Аплодисменты

Людмила Марковна Гурченко 

   Первые радости прошли.  Мы с папой побывали у всех его друзей-баянистов,

оставшихся в живых. Пароходик погиб, дядю Васю убили... Город был разрушен.

Массовики и баянисты не требовались.  "Голод из голодов" - так говорили про

этот послевоенный год.

   Первой на базар уплыла моя "веломашина". Несколько раз папа вывозил меня

в сад Шевченко учиться ездить. Но сразу у меня не получалось. А папа любил,

чтобы все получалось сразу: "Раз, два - и у дамках". А раз сходу не вышло -

уже  не  интересно.  Велосипед стоял без дела. На базаре он тоже спросом не

пользовался.  Мы  с папой долго стояли на толкучке. Я все время держала его

за  руку  или  сидела  на  коленях,  обняв  за  шею,  - все боялась, что он

исчезнет.  Мы  с  ним  сильно  замерзли  -  это  было уже начало зимы. Папа

уговаривал деревенскую тетку с мешками:

   - Веломашина у диревни нужна, як воздух, галава ты. Ето ценная вещь. Усе

на плечах несуть,  надрываются,  а ты,  як барыня, мешки на машину поклала,

она сама и  везеть.  А  ты идешь и тока поплевываешь.  Немцы -  они тибе не

дураки.  У каждога в хозяйстви -  пажалста тибе - веломашина, а то и две. А

мы што, хужий? Вот и у тибя будить... Тибя як звать?

   - Груня.

   - Эка якое имя! Бери, Груша, ще спасибо скажешь.

   Женщина  послушно вынула из чулка платочек с деньгами, отсчитала, тяжело

вздохнула  и  отдала  папе.  Он  ей погрузил мешки и показал, как надо идти

сбоку велосипеда, чтобы не задевать ногой за педаль.

   - Ну, Груша, с богум! Ездий на здоровье...

   Она медленно повела машину в  одну сторону,  а мы быстро пошли в другую,

пока тетка не передумала.

   На  деньги  от  велосипеда  с  трудом  прожили  два  дня.  Папа  не  мог

разобраться в новой жизни. Его все подводили, обещали, всем он верил, все у

него были хорошие люди. Мама его учила, упрекала, что он не деловой.

   - Як же не деловой? А веломашину хто продав у самый несезон? А?

   - Марк,  котик! Ты ее не продал, а подарил. Да, да, просто подарил. Тебе

дали втрое дешевле,  миленький.  -  Опять она становилась ехидной. Мне было

жалко папу.  Он  действительно не  понимал,  что происходит на базаре,  что

творится вокруг, что ему делать, как ему начать мирную жизнь...

   Продажей остальных вещей занялась мама.

   - Встретила на базаре твоего Удава.  Вот кто практичный человек!  Привез

отрезы, зажигалки, вокруг него толпа - все нарасхват... Молодец Удав! Марк,

ты идиот!  Есть нечего, нечего есть! Ты это понимаешь? Кому, к черту, нужны

твои зеркала,  смокинги и  телефоны?  У нас в голодовку все это валялось на

помойках...  Ну  иди,  иди,  продавай свой смокинг!  Я  посмотрю,  кто  его

купит...

   - Полегчий,  Лель,  не нада, не нада так. Ты же знаешь, я етага не вмею.

Купить,  продать. Я привез усе, што душа просила. Не нада меня обижать... -

И заплакал.  Я тут же подбежала,  крепко обняла папу и сурово посмотрела на

маму. Ей было неловко.

   Дошла очередь и до маминой лисы.

   - Идем усе  в  фотографию,  и  хай фотограф нас усех запечатлить у  всем

богатом. Ну а потом вже продадим.

   Осталась фотография,  где мама с лисой, папа в красивом двубортном сером

костюме, в руках у мамы аккордеон, который напрокат давал фотограф, папа на

фоне своего баяна, а я с чубчиком и с маленькой гармошкой в руках.

