Великая Отечественная Война

Брестская крепость

Разделы: Русская история

Рефераты по Великой Отечественной войне

 В довоенной квартире Зубачевых, в одном из домов комсостава, стоявших у

входа в  крепость,  висела  на  стене  уже  слегка  пожелтевшая  фотография,

изображающая четверых  чубатых  красноармейцев  в  лихо  заломленных  набок,

измятых  фуражках  с  красными  звездами  и  во  френчах   явно   трофейного

происхождения. В одном из этих бойцов -  весело  и  простодушно  улыбающемся

кряжистом парне с большими сильными руками, которые далеко  высовывались  из

коротких рукавов френча, - можно было лишь с  трудом  узнать  хозяина  дома,

капитана Ивана Николаевича Зубачева.

 Больше двадцати лет было тогда этой фотографии - памяти о том  времени,

когда крестьянский сын Иван Зубачев из маленького  подмосковного  села  близ

Луховиц ушел добровольцем на фронт гражданской войны и  сражался  на  Севере

против американских и  английских  интервентов.  Эти  двадцать  лет  недаром

положили на простодушное, открытое лицо полуграмотного  крестьянского  парня

отпечаток ума и воли, твердого  характера  и  богатого  жизненного  опыта  -

слишком многое вместилось в них. От рядового бойца, коммуниста,  вступившего

в ряды партии там, на фронте, до секретаря волостного, а потом  Коломенского

уездного  партийного  комитета  и  до  кадрового  командира  Красной  Армии,

руководившего стрелковым батальоном в боях на финском фронте,  -  таков  был

путь, пройденный за эти годы Иваном Зубачевым.

 Третий батальон 44-го стрелкового полка во главе с капитаном  Зубачевым

на  Карельском  перешейке  показал   себя   как   вполне   надежное   боевое

подразделение, а сам комбат пользовался среди товарищей  славой  волевого  и

решительного командира. Строгий  и  требовательный  во  всем,  что  касалось

службы, Зубачев в то же время был по-дружески прост и душевен в обращении  с

бойцами, а перед начальством не  робел  и  всегда  держал  себя  достойно  и

независимо.

 Всем в дивизии был памятен случай, который произошел с ним  на  осенних

учениях 1940 года. Учения эти происходили в приграничных районах, и  на  них

съехалось все армейское начальство во главе с командующим  армией  генералом

В. И. Чуйковым, впоследствии прославленным героем битвы на Волге и одним  из

крупных полководцев Великой Отечественной войны, 44-й полк под командованием

Гаврилова получил тогда высокую оценку  и  вышел  на  первое  место  в  42-й

дивизии.

 Это было в последний день, когда учения  уже  подходили  к  концу.  Шло

показательное наступление на высоту, занятую условным противником.  Стоя  на

пригорке вместе со  своим,  заместителем  и  старшим  адъютантом  батальона,

Зубачев  пристально  следил  за  ходом  наступления.  Он  только  что  отдал

приказание развернуть батальон в боевой порядок и сейчас сердито выговаривал

старшему адъютанту за то, что роты, по его мнению, продвигаются недостаточно

энергично. Поглощенный тем, что происходит  в  цепях  стрелков,  Зубачев  не

заметил, как сзади, с гребня высокого холма, откуда группа командиров верхом

на конях наблюдала всю картину условного боя, в его  сторону  поскакали  два

всадника. Он обернулся, лишь когда услыхал топот копыт за спиной.

 Передний всадник, в кожаной куртке без  знаков  различия  и  в  простой

командирской фуражке, круто осадил коня около капитана.

 - Почему рано развернули батальон?! - раздраженно закричал он.

 Зубачев решил, что этот верховой - кто-то из командиров штаба  дивизии,

по собственной инициативе вздумавший проявить  свою  власть  и  вмешаться  в

действия комбата. И без того раздосадованный медлительностью атакующих  рот,

капитан был выведен из себя замечанием незнакомого командира.

 - Не мешайте командовать батальоном! -  твердо,  со  злостью  в  голосе

сказал он. - Я здесь хозяин и за все отвечаю перед  командованием.  Ступайте

отсюда прочь!

 В тот же момент статная горячая лошадь незнакомца затанцевала на месте,

и всадник нагнулся, чтобы успокоить коня. При этом  движении  в  вороте  его

кожанки показалась петлица с генеральским ромбом.  Зубачев  и  его  товарищи

тотчас же догадались, что перед ними командующий армией генерал Чуйков.

