Принцип у-вэй ярко отражает противоположность восточного и западного мироощущений. Информация отражает меру организованности системы. Антиномичностъ опыта человека XX века. М. Ганди

  Вся электронная библиотека >>>

 Политология

 

 

 

Политология

Западная и Восточная традиции: Учебник для вузов


Раздел: Экономика и юриспруденция

 

3. Издержки принципа

 

Принцип «у-вэй» ярко отражает противоположность восточного и западного мироощущений. Восточное миросозерцание характеризуется верой в естественный ход событий, в естественный порядок вещей, западное – в дефицит порядка и дефицит времени, отпущенного человеку для того, чтобы восполнить дефицит порядка, «устроить» жизнь как должно. Здесь имеет место антиномия, ибо и Восток, и Запад по-своему правы. Правоту Запада выражает сформулированный «отцом кибернетики» Н. Винером закон возрастания энтропии. В переводе с теоретического на практический язык он означает, что хаос – наиболее вероятное состояние, и любые системы: природные, социальные и культурные – естественным образом клонятся к распаду, хаосу. Следовательно, достаточно нам «умыть руки», положиться на стихийный ход событий, и мы непременно окажемся в состоянии разлада и хаоса. Чтобы сделать это состояние всё же менее вероятным, человек мобилизует антиэнтропийные силы, воплощаемые информацией.

Информация отражает меру организованности системы, причем, как мы видим, сама организованность – т. е. порядок, основанный на переработке информации, понимается как нечто противоположное естественному ходу событий. Западная культура со времен античности содержит страх перед подстерегающим хаосом и стремление оградить себя от него, «заклясть» хаос. К этому первичному «метафизическому страху» западной культуры восходят все утопии «научно организованного» общества, которые вынашивал европейский Модерн, завершившийся программой тоталитарного социализма XX века.

В российской политической истории XX века нашли подтверждение обе стороны указанной антиномии: и та, что отражает аптиэнтропийный пафос западного активизма, и та, что отражает восточное недоверие к искусственным, умышленным конструкциям и самонадеянной преобразовательной воле. Последняя была посрамлена дважды.

Во-первых, в технократическом опыте замены естественных систем и продуктов искусственными. Техническое проектирование, в широком смысле слова, оказалось чреватым разрушением природных экосистем, причем естественные системы природы теперь оцениваются как непревзойденные но своей внутренней гармонии. Никакое техническое моделирование не способно полноценно их заменить ни на микро-, ни на макроуровне.

Во-вторых, в коммунистическом опыте построения нового общества по заранее заданному марксистскому проекту. Искусственная конструкция тотально обновленного социума оказалась не только худшей по качеству по сравнению с естественно-исторически сложившимися социально-экономическими и социокультурными системами, но и разрушительно жесткой, посягающей на неотчуждаемые права человека, на права жизни. Однако столь же неосновательной зарекомендовала себя (по крайней мере, в чисто политической области) позиция недеяния, невмешательства («у-вэй»). В 1917 году победили в конечном счете не те, кто уповал на естественный порядок, на естественный ход вещей, на традицию или естественную нравственную справедливость. Именно этими «архаичными» установками отличались представители охранительного монархического лагеря, как, впрочем, и «белого» сопротивления большевистской диктатуре. Большевики победили именно потому, что имели на вооружении исторический проект (идеологию), силу организации и жесткие до свирепости политические технологии. История повторилась к концу века.

Инициаторы перестройки верили в исторические гарантии и непреложные закономерности прогресса. Печально известный афоризм «процесс пошел» выражал примат «естественной установки» над усилиями вымученного порядка или вымученной охранительности. Но что же мы получили в итоге? В итоге возобладали силы хаоса, который сначала выступал как продукт естественной винеровской энтропии, а затем все больше – как продукт злонамеренных усилий враждебных России сил.

Вот она, антиномичностъ опыта человека XX века: он одинаковым образом наказывается и за избыток самонадеянного проективизма, за модернизаторские замашки преобразователя мира, укротителя природных и социальных стихий, и за дефицит активности, за оптимистический фатализм, который может принимать то формы научной установки на непреложные объективные закономерности прогресса, уподобляемого автоматически действующему эскалатору, то бытовой «обломовской» установки, выражаемой русским «авось». Сам «исторический материализм» в российском исполнении представлял собой смесь восточного фатализма, выраженного на языке западного сциентистского «законничества», и западного прометеева активизма, принимающего формы восточной неорганизованной «удали».

В общественно-политической сфере принцип «у-вэй» конкретизирован в учении Л.Н. Толстого и М. Ганди. Толстой в ряде работ сформулировал принцип о непротивлении злу насилием. Основная идея: насилие, вызывая ответное насилие, порождает инерцию и эскалацию зла в мире. Первый страстотерпец, сумевший не ответить злом на зло, прерывает детерминистскую цепь злых поступков и тем самым способствует сужению ареала зла в мире. Может быть, более впечатляющую и, главное, нашедшую массовую поддержку и практическое применение в политике программу «у-вэй» создал М. Ганди в Индии. Ему принадлежит концепция ненасилия в политике, конкретизируемая, с одной стороны, в аскетических принципах ахимсы – воздержания от любого насилия на основе закона любви и закона добровольного страдания, принимаемого на себя героем нравственного долга и самопожертвования, а с другой – в принципах ненасильственного гражданского неповиновения и несотрудничества с колониальными властями. Тем самым вокруг сил зла и насилия создается вакуум, препятствующий их распространению и парализующий эффективность злой воли.

