Аплодисменты

Людмила Марковна Гурченко 

  С  третьего курса педагогом по речи у  нас стала Марина Петровна Ханова.

Она прекрасно слышала мой говорок,  но как бы не замечала его.  Я  все жду,

когда же она скажет:  "Ну что там с  вашим гыва-а-рком?" А она молчит и как

ни в чем не бывало продолжает урок.  Новый педагог нашла нужный ключик. И я

еще  усиленнее стала  работать над  своей речью.  В  короткое время сделала

существенный скачок и  на экзамене читала рассказ Чехова "Муж".  Из этого я

сделала вывод:  если  человек сам  понимает свой недостаток и  находится на

верном пути к  его устранению,  лучше его не  тыркать и  не унижать.  Лучше

"добром, верою и ласкою".

   Третий  курс  -   зарубежная  классика.  Я  удобно  чувствовала  себя  в

драматических  ролях  Шиллера,   Мериме,   Драйзера.   Я  образовывалась  и

отесывалась.  Все  мы  росли  и  менялись.  На  нашем курсе было  несколько

талантливых актрис.  Я их сразу отметила,  еще на приемных экзаменах.  Валя

Пугачева.  Девушка  с  черной  косой,  сияющими карими  глазами и  с  таким

здоровым румянцем, что щеки на ее смуглом лице казались бордовыми. Мимо нее

нельзя было пройти спокойно.  Прирожденная Аксинья.  Конечно же, она должна

была ее играть в  фильме.  И  сыграла бы роль с таким же блеском,  как и на

курсе,  но...  Это вечное "но"!  Но  тогда для Аксиньи она была еще слишком

молода. Она успешно дебютировала в фильме "Весна на Заречной улице".

   Валя Хмара.  Очаровательная и очень тонкая актриса.  Наверное,  в театре

она сделала бы куда больше. Но несколько ее работ на экране замечательны. В

фильме "Жажда" она сыграла одну из лучших своих ролей.

   По-разному сложились актерские судьбы моих сокурсниц. Но самой мощной из

всех  -  и  это  было  видно невооруженным глазом - была Зина Кириенко. Она

прирожденная  драматическая  актриса.  Ее лицо совершенно во всех ракурсах.

Никаких  изъянов.  Такому лицу "большое плавание". Так и случилось. Зинаида

Кириенко  - одна из ведущих актрис нашего кино. Актриса со стихийным нутром

истинно  большой  актрисы. Но что делает природа! Тонкое, неземное лицо как

бы  качается  на  длинной-длинной  лебединой  шейке.  И  эта  лебяжья шейка

вливается  в широкие и могучие плечи донской казачки! А? Загадочная русская

природа. В Зине удивительно гармонично совмещается абсолютно несовместимое.

Не  могу  себе  представить,  что Михаил Шолохов написал Наталью, не будучи

знаком  с  Кириенко. Недавно Михаил Ульянов по радио читал главы из "Тихого

Дона".  Я  видела  только  Зину.  А  если  бы  зрители  могли ее увидеть во

вгиковских  ролях! Мы смотрели на нее, открыв рот, забыв обо всем на свете.

От  ее лица, освещенного тусклыми студенческими "бебиками", исходило сияние

небесной  красоты.  Это  одно из моих сильных институтских впечатлений. Вот

она  в роли Коломбы Мериме, в драматическом всплеске падает на студенческой

площадке  у  наших  ног...  Мы  близко-близко видим ее лицо. Оно спокойно и

трагически  прекрасно.  "Это же "Венера" Джорджоне, сама "Венера", - шепчет

Сергей Апполинариевич на ухо Тамаре Федоровне. Зина - Наталья - Венера".