 - Виноват, товарищ генерал, - поспешно проговорил Зубачев. - Я не видел

ваших знаков различия.

 Он  стоял  вытянувшись,  но  без  страха  и  смущения  глядел  в   лицо

командарма, готовый к разносу, который сейчас должен последовать. Но  Чуйков

неожиданно улыбнулся широко и добродушно.

 - Правильно, капитан! - с ударением сказал он.  -  Ты  здесь  хозяин  и

никогда не позволяй незнакомым людям вмешиваться в  твое  дело.  А  батальон

все-таки развернул рановато. Надо было чуть-чуть выждать.

 И, повернув коня, он поскакал обратно, сопровождаемый  адъютантом.  Уже

на командном пункте, спрыгнув с  лошади,  Чуйков  сказал  командиру  дивизии

генералу Лазаренко:

 - С характером этот ваш комбат. Отбрил меня начисто.  Ничего,  я  люблю

волевых людей. Человек волевой - командир боевой!

 Эти слова командарма стали известны всей дивизии, и  за  Зубачевым  еще

больше упрочилась репутация человека твердого и прямодушного.

 Вскоре после осенних учений в войсках с огорчением узнали,  что  В.  И.

Чуйков отозван в штаб округа, где получил новое назначение, а на  его  место

прибыл другой генерал. А еще несколько месяцев спустя 42-я дивизия из района

Березы-Картузской, где она стояла, была переведена в окрестности Бреста и  в

Брестскую крепость. Там, в крепости,  капитан  Зубачев  тоже  получил  новое

назначение - майор Гаврилов выдвинул его на должность своего заместителя  по

хозяйственной части.

 Всегда  дисциплинированный  и   исполнительный,   Зубачев   с   головой

погрузился в хлопотливые дела снабжения полка боеприпасами, продовольствием,

фуражом, обмундированием. Новая должность считалась более высокой  и  давала

известные материальные преимущества. Да и нелегко было капитану в его  сорок

четыре года командовать батальоном. И все  же  душа  у  него  решительно  не

лежала к хозяйственной деятельности. Уже вскоре он пришел к комиссару  полка

Артамонову.

 - Не выходит из меня интенданта, товарищ комиссар, - признался он. -  Я

же строевой командир по натуре. Поговорите с майором, чтобы отпустил  назад,

в батальон.

 А Гаврилов только отшучивался, но назад не отпускал.  И  не  знал  Иван

Николаевич Зубачев, при каких обстоятельствах суждено ему снова вернуться  к

своей привычной командирской работе - уже  в  страшных  условиях  окруженной

врагом и сражающейся насмерть Брестской крепости.

 Впервые фамилия Зубачева стала известна нам из обрывков "Приказа э  1",

найденных в  развалинах  крепости.  Вскоре  после  этого  оказалось,  что  в

местечке  Жабинке  Брестский  области  живет  вдова  капитана  -  Александра

Андреевна Зубачева. От нее были получены фотографии героя  и  биографические

сведения о нем. Но рассказать что-либо о действиях Зубачева  в  дни  обороны

крепости она, конечно, не могла:  капитан  с  первыми  взрывами  поспешил  к

бойцам,  даже  не   успев   попрощаться   с   семьей   -   женой   и   двумя

подростками-сыновьями. Они не знали о нем больше ничего.

 Только в 1956 году в одном из  колхозов  близ  города  Вышнего  Волочка

Калининской области был обнаружен участник обороны, в прошлом  лейтенант,  а

ныне пенсионер, Николай Анисимович  Егоров,  который  в  первые  часы  войны

находился в крепости вместе с Зубачевым.  От  него  мы  узнали,  куда  попал

капитан после того, как ушел из дому.

 Н. А. Егоров был в свое время старшим адъютантом того самого батальона,

которым командовал Зубачев, но весной 1941 года  он  получил  назначение  на

должность помощника начальника штаба  полка.  Война  застала  его  на  своей

квартире в деревне Речице, рядом  с  Брестской  крепостью.  Услышав  взрывы,

Егоров наскоро оделся, схватил пистолет и побежал в штаб полка.

 Ему удалось благополучно проскочить северные входные ворота крепости  и

мост через Мухавец, находившийся под  сильным  артиллерийским  и  пулеметным

обстрелом. Но, едва вбежав в правый  туннель  трехарочных  ворот,  он  почти

столкнулся с тремя немецкими солдатами в касках. Они неожиданно появились со

стороны крепостного двора. На бегу вскинув автомат,  первый  солдат  крикнул

лейтенанту: "Хальт!"