Одним из наиболее известных в России последовательно критических манифестов, направленных против принципа «у-вэй» в политике, является работа русского философа И. А. Ильина «О сопротивлении злу силою». Он писал: «Едино и обще всем людям не только начало добра в его живом, благодатном и очистительном веянии, но и начало зла в его разлагающем и отравляющем дыхании... Для того чтобы вести верное сопротивление злу, необходимо все время иметь в виду все четыре основных свойства его: единство, агрессивность, лукавство и многообразие – и считаться с ними со всеми. Только духовно слепой может, признавая агрессивность, лукавство и многообразие зла, не замечать его единства и общности, замыкаться окончательно в свою личную "безгрешность" и искать "спасения" для себя одного; это будет добродетель слепого, совершенство беглеца, спасение себялюбца; и все будет мнимое».

Ильин подчеркивает те качества зла, которые не в достаточной мере учитывает философия непротивления злу насилием. Зло обнаруживает свою не индивидуальную, а социальную природу именно своей предельной агрессивностью и заразительностью: раз появившись, та или иная форма зла немедленно пытается отвоевать всё новые и новые позиции, стремясь в конечном счете установить своего рода всеобщий закон или всеобщее правило зла. Зло вовсе не обладает той прагматической бесстрастностью, которую ему приписывают некоторые рационалистические аналитики. Зло обладает высокой страстностью и имеет тенденцию к самоценному распространению разрушительных и растлевающих импульсов, даже безотносительно к тем дивидендам, которые могут из этого для него вытекать. «Подобно как доброе качество имеет в природе мощь одерживать победу над злым, ибо оно есть и приходит от Бога и Дух Святой властитель в нем; так и яростное качество имеет мощь побеждать в злобных душах: ибо диавол – могучий властитель в яростности и вечный князь ее».

В мире действует своего рода закон моральной энтропии, гласящий: если добро пассивно и не эманирует свои живительные энергии в мир, инициативу немедленно перехватывает зло. Поэтому «всякий отвернувшийся, убоявшийся, поберегший себя, невмешавшийся, ничего не сделавший, не воспротивившийся до конца несет на себе вину духовного соучастия...» Эти предостережения крайне актуальны ввиду того благодушия к распространяющемуся в нашем обществе и в мире в целом злу, которое демонстрируют современные адепты либерального принципа «laisser-faire» («предоставьте свободу делать»).

Сегодня зло отвоевало себе столь серьезные методологические позиции среди либерального истеблишмента, что последний уже не довольствуется прежним «научно-детерминистским» фатализмом, уповающим на непреложные законы восходящего развития, но играет в потакающую злу диалектику, утверждая, что в обществе якобы действуют скрытые механизмы, автоматически конвертирующие дурные страсти, сопутствующие эпохе первоначального накопления, в социально благие результаты. Даже мафия удостаивается у этих деятелей алиби за то, что еще в недрах «развитого социализма» создавала тайные, теневые поры рыночной экономики, и теперь своей изворотливостью подтверждает превосходство рыночного поведения над всеми разновидностями педантизма – от бюрократичного до морализаторского. То, что мафия создает свой, соответствующий ее законам рынок вымогательства, грабежа и обмана, а не честной соревновательности перед лицом независимого потребителя, либеральный истеблишмент предпочитает не замечать. Такая слепота сегодня уже не может признаваться наивностью; скорее всего, она подтверждает тот тезис И.А. Ильина, согласно которому если мы не сопротивляемся злу активно и последовательно, то оно быстро вовлекает нас в свои тенета и делает своими соучастниками.

Это относится и к деятельности агрессивных геополитических сил. Наши благонамеренные утописты нового мирового порядка полагали, что как только Россия откажется от всех претензий «тоталитарного СССР», от активной политики в Восточной Европе, на Балканах, в Азии и Африке, а затем и в ближнем зарубежье, так внешние силы тотчас же признают законность и естественность ее границ и интересов, заключат с нею справедливые договоры, станут ее поддерживать морально и материально. Но, как оказалось, и здесь действует закон наступательного зла, которое в принципе не в состоянии уважать никакие естественные границы и законы и, если не встречает активного сопротивления, действует по принципу «победитель получает все». Поэтому если наши «реформаторы» поняли либерализм как «неучастие», свертывание целеполагающего, национально и морально ответственного разума и внутри страны, и во внешней политике, то их внешние наставники и соблазнители немедленно перешли от политики либерального консенсуса к требованиям безоговорочной капитуляции.