   После экзаменов по  мастерству о  нас расходился слух.  И  на этажах все

чаще появлялись ассистенты режиссеров в поисках молодых талантов.  И у меня

сразу же  после первой картины "Дорога правды" последовала вторая.  Я  была

здорово разочарована,  когда впервые увидела себя на  экране.  И  во втором

фильме  я  была  уже  блондинкой.  Как  же  это  не  воспользоваться  таким

чудодейственным средством? Р-раз - и другой человек. Если бы я остановилась

перед таким искушением, это была бы не я. И, конечно, я не остановилась.

   На  занятиях зоркий  глаз  нашего  мастера  беспощадно замечал  малейшие

детали.  А  уж  такие  метаморфозы!  Когда  же  мы  подводили  его,  Сергей

Апполинариевич легко нас отрезвлял.  Он не читал нравоучений,  просто в его

словах,  интонации  появлялась  обаятельная едкая  ирония:  "Одна  завивает

голову,  ей бы, к слову сказать, не завивать голову, а развивать... Другая,

понимаешь,  знаш-кать, из рыжей стала черно-бурой". О! Это про меня, Сергей

Апполинариевич, ну что же делать, я же ищу, я же вырабатываю свой стиль!

   В  новом  фильме цвет  волос  не  имел  значения.  Скорее наоборот.  Мне

желательно было оставаться прежней, естественной. Роль хоть и небольшая, но

по-настоящему драматическая. Фильм об операции на лице. Эту операцию делают

моему родному,  любимому брату.  Снимался фильм как "Доктор Голубев",  а на

экраны вышел  под  названием "Сердце бьется вновь".  Доктора Голубева играл

молодой Слава Тихонов.  Он  для  всех был  еще  Славой.  Теперь даже как-то

неудобно называть его этим мальчишеским именем. Но тогда у него еще не было

такой широкой популярности. Он был молод и так красив, что все женщины были

в него влюблены.  И я, разумеется, в первых рядах. Моя роль состояла в том,

чтобы с неослабевающим драматизмом,  в течение всей картины,  считать вслух

биение пульса,  количество секунд,  минут -  страдать и  крепиться.  Вокруг

снимались знаменитые артисты,  которых я  в детстве видела на экране.  Я их

стеснялась, не "выделялась", а только с огромным любопытством всматривалась

в их поведение перед камерой, слушала актерские истории.

   Снимал этот  фильм  режиссер Абрам  Матвеевич Роом.  Он  мне  тогда  уже

казался очень стареньким.  Но после того "Сердца" Абрам Матвеевич еще много

сделал  и  все  оставался  таким  же  стареньким,   седеньким,  с  длинными

волосиками до плеч и в неизменном сереньком пиджаке.  На съемке он пребывал

в  оригинальном "публичном одиночестве".  Он видел то,  что никто не видел.

Слышал то,  чего  никто  не  слышал.  Перед командой "Мотор!"  он  блаженно

закрывал  глаза,   разворачивался  спиной  к  съемочной  площадке  и  дубль

воспринимал на слух. В павильоне он беспощадно требовал полнейшей тишины. И

в  этой тишине раздавался его осипший голос с  грассирующим "р":  "Та-ак...

пошла музыка,  му-у-зы-ка...  скри-и-ипки,  скри-и-ипки...  во-т, во-т, она

звучит,  громко, еще громче, гро-о-омче... Ну! Мо-то-о-о-ор!" И после этого

в  мертвой  тишине  торжественно звучал  красивый  голос  маминого любимого

артиста Андрея  Абрикосова:  "Внимание,  ввожу  палец  в  сердце,  чувствую

тромб".  В  начале съемок после команды "Мотор!"  я  прыскала от смеха.  Но

после  нескольких "вливаний" успокоилась,  осознала,  привыкла  и  полюбила

этого "вечно старенького" режиссера с талантливыми странностями. Но вот что

меня убивало "напувал":  как это он, не глядя на нас, по слуху, безошибочно

отбирал тот, лучший дубль? Как будто он имел еще одну пару глаз на затылке.