   Утром папа будил меня в школу:

   - Вставай,   моя  ластушка,   нада  иттить  грызть  гранит  науки...  Ув

обязательном порядке нада получать образование, штоб ты не была, як я. Моей

богиньке, моей клюкувке, ничегинька нима кушыть. Ах ты ж, в триста богов...

   Он  давал  мне  в  школу  банку  каши,  которую я  съедала на  первой же

переменке,  и,  вытирая слезы,  стоял около ворот,  пока я не скрывалась за

углом. Вот счастье! Приду домой, а папа меня ждет!

   Папа настойчиво ходил,  искал работу, но безуспешно. А не работать он не

мог.  Он  должен  был  что-то  делать  -  пусть  не  по  специальности,  но

обязательно работать!  И  однажды он все-таки ее нашел.  Пришел счастливый:

"Завтра,  прямо з  утра,  выхожу на работу,  Лель.  Устроився у  библиотики

Короленко.  И не как-нибудь, а завхозом!" Папе так нравилось слово "завхоз"

- заведующий всем  хозяйством!  Мама осторожно заметила,  что  это  не  так

просто, можно запутаться в счетах.

   - Ну,  ето  если  работать  нечестно.  А  я  человек  благородный,  делу

преданный усею душою,  што там гаварить.  Ну,  Леличка,  у меня и крошки не

пропадеть...

   - Ну, смотри, - сказала мама.

   А папа мне моргнул:

   - Завидуить,  дочурка,  што мне кругом почет и  уважение,  што я  теперь

завхоз.

   Какие у  папы были обязанности,  никто не  знал,  но  только мы с  мамой

целыми  днями  помогали ему  сортировать книги,  которыми были  забиты  все

подвалы библиотеки до самого потолка.

   Папа рьяно взялся за запущенное хозяйство.  Но разложить книги в стопки,

по шкафам было далеко еще не все.

   Скоро папа без мамы вообще ничего не соображал. Только и слышалось:

   -  Лель,  а  ето куда? Лель, а з етим што делать? И как ты усе помнишь -

куда  што?  Лель, погавари ты з начальством, у тибя ета лучий выходить. Не,

дочурочка,  мама,  як  захочить,  усе  чисто  соображаить. Усю библиотеку у

порядок  привела.  Я  ще  тока название книжки разбираю, успомню пока, а де

етый  писатель  у  нас лежить, а мама вже целую гору разобрала. Да што там,

галава, одним словум.

   Так папа и  мама за одну зарплату вдвоем приводили в порядок библиотеку.

А голод был все нестерпимее - в тот год был редкий неурожай.

   Больше всех не выдерживал и страдал папа. "Ну як же вы терпите? Не могу,

аккынчательно присох, кишки трищать".

   Мы с мамой за войну привыкли, а папа на фронте не голодал, получал паек.

На нас смотрел с любопытством - не жалуемся и смеемся еще.

   - Марк,  это разве голод?  Есть каша,  хлеб по карточкам,  что ты? Ты бы

видел, как мы жили, когда вообще ничего не было - ни еды, ни воды, ни дров.

На улице мороз. Хоть ложись и помирай! А это... жить можно.

   - Бедная моя дочурочка! Што у жизни пережила, а ще и жизни не видела...

   И зародилась у папы мысль поехать в свою родную деревню.

   - Лель, там картошка есь. Можа, и мясца привезу.

   Мама молчала.

   - Нада,  Лель,  зъездить мне на родину.  Сколько лет я у диревни не быв?

Ето,  считай,  года  с  двадцать восьмога...  Грех!  И  дочурочку свою усем

покажу,  хай увидить дочурка,  где папусик родився.  Ще  батька мой живеть,

брат Егор... Та много ще родичей.

В главных ролях — Людмила Гурченко, Олег Басилашвили. Иносказательно: о том, что предназначено только для двоих.
bibliotekar.ru/encSlov/3/142.htm

Книга известного историка кино профессора ВГИКа Николая Алексеевича Лебедева рассказывает о возникновении и развитии кинематографа в СССР...
www.bibliotekar.ru/kino/index.htm