СЛОВАРЬ ЮНОГО ФИЛОЛОГА

ДИСТРИБУТИВНОЕ ИЗУЧЕНИЕ ЕДИНИЦ ЯЗЫКА

Американские лингвисты сделали дистрибутивный метод главенствующим, центральным во многих своих работах. И он оказался полезным например, при изучении фонетического строя ряда индейских языков

Но идея дистрибутивного анализа поскольку она действительно плодотворна, была близка и другим лингвистическим традициям. Она возникла в ходе естественного развития лингвистических идей.

В нашей стране И. А. Бодуэн де Куртенэ еще в конце XIX в. создал теорию фонем. Фонема, по словам Бодуэна де Куртенэ, это единица, которая объединяет дивергенты. А что такое дивергенты? Звуки, чье различие вызвано разными позициями. Иначе говоря, звуки, которые находятся в дополнительном распределении. Бодуэн де Куртенэ и его ученики применили этот принцип — рассматривать дистрибутивно распределенные единицы как языковую целостность — ко многим языкам, и в фонетике, и в словообразовании, и в морфологии. При этом на дистрибутивное изучение единиц языка не накладывалось узких требований (внутренне не оправданных самим языком) — отречься от смысловой стороны языка.

Мы помещаем отрывок из исследования Е. А. Земской, характерный для подхода к дистрибутивному изучению единиц языка в нашей отечественной науке. Речь идет о дистрибуции морфем.

Морфема является обобщенной единицей, а морф — конкретной единицей, даваемой нам непосредственным наблюдением. В одну морфему объединяются несколько морфов.

Как же происходит объединение морфов в морфему? В одну морфему объединяются морфы, которые характеризуются следующими двумя признаками: имеют тождественное значение; их формальное различие обусловлено позицией в слове: положением до или после определенного класса единиц. Следовательно, они не могут занимать одну и ту же позицию в слове. Такое распределение по позициям называется дополнительным распределением или дополнительной дистрибуцией. Например, заднеязычные фонемы корня не могут сочетаться с суффиксом прилагательных -н-, в этой позиции они чередуются с соответствующими шипящими: г/ж, к/ч* х/ш. Поэтому в словах творог — творожный, песок — песочный, пух — пушной морфами одной морфемы являются творог- и творож-, песок- и песоч-, пух- и пуш-. В случаях, когда конечной фонеме <к> основы предшествует фонема <с>, чередование отсутствует: отпуск- н-ой, гротеск-н-ый и т. д.

Суффиксальный морф -ц- выступает перед флексиями, начинающимися с гласных фонем, а морф -ец — в остальных случаях: саратов-ц-а, саратов ц у, саратов-ц-ы и т. д., но саратовец.

В том случае, когда суффиксу предшествуют две согласные фонемы, морф -ец выступает и перед флексиями — гласными: бегл-ец — бегл-ец-а, мертв-ец — мертв-ец-а, горд-ец — горд-ец-а, лж-ец — лж-ец-а, наглец — нагл-ец-а, хитр-ец — хитр-ец-а и т. п.

Такие тождественные по значению морфы, формальное различие между которыми объясняется только их позицией в слове, являются по отношению друг к другу алломорфами.

В одну морфему объединяются также морфы, характеризующиеся следующими признаками: тождественные по значению; тождественные по позициям; способные в любых позициях заменять друг друга.

Эти морфы называются вариантами морфемы. Таковы, например, флексии творительного падежа существительных и прилагательных женского рода -ой и -ою (сравним: весной и весною, горой и горою, бедной и бедною, доброй и доброю).

Варианты морфемы находятся между собой в отношении свободного варьирования, тогда как алломорфы находятся в отношениях дополнительного распределения.

При чтении книг вы можете заметить, как обычные слова и   красками, помогая созда- ■ыражеииа сверкают новыми       нню ярких образов.

Далее лингвист с помощью транскрипционных значков передаст звучание на бумаге. Вот здесь и вступает в ход дистрибутивный анализ.

Первая задача — переписать наши тексты в виде последовательности фонем (а не просто звуков). Решение задачи заключается в анализе дистрибуции звуков. Сравнивая дистрибу цию двух звуков, мы должны установить, представляют ли они одну фонему или относятся к разным фонемам. Три правила помогут нам в этой задаче.

1. Если два звука имеют одинаковую дистрибуцию, но не различают смысла высказываний, они являются свободными вариантами одной фонемы. Так, русские звуки [г) и [у] встречаются практически в одних и тех же окружениях. (Второй звук, звонкий, щелевой, заднеязычный, характерен для юга России, встречается

достоевский ф. м. язык его произведений

Трагически напряженный, полный контрастов и противоречий, освещенный изнутри постоянными поисками идеала, художественный мир Достоевского отчетливо отражается в языке его произведений. Федор Михайлович Достоевский — один из самых решительных новаторов в истории русской прозы. Его художественный язык строился на основе дерзкой трансформации привычных норм. Качественно новый тип словесно-эстетической гармонии создавался писателем из пестрого хаоса уличного просторечия, канцелярских оборотов, газетного жаргона, пародийной игры, всяческих речевых ошибок, ляпсусов и оговорок.

По этой причине своеобразие художественного языка Достоевского не было понято современниками, даже теми, кто сочувственно относился к его творчеству. Критики постоянно были недовольны «нескладностью» и «растянутостью» (Н. К. Михайловский) произведений Достоевского, сетовали на «недостаток чувства меры».

К. Аксаков в одной из своих статей даже попробовал спародировать стиль повести «Двойник», рассуждая о ней «языком г. Достоевского»: «Приемы эти схватить не трудно; приемы-то эти вовсе не трудно схватить; оно вовсе не трудно и не затруднительно схватить приемы-то эти. Но дело не так делается, господа; дело-то это, господа, не так производится; оно не так совершается, судари вы мои, дело-то это. А оно надобно тут знаете и тово; оно, видите ли, здесь другое требуется, требуется здесь тово, этово, как его — другова. А этово-то, другово-то и не имеется; таланта-то, господа, поэтического-то, господа, таланта, этак художественного-то и не имеется».

Пародия эта поучительна и интересна своей ошибочностью. Аксаков воспроизвел некоторые черты повествовательной манеры Достоевского: частые повторы одних и тех же слов, использование устной интонации, смешение речевых стилей, но целостного языкового портрета у него не получилось. «Схватить» речевые приемы Достоевского можно только в их системном единстве, с учетом и пониманием их художественной функции.

он и в литературном языке, например в словах бога, ага). Поскольку смысл высказываний не меняется, произнесем ли мы [дуга] или [ду -уа], два звука считаются представителями одной фонемы.

2.         Если два звука могут встречаться в одном и том же окружении и при этом различают смысл высказываний, они являются представителями разных фонем. (Это — общее правило фонологии, лишь записанное в терминах дистрибутивного анализа.) Раз в русском языке встречаются пары рук и лук, мор и мол, болт и борт, значит, этот язык обладает двумя разными фонемами — <л> и <р>.

3.         Если два звука никогда не встречаются в одном окружении (случай «дополнительной дистрибуции»), они принадлежат одной фонеме; они — аллофоны (представители одной фонемы). В литературном корейском языке звуки [л] и [р] иллюстрируют это правило. Звук [р] встречается между гласными и перед звуком [h), звук [л] появляется во всех остальных случаях. В положении перед гласным конечный согласный корня звучит как [р), если же гласного далее нет, то корень кончается звуком [л). В корейском языке тол («камень»), соединяясь с умул («колодец»), дает сложное слово торумул («колодец, выложенный камнем»). Аналогично кул («пещера») + умул = курумул («глубокий колодец»); пол («щека») + умул = порумул («ямочка на щеке»). Корейские [л] и [р) не встречаются в одном окружении, следовательно, они — аллофоны одной и той же фонемы, а не разные фонемы.

Точно такие же правила применяются при выделении морфем. И здесь кандидаты в морфемы (последовательности фонем) проверяются на сходство дистрибуции. Результат может быть трояким: 1) два кандидата — свободные варианты одной морфемы (калош-а и галош-а)\ 2) кандидаты — разные морфемы (би- в бить и пи- в пить); 3) они — алломорфы одной морфемы ([би] и [6j] в словах бить и бью: первый встречается перед согласными, второй — перед гласными).

Вслед за выделением подлинных лингвистических единиц (например, фонем или морфем) наступает черед объединения их в дистрибутивные классы. Теперь уже тремя правилами не обойтись. Общий принцип таков: единицы языка, сходные в своей дистрибуции, объединяются в один дистрибутивный класс. Так, английские существительные (boy, book, dog, street, war, peace и т. п.) выделяются в особый класс не потому, что они могут обозначать предмет (это был бы семантический принцип, к тому же приложимый лишь к части существительных), а потому, что в тексте им могут предшествовать слова из класса детерминативов: a, the, my, this, some и т. п., сами же они предшествуют словам из класса глаголов (is, has, looks, сап и т. д.).

Убедительное объяснение этой функции было дано в 20-х гг. нашего века советским литературоведом М. М. Бахтиным: художественная система Достоевского — смысловая полифония (многоголосие), разные точки зрения звучат в романах писателя как равноправные. На равных спорит и автор с каждым из героев. Художественный смысл произведений разворачивается как свободный и потенциально бесконечный диалог: «Один голос ничего не кончает и ничего не разрешает. Два голоса —

добных синонимически-антонимических сочетаний, обозначающих сложнейшие явления душевной жизни человека. В таких отношениях находятся здесь, в частности, слова любить и ненавидеть. В одной из черновых тетрадей Достоевского можно прочесть: «Он ее любит, т. е. ненавидит». Сочетаемость слов становится в сознании героев отражением важнейших нравственно-философских проблем. Услышав от Мармеладова об ужасной судьбе его дочери Сони, Раскольников думает: «Поплакали и привыкли. Ко всему-то человек-подлец привыкает!» Но тесное слияние слов «подлец» и «человек» приводит героя в ужас, и он начинает спорить сам с собой: «Ну, а коли я соврал... коли действительно не подлец человек...» (здесь уже два эти слова разведены в противоположные стороны синтаксической конструкцией) .

Наконец, диалог часто возникает между разными значениями одного и того же слова. Так, слово «преступление» приобретает дополнительный смысл унижения, попрания личности. «Ты тоже переступила»,— говорит Раскольников Соне: здесь обнажается исходное значение, «внутренняя форма» ключевого для романа слова. Раскольников приходит к мысли о преступном состоянии мира, и автор согласен с ним. Но герой решает «переступить» нравственные законы, чтобы тем самым очистить мир, победить преступление преступлением,— и тут автор вступает с ним в спор.

минимум жизни, минимум бытия». Этот закон реализуется не только в логике сюжетов и взаимоотношениях персонажей, но и в особом типе языка, определенном М. М. Бахтиным как «двуголосое слово».