Сниматься у Абрама Матвеевича Роома мне не пришлось.  Но с тех пор я как-то

интуитивно стала внимательнее вслушиваться в интонации партнера, в паузы. В

диалоге  училась  принимать реплику и  парировать ее,  наступать и  вовремя

отступать.  Училась работать параллельно с  партнером,  не  тараща на  него

глаза,  слушая,  чувствуя и понимая партнера "спиной".  Как Абрам Матвеевич

Роом.

   ...С  площади  Маяковского я переехала в новое общежитие. Было лето 1956

года.  Студенты  разъехались  на  каникулы,  и  в общежитии было пусто. Вот

закончу  озвучание  фильма "Сердце бьется вновь" и тоже поеду к родителям в

Харьков.  Как  мне  тяжело  одной  без них! Сколькому пришлось научиться. А

сколько  ошибок  совершить из-за моей излишней открытости, порой неуместной

доброты!  Люди  могли  получить  все что угодно, стоило им только захотеть.

Чувствую,  что  кто-то  страдает,  я  сразу теряла свой не очень-то стойкий

душевный  покой.  И тогда была способна на все. Момент проходил, моя помощь

уже  была не нужна. А я все так и оставалась стоять со своей готовностью, с

простертыми  руками. Очень, очень много от папы! Но ведь с ним рядом всегда

была  мама.  Всю  жизнь  во  мне  сражаются  две  половины:  папины эмоции,

невыдержанность,   заносы  и  мамина  разумная  голова,  чувство  меры.  Но

побеждает  папа.  А  значит,  очередная ошибка. Сколько раз в самых важных,

ответственных  жизненных  моментах  чувствую, что начинает заносить, - пора

остановиться. И мамина половина шепчет: хватит, пора, делай паузу, ну же!..

И  откуда  ни  возьмись  вязкая  эмоциональная  волна заливает рациональную

половину:  ну  что  вы  думаете,  мы  больше ничего не можем? Да это только

начало.  А  ну  "вдарь",  дочурчинка,  як  следуить  быть!" И все. И теряю.

Целиком меня принимают не все. Ну что ж...

   Весной 1956 года у меня была кинопроба в музыкальной картине,  в роли, о

которой я мечтала с детства.  Но, как я ни старалась, как я ни мечтала и ни

хотела,  этого  оказалось слишком мало.  Эти  детские восторженные прыжки -

"ах, хочу", "ах, мечтаю", "ах, не могу жить без..." - все это пустой звук.

   Актрисы,  которые пробовались на роль, сами не пели, а открывали рот под

чужую фонограмму.  Я пела сама. Это было единственным, что выгодно отличало

мою пробу.  Но  в  те  времена главным все же была внешность актрисы.  Меня

плохо снял оператор,  кажется,  начинающий.  А ведь это жанр, где не только

актеру нужна музыкальность,  ощущение пластики и  понимание особой жанровой

красоты музыкального фильма.  Очевидно,  оператор этим не обладал. Иначе бы

он  увидел мою неуемную радость существования в  музыке.  Костюм случайный,

проба наспех.  Кто-то видел меня в студенческом концерте с аккордеоном. Вот

и пригласили.  Пригласили,  но не полюбили.  Не поняли.  И не утвердили.  Я

погоревала-погоревала и  еще  усиленнее углубилась в  драматическую роль  в

"Сердце".   А   потом  весенние  экзамены  и   остальные  заботы  заслонили

неприятности с этой кинопробой.

   И все-таки в этом фильме я снималась. Это случай. Произошел справедливый

в  жизни господин Случай.  Он  не  мог не произойти.  Уж слишком страстно я

желала такой роли!  Случай,  судьба.  Вчера тебя  "не  видели".  Вчера даже

посмеивались:  "Что?  Вот это наша героиня?  Да  вы что?  Мы перекопаем всю

страну, поставим на ноги всех. Все вверх дном перевернем. Мы такую красотку

отыщем!" Я продолжу.  Отыщут красотку,  за которую споет певица эстрады. На

общем плане станцует профессиональная танцовщица.  А в конце картины, когда

ее, бедную и ни в чем не повинную, вся группа возненавидит за бесталанность

и -  именно!  -  за красивую внешность, ее еще и озвучат третьей актрисой с

богатым  актерским  нутром.  Это  стремление  откопать,  поразить,  открыть

приводило и  приводит к  провалу многие музыкальные картины,  вело и  ведет

жанр к вымиранию.

