с 1817 года, стал „почетным гражданином кулис" подобно своему Онегину. С театром связано и имя Катерины II, встречаемое в Дон-Жуанском списке.

Знаменитая трагическая актриса Екатерина Семеновна Семенова находилась в то время в расцвете своей славы. На юного Пушкина она действовала не столько своей величавой и торжественной красотой, сколько обаянием таланта. По словам Н. И. Гнедича, близкого с Семеновой, поэт „безуспешно приволакивался за нею."

В 1819 году Пушкин задумал писать „Мои замечания о Русском театре", но не довершил этого намерения и неоконченную рукопись подарил Семеновой, которая с чувством удовлетворенной гордости могла прочитать там следующий отзыв о себе:

„Говоря об русской трагедии, говоришь о Семеновой—и, может быть, только об ней. Одаренная талантом, красотою, чувством живым и верным, она образовалась сама собою. Семенова никогда не имела подлинника. Бездушная французская актриса Жорж и вечно восторженный поэт Гнедич могли только ей намекнуть о тайнах искусства, которое поняла она откровением души. Игра всегда свободная, всегда ясная, благородство одушевленных движений, орган чистый, ровный, приятный и часто порывы истинного вдохновенья—все сие принадлежит ей и ни от кого не заимствовано. Она украсила несовершенные творения несчастного Озерова и сотворила роль Антигоны и Моины; она одушевила измеренные строки Лобанова; в ее устах понравились нам славянские стихи Катенина, полные силы и огня, но отверженные вкусом и гармонией. В пестрых переводах, составленных общими силами, и которые по несчастью стали нынче слишком обыкновенны, слышали мы одну Семенову, и гений актрисы удержал на .сцене все сии плачевные произведения союзных поэтов, от которых каждый отец  отрекается  по одиночке.

Семенова не имеет соперницы; пристрастные толки и минутные жертвы, принесенные новости, прекратились; она осталась единодержавною царицей трагической сцены."

Не имея соперниц на сцене, Семенова быстро нашла соперницу в сердце Пушкина. Но кому именно досталась эта роль? Во всяком случае не княгине Авдотий Дон-Жуанского списка, т. е. не кн. Евдокии Ивановне Голицыной, прозванной в свете La princesse Nocturne. С этой, далеко не заурядной женщиной поэт познакомился немедленно по выходе из лицея, и хронологически ей принадлежит первое место в ряду его петербургских увлечений.

Она была почти на 20 лет старше Пушкина, но еще поражала своей красотой и любезностью. Судьба ее довольно необычна. Совсем юной девушкой она, по капризу  императора Павла, была  выдана замуж за богатого, но уродливого и очень неумного князя С. М. Голицына, прозванного лурачком. Только переворот 11 марта, устранивший Павла,  дал ей способ избавиться от мужа.  Она разошлась с ним  и начала жить самостоятельно. В ее доме был один из самых известных и  посещаемых петербургских салонов.  Здесь господствовало воинствующее, патриотическое направление с легким оттенком конституционного либерализма. Князь П. А Вяземский, хорошо знавший Голицыну, рассказывает, что „устроила она жизнь свою, не очень справляясь с уставом светского благочиния. Но эта независимость, это светское   отщепенство  держались  в  строгих границах чистейшей нравственности  и существенного благоприличия. Никогда  ни малейшая  тень  подозрения, даже злословия, не отемняла чистой и светлой свободы ее.. Дом княгини был  артистически украшен кистью  и  резцом лучших из современных русских художников... Хозяйка-сама хорошо  гармонировала с такой обстановкою дома... По вечерам немногочисленное избранное общество собиралось в этом салоне, хотелось бы сказать—в этой храмине—, тем более, что хозяйку можно было признать не обыкновенной светской барыней, а жрицей какого - то чистого и высокого служения. Вся постановка ее вообще, туалет ее более живописный, чем подчиненный современному образцу, все это придавало ей и кружку, у нее собиравшемуся, что-то не скажу—таинственное, но необыденное, не завсегдашнее. Можно было бы думать, что не просто у нее сходились гости, а и посвященные... В медовые месяцы вступления своего в свет Пушкин был маленько приворожен ею... В сочинениях его встречаются стихи, на имя ее писанные,—если не страстные, то довольно воодушевленные" :).

В декабре 1817 года, т. е. как раз в те „медовые месяцы", когда Пушкин впервые появился на сцене большого света, Н. М. Карамзин писал Вяземскому: „Поэт Пушкин у нас в доме смертельно влюбился в пифию Голицыну и теперь уже проводит у нее вечера: лжет от любви, сердится от любви, только еще не пишет от любви. Признаюсь, что я не влюбился бы в пифию: от ее трезубца пышет не огнем, а холодом" 2).

Месяцев восемь спустя А. И. Тургенев извещал того же Вяземского: „Пушкин по утрам рассказывает Жуковскому, где он всю ночь не спал, делает визиты б , мне и княгине Голицыной, а ввечеру иногда играет в банк" 3).

Несколько времени спусть [в письме от 3 декабря 1818 года] Тургенев опять вспоминает Голицыну: „Я  люблю  ее за милую душу и за то, что она умнее за других, нежели за себя... жаль, что Пушкин уже не влюблен в нее, а то бы он передал ее потомству в поэтическом свете, который и для нас был бы очарователен, особливо в некотором отдалении во времени" ').

Собщения Вяземского, Карамзина и Тургенева позволяют определить время, когда княгиня Авдотия царила в мыслях Пушкина. Это—1817 и 1818 годы. Стало быть, она или предшествовала Семеновой, или занимала его воображение одновременно с нею. Мы поставили ее на втором месте, лишь следуя порядку, принятому в Дон-Жуанском списке.