 В правой стене туннеля была дверь. Егоров трижды выстрелил из пистолета

в  набегавших  врагов  и  метнулся  туда.  Вслед  ему  под  сводами  туннеля

прогремела очередь.

 Помещение, куда вбежал Егоров, было кухней 455-го полка. Большую  часть

его занимала широкая кухонная  плита.  Одним  прыжком  лейтенант  кинулся  в

дальний угол комнаты и присел за плитой, низко пригнувшись. Это было сделано

вовремя - следом за ним в  кухню  влетела  немецкая  граната  и  разорвалась

посреди помещения. Плита защитила Егорова от взрыва - он остался невредимым.

Немцы не решились войти в помещение, и он слышал, как они,  стуча  сапогами,

пробежали дальше.

 Немного переждав, он поднялся. В стене  кухни  была  дверь  в  соседнюю

комнату. Он вошел туда и увидел открытый люк, ведущий в подвал.  Из  подвала

доносился приглушенный говор. Он начал спускаться  по  крутой  лестничке,  и

тотчас же знакомый голос окликнул: "Кто идет? " Егоров узнал своего  бывшего

командира - капитана Зубачева.

 Вместе с Зубачевым в подвале оказались какой-то  старшина  и  несколько

бойцов.  Егоров  принялся  расспрашивать  капитана  об  обстановке.  Но  тот

откровенно признался, что сам еще ничего не знает и  всего  несколько  минут

назад прибежал сюда из дому.

 - Вот кончится артподготовка, пойдем отбивать фашистов,  и  все  станет

ясно, - сказал он и уверенно добавил: - Ничего, отобьем!

 В помещение над  подвалом,  видимо,  попал  зажигательный  снаряд.  Оно

горело, и дым начал проникать вниз. Стало трудно дышать.

 Единственное окно подвала, выходившее на  берег  Мухавца  около  самого

моста, было забито досками. Бойцы принялись отдирать их. И как  только  окно

открылось и в подвал  хлынул  свежий  воздух,  все  услышали  совсем  близко

торопливый говор немцев. Враги были где-то рядом.

 Зубачев подошел к окну, внимательно прислушался.

 - Это, верно, под мостом, - сказал он. - Похоже, что они  разговаривают

по телефону.

 Он осторожно выглянул из  этого  маленького  окошка,  находившегося  на

уровне земли. В самом деле, в нескольких метрах правее,  на  откосе  берега,

круто спускающемся к реке, под настилом моста, у  полевого  телефона  лежали

два гитлеровских солдата. Красная нитка провода уходила под воду  и  на  том

берегу тянулась куда-то в сторону расположения  125-го  полка.  Видимо,  это

были немецкие диверсанты, еще ночью  установившие  здесь  аппарат  и  теперь

корректировавшие огонь врага по крепости.

 - Надо сейчас же снять их, - сказал Зубачев. - Егоров, бери двух бойцов

и заходи с той стороны моста. Ты, старшина, с двумя людьми атакуешь  отсюда.

Подползайте ближе и, как только Егоров свистнет, врывайтесь под мост!

 Немцы, казалось, чувствовали себя  в  полной  безопасности.  Увлеченные

телефонным  разговором,  они  не  заметили,  как   Егоров   и   старшина   в

сопровождении красноармейцев подползли к ним с обеих  сторон.  Потом  Егоров

вложил два пальца в рот, пронзительно свистнул, и все кинулись вперед. Немцы

даже не успели схватить  своих  автоматов,  лежавших  возле  них  на  траве.

Телефонисты были мгновенно уничтожены, провода оборваны и аппарат  брошен  в

реку. Но артиллерия врага тут же среагировала на это  внезапное  прекращение

связи, и огонь по мосту сразу усилился. Неся  с  собой  трофейные  автоматы,

Егоров с бойцами кинулись к окну и спустились в подвал.

 Немного позже, когда огонь врага стал ослабевать, Зубачев  вывел  людей

наверх. Отправив одного из бойцов на разведку  в  сторону  84-го  полка,  он

обернулся к Егорову.

 - Пробирайся назад через мост к нашим домам комсостава, - приказал  он.

- Возможно, майор Гаврилов и комиссар еще там. Если не найдешь их,  установи

связь с подразделениями, которые там дерутся, и возвращайся сюда. Встретимся

около штаба или в полковой школе - я иду туда.