   ...Ну  разве  можно  в  нашей  профессии строить планы?  Только вчера  я

готовилась ехать к  родителям в  Харьков.  А  сегодня я  стою на  съемочной

площадке в  своем собственном костюме -  вот какая производственная спешка,

необходимость выполнить план.  И  вот  я,  без  всяких там  "нравится -  не

нравится",  снимаюсь!  Да-да.  И  идет полезный метраж!  В картине сменился

оператор.  В фильм пришел такой человек, по которому, как говорится, плачет

музыкальный жанр. Он нашел мой свет, ракурсы, удачные повороты. И медленно,

со  скрипом,  меня  стали признавать.  Безусловно,  не  без  "добрых душ" и

язвительных реплик,  но к этому надо себя готовить, будь ты хоть семи пядей

во лбу. Хотя привыкнуть к этому, думаю, невозможно. Так я начала работать в

фильме "Карнавальная ночь". С нее началась моя актерская жизнь, и я не могу

еще раз не вернуться к этому периоду.

   В  этой  веселой картине я встретилась с великим артистом нашей страны -

Игорем  Владимировичем  Ильинским.  Он  легенда.  Неужели  же  я, девушка с

харьковским  говорком, буду работать рядом с Игорем Ильинским?! Страшновато

было.  Так уж повелось, если вокруг человека ореол славы, ореол признанного

и  прочно зарегистрированного уважения, список титулов, званий и наград, то

чувствуешь  себя  маленьким,  мешающим,  хочется незаметно исчезнуть. Такое

положение  обязывает  человека  быть  постоянно  вежливым  и демократичным.

Попробуй разберись, какой он и как он на самом деле к тебе относится. Позже

многие  журналы  и  газеты обращались ко мне с просьбой рассказать об Игоре

Владимировиче Ильинском. Но без всяких видимых причин, сама не знаю почему,

я  уходила  от  этого.  Ведь  как  выглядит  обычное,  всех удовлетворяющее

интервью?   "Была   счастлива   такому   случаю...",   "Мне   на   редкость

посчастливилось...",  "Это  огромное  событие  в моей творческой жизни...",

"Это  незабываемая  встреча...",  "Подарок  судьбы...". Все это - привычные

официальные стереотипные фразы. Мне виделось что-то совсем другое. Виделось

со   своей   колокольни,  и  слышались  совсем  простые  фразы.  Весь  груз

официальных  почестей  и  популярности  не обременял этого человека. Он как

будто  и  не  знал,  что  он  великий Народный всего СССР. Тихий, скромный,

никакой  позы. Я смотрела на него и думала: "Эх, Игорь Владимирович, мне бы

вашу  славу,  да я бы весь мир перевернула!" А он сидит себе в уголочке, на

разбитом  диванчике,  прикрыв  глаза...  в  руках сценарий, но он в него не

заглядывает,  что-то  шепчут  губы,  потом  он  слегка улыбается... и вдруг

мгновенно  вскакивает  и идет в кадр. Оказывается, он и "там" существует, и

тут,  в  реальной  жизни, ничего не пропускает. Ах, как иногда резко видишь

то, что память закрепила когда-то.

   Теперь я  думаю:  а  как он должен был себя вести?  Он -  живая легенда.

По-настоящему крупные личности всегда скромны.  Они потому и  крупные,  что

поняли сердцем,  талантом,  интуицией - не знаю чем, - что величие именно в

простоте.  Вот  это  трудно схватить,  а  когда дойдет,  бывает уже поздно.

