Новгородский частный акт

В.Ф. Андреев

Одной из распространенных разновидностей новгородских частных актов являются духовные. Духовные — это частные акты, которые в письменной форме фиксируют завещательные распоряжения. Всего в настоящее время известны 33 новгородские духовные: 29 напечатано в ГВНП,84 еще две обнаружены в списках XVII в. в фондах ЦГАДА и опубликованы В. И. Корецким,85 а еще два документа, один из которых, по мнению В. Л. Янина, является «берестянным черновиком завещания», извлечены из новгородского культурного слоя; 86 кроме того, известны 4 берестяные грамоты, представляющие собой обрывки духовных.87

В Новгородской земле периода самостоятельности интересующие нас документы назывались «рукописаниями», о чем свидетельствуют начальные и заключительные статьи грамот. В начале актов, как правило, встречаем такую формулу: «Се яз такой-то, пишу рукописание при своем животе». В конце завещаний часто писалось: «А хто сие рукописание переступит.