Как преодолеть разрушительную дилемму XX века: либо убийственный, всеразрушающий активизм – либо самоубийственная пассивность перед силами агрессии и зла? Для правильной ориентации нужно, по-видимому, научиться различать три типа ситуаций:

1)      ситуации, когда мы находимся перед лицом естественно сбалансированных, самоорганизующихся систем, будь-то системы природы или культуры. Перед их лицом мы всецело признаем правоту принципа «у-вэй» – невмешательства и ненасилия;

2)      ситуации смешанные, когда, например, мы своим непродуманным вмешательством успели настолько нарушить внутренний баланс того или иного объекта природы и культуры, что без нашего благотворного и ответственного содействия ему уже не удается восстановить свое внутреннее равновесие. Так обстоит дело со многими природными и культурными объектами, полуразрушенными безответственными и неразумными покорителями, преобразователями и модернизаторами. Здесь наша активность нужна, но ее высшими нормотворческими ориентирами надо признать те гармонии, которые соответствующие объекты несли в себе до нашего вмешательства;

3)      ситуации встречи с активным злом, выступающим с продуманной социально-политической и «культурной» программой, назначение которой – так или иначе прибрать мир к своим рукам, использовать его как сырье, как средство удовлетворения властолюбивых, гедонистических и беспринципно-утилитаристских замыслов. В такой ситуации мы должны мобилизовать всю нашу активность, всю нашу нравственную и политическую волю, памятуя при этом, что и активность, и воля наши подчинены всё же не нашим только целям, но высшему закону. Тем самым мы заново примиряем принципы «вэй» и «у-вэй», активность и недеяние (активность применительно к наступающему злу, к его вызовам, недеяние же – как признание нерушимости высших императивов) и тем самым разрешаем антиномию двух принципов.

 

  

К содержанию:  Политология Западная и Восточная традиции: Учебник для вузов

 

Смотрите также:

 

Учебник по политологии

 

...науки после 1945 г. Эксперты ЮНЕСКО. Американская политология....

Политология в США ориентируется преимущественно на прикладные эмпирические исследования.

bibliotekar.ru/istoria-politicheskih-i-pravovyh-…

 

Становление политической науки. Начало политической науки во Франции...

Однако постепенно американская политология сосредоточилась на конкретно-эмпирических исследованиях деятельности правительственных институтов и политического поведения людей.

bibliotekar.ru/istoria-politicheskih-i-pravovyh-…

 

ФРИДРИХ ЭНГЕЛЬС. Политология и социология. Происхождение семьи...

Политология и социология. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Фридрих Энгельс.

bibliotekar.ru/engels/

 

...государство и политику породило новую отрасль знаний — политологию...

§ 1. Введение. Стремление ряда ученых научно постичь государство и политику породило новую отрасль знаний — политологию (политическую науку)...

bibliotekar.ru/istoria-politicheskih-i-pravovyh-…

 

Теория государства и права в системе юридических наук и ее соотношение...

В свою очередь, политология использует положения и выводы теории государства и права по вопросам понимания политической власти и государства, функций и механизма государства...

bibliotekar.ru/teoria-gosudarstva-i-prava-1/3.htm

 

Политическая наука стремится стать наукой, опирающейся на достоверные...

В настоящее время история политических и правовых учений представляет собой историческую часть не только философии права, но и политологии.

bibliotekar.ru/istoria-politicheskih-i-pravovyh-…

 

Административно-государственное управление в странах Запада: США...

Для студентов, обучающихся по направлениям и специальностям «Политология», «Государственное и муниципальное управление», «Юриспруденция».

bibliotekar.ru/administrativnoe-pravo-7/index.htm

 

...Арон. В отличие от специальной науке о политике - политологии...

В отличие от специальной науке о политике - политологии - политическая философия рассматривает эти принципы в мировоззренческом плане и соотносит их с философскими...

bibliotekar.ru/filosofiya/119.htm

 

Понятие режим. Понятие государственно-политического режима....

Небезынтересно, что в политологии эта проблема исследуется в относительно более широком ракурсе как весь политический режим, в то время как в конституционном праве...

bibliotekar.ru/konstitucionnoe-pravo-1/113.htm

 

ФИЛОСОФИЯ. Учебник по философии

Область научных интересов - политическая философия, политология. Грязное Александр Феодосиевич - доктор философских наук...

 

Выдающаяся роль в критике кейнсианства и в разработке...

Круг исследовательских интересов Ф. Хайека необычайно широк - экономическая теория, политология, методология науки, психология, история идей.

bibliotekar.ru/economicheskaya-teoriya-3/81.htm

 

Научный менеджмент» в США, лидером которого был Ф.Тейлор, является...

Его огромное наследие, включающее работы по социологии и политологии, религии и экономике, методологии науки, проникнуто сравнительно-историческим подходом.

bibliotekar.ru/menedzhment-2/120.htm

 

Концепции плюралистической демократии. Морис Ориу. Основное внимание...

К середине столетия институционалистические концепции заняли господствующее положение во французской политологии (это отразилось и на учебных планах университетов...

 

Последние добавления:

 

 Педагогика

Деловая психология