Великие личности скромны,  потому что живут своей внутренней,  интенсивной,

изнурительной жизнью.  Такие люди если и  общаются,  то на равных.  Все это

меня  глубоко поразило в  Игоре Владимировиче еще  тогда,  но  найти слова,

сформулировать попробовала только вот  сейчас.  Может,  через  время  смогу

удачнее, очень хочется!

   В  первый  съемочный  день  я  сопровождала великого артиста по длинному

коридору  в  его  знаменитом  монологе  директора  Дома  культуры Огурцова.

Вернее,  и.о. директора, что очень существенно, потому что таких директоров

у  нас  нет.  "Но  это  же  квартет, Серафим Иванович". - "Ну и что же, что

квартет?  Добавьте  еще  людей,  будет  большой,  массовый квартет". Затаив

дыхание, я шла за артистом и поражалась, как от дубля к дублю оттачивается,

отшлифовывается  то,  что  только  намечалось в репетиции. На моих глазах в

жизни происходила трансформация. Легкий наклон головы, и, казалось, видишь,

как   "с  трудом  перекатывались  мозговые  шарики",  а  во  взгляде  вдруг

появлялась  такая  внимательная тупость, что у меня даже поначалу закралась

мысль, что артист... вроде как... ну, не очень того... может, он плохо себя

чувствует?! Я про себя его оправдывала, потому что боялась произнести вслух

слово  "тупой". И только в перерыве он "отходил" и опять становился прежним

Игорем  Владимировичем.  В  зависимости  от настроения он или опять сидел в

кресле,  прикрыв  глаза,  или  весело общался с молодым задорным режиссером

Эльдаром  Рязановым,  который  на  съемке  всегда  смеялся первым. Это всех

здорово  подхлестывало.  Он  тут же подхватывал и развивал малейшую деталь,

если  это  была  именно  "та"  деталь.  Его  жизнерадостность впитывалась и

проникала во всех участников этого уникального, по-своему, фильма.

   Однажды,  когда операторская группа возилась со светом, все наши женщины

собрались около артиста.  Раздавались взрывы удивления и восхищения.  Потом

опять  все  замирали...   И   опять  вдруг  павильон  оглашался  радостными

взвизгиваниями. Таких непроизвольных выкриков, когда люди радуются от души,

требует  режиссер  на  записях  массовых  сцен:  "Ну  же,  радуйтесь жизни,

смотрите,  как  весело кругом,  как прекрасно живется!"  Игорь Владимирович

угадывал всем женщинам их возраст. Угадывал безошибочно. Только посмотрит в

глаза -  ив точку.  Ну,  думаю,  уж меня-то по глазам не прочтете,  собью с

курса. В это время я буду думать о самых взрослых вещах.

   - Скажите, пожалуйста, а вот мне сколько дадите?

   Он  в  упор посмотрел на меня. Какие у него пронзительные зеленые глаза!

Я, аж, сжалась. А мои "взрослые" мысли разбежались во все стороны.

   - Тебе... Тебе через год "очко".

   - Ой, ну это ж надо такое.

   - Угадал?

   - Ой, Вы ж прямо как в лужу гладели.

   - Ты с Украины?

   - Ага, с Харькова.

   - Это слышно.

   Ну вот.  Все слышит,  все знает.  Наверное, все на свете перечитал, всех

переслушал,  все  пересмотрел и  пережил.  Как  же  мне хотелось заглянуть,

проникнуть в тайные кладовые великого артиста!  Но как проникнуть!  С какой

стороны  пронаблюдать?   Где  и  как  учиться  опыту,  зрелости,  тайнам  и

премудростям, которые называются таким волнующим словом - жизнь.