 Час спустя Егоров с трудом добрался  до  района  домов  комсостава.  Не

найдя там никого, он в конце концов пришел на участок у восточных ворот, где

сражались под командованием Нестерчука артиллеристы  98-го  противотанкового

дивизиона. Вернуться оттуда он уже не смог  -  немцы  вышли  к  мосту  через

Мухавец и отрезали путь в цитадель. А на другой день он был тяжело  ранен  и

уже не встретился с Зубачевым.

 Судя по всему, в первый и второй день обороны капитан Зубачев  сражался

на участке 44-го и 455-го полков. А на третий день, 24 июня, он оказался уже

по другую сторону трехарочных ворот, в  казармах  33-го  инженерного  полка,

куда в это время уже перешли основные силы группы  Фомина.  Именно  тогда  в

одном из подвалов этих казарм  во  время  бомбежки  собрались  на  совещание

командиры и был написан "Приказ э 1".

 Здесь, на совещании, среди командиров возник спор,  что  должен  делать

гарнизон: пробиваться сквозь кольцо врага к своим  или  оборонять  крепость.

Говорят, Зубачев с  необычайной  горячностью  выступил  против  того,  чтобы

уходить. "Мы не получали приказа об отходе и  должны  защищать  крепость,  -

доказывал он. - Не может  быть,  чтобы  наши  ушли  далеко  -  они  вернутся

вот-вот, и, если мы оставим крепость, ее снова придется брать  штурмом.  Что

мы тогда скажем нашим товарищам и командованию? "

 Он говорил с такой решительностью, с такой верой в  скорое  возвращение

наших войск, что убедил остальных командиров, и по его настоянию из "Приказа

э 1" вычеркнули слова: "Для немедленного выхода из  крепости".  Решено  было

продолжать  оборону  центральной  цитадели,  и  Зубачев  стал   ее   главным

организатором и руководителем.

 Правда, уже вскоре и он, и Фомин, и другие командиры поняли, что  фронт

ушел далеко и нельзя рассчитывать на освобождение из осады.  Планы  пришлось

изменить - гарнизон теперь  предпринимал  попытки  вырваться  из  кольца,  и

Зубачев стал таким же энергичным организатором боев на прорыв, хотя они и не

приносили успеха, - враг имел слишком большой перевес в силах.

 Капитан особенно подружился в  эти  дни  с  Фоминым.  Такие  разные  по

характеру, они как бы дополняли друг друга, эти два человека, - решительный,

горячий, боевой командир и  вдумчивый,  неторопливый,  осторожный  комиссар,

смелый порыв и трезвый расчет, воля и ум обороны.  Их  почти  всегда  видели

вместе, и каждое новое решение командования было их совместным обдуманным  и

обсужденным решением. Даже ранены они были одновременно: Фомин - в  руку,  а

Зубачев - в голову, когда немецкая граната, влетевшая в окно, разорвалась  в

помещении штаба. А два дня спустя оба -  и  командир  и  комиссар  -  вместе

попали в плен, придавленные обвалом с группой своих бойцов. Но  если  Фомин,

выданный предателем, был тут же расстрелян, то Зубачев остался неузнанным, и

его с бойцами отправили в лагерь.

 О дальнейшей судьбе Зубачева мне удалось узнать, лишь когда был  найден

майор Гаврилов. Оказалось, что он встретился со своим бывшим заместителем  в

1943 году в офицерском лагере Хаммельсбурге в Германии. От одного из пленных

Гаврилов узнал, что Зубачев содержится в соседнем блоке лагеря,  и  попросил

подозвать его к проволоке.

 Зубачев пришел,  и  эти  два  человека,  старые  коммунисты,  участники

гражданской  войны,   боевые   советские   командиры,   сейчас   измученные,

изможденные, оборванные и униженные  выпавшей  им  судьбой,  стояли  по  обе

стороны колючей проволоки и, глядя друг на друга, горько плакали.  И  сквозь

слезы Гаврилов сказал:

 - Да, Зубачев, не оправдали мы с тобой своих должностей. И  командир  и

его заместитель - оба оказались в плену.

 В это  время  появился  часовой,  и  им  пришлось  разойтись.  Гаврилов

заметил, что Зубачев идет с трудом - он, видимо, был истощен до крайности  и

болен.

 А еще позднее от одного бывшего узника  Хаммельсбурга  стало  известно,

что Зубачев заболел в плену туберкулезом, умер в 1944 году и  был  похоронен

там, в лагере, своими товарищами-пленными. Только год не  дожил  он  до  той

победы, в которую так верил с первых часов войны и до последних  дней  своей

жизни.