   Как-то  на съемке меня, аж, подмывало предложить ему одну "краску". Но я

не  знала,  как  он  к этому отнесется. По всему тому, как развивались наши

дружеские  партнерские  отношения,  должно  было быть все в порядке. Но кто

знает...  Дистанцию  я  держала  всегда.  Так вот, в его роли несколько раз

встречался  вопрос  "да?"  -  что-то  такое уточняющее, что для нормального

человека  ясно и без уточнений. Но он же играл человека ограниченного. Мы с

мамой   всегда   смеялись,   когда   папа   изображал  одного  харьковского

интеллигента:  "Голубчик  вы мой! Как же вы далеки от истины, мм-ды! Вы так

думаете?"   "Мм-ды"   -   вместо  "да".  Это  длинное  "мм-ды"  производило

впечатление  ума не простого, ума заковыристого, который в одно время может

решать сразу несколько задач, как Юлий Цезарь. Когда я показала это актеру,

он  смеялся.  А в следующем дубле вдруг слышу "мм-ды". А после дубля он мне

подморгнул.  На  следующий  же  день  полетело  в  Харьков письмо: "Дорогой

папочка! Твое "мм-ды" повторил великий артист". Игорь Ильинский был папиным

любимым  артистом.  "Да,  ета  настыящий  артист. Он як у цирки, без усяких

там...  Словум,  на  шармачка не пройдеть. Усе сам! Во ето артист. А цирк я

больше всего ценю. Усе як на ладони. И рискують, и ножи глотають, все сами,

усе честь по чести".

   В  небольшом просмотровом зале студии шел  показ материала почти целиком

снятого  фильма.  В  зале  было  трое:  Ильинский,  Рязанов и  я.  Актер  с

режиссером перекидывались репликами,  что-то  уточняли,  намечали,  меня же

заботило только то, как я выгляжу.

   Когда  мы  вышли с  актером "под  часы" -  на  знаменитый мосфильмовский

пятачок,  где после съемки членов группы ждет автобус и машина, о материале

Игорь  Владимирович ничего не  сказал.  Только во  время просмотра спросил:

"Сама  поешь?"  -  "Конечно,  это  же  мой  тембр,  вы  послушайте!"  И  он

одобрительно мне кивнул, мол, слышу.

   Вот сейчас он уедет,  а  мне так интересно знать его мнение.  Ведь это -

"его мнение". А он молчит.

   - До свидания, всего Вам хорошего, Игорь Владимирович!

   - До свидания. А где ты живешь?

   - Та далеко, в общежитии. Это аж... ну как в Бабушкино ехать.

   Он  подошел  к  своей  машине,  о  чем-то  поговорил с шофером. "Успеем,

садись". И мы поехали.

   Ну,  знаете...  Ехать  по Москве с великим артистом!.. Нет, папочка, это

тебе  не "хоп хрен по диревне". Меня персонально везут на место жительства!

В машине! Да еще в какой - в ЗИМе! Хо-хо, шик! За всю свою жизнь где только

потом   ни   бывала,   на   каких   только   машинах  ни  ездила,  даже  на

"Роллс-ройсе"...  Нет, самая лучшая и удобная машина в мире - наш советский

черный ЗИМ, какой был у Игоря Ильинского!

   Пылая от счастья как маков цвет,  я  гордо вышла из ЗИМа и направилась к

главному  входу  студенческого общежития.  Пусть  все  видят!  На  ЗИМе!  В

сопровождении!  Да  не  просто в  сопровождении кого-то.  А  рядом с  самым

великим,  легендарным артистом!  Вот  так.  Эх,  проклятое любимое лето!  В

общежитии пусто. Разъехались все. Ну ничего, вся жизнь вперед"!

   "Чую...   После  этой  картины  ты  будешь  очень  популярной.  Так  что

готовься..." - И черный ЗИМ исчез в клубах пыли.

В главных ролях — Людмила Гурченко, Олег Басилашвили. Иносказательно: о том, что предназначено только для двоих.
bibliotekar.ru/encSlov/3/142.htm

Книга известного историка кино профессора ВГИКа Николая Алексеевича Лебедева рассказывает о возникновении и развитии кинематографа в СССР...
www.bibliotekar.ru/kino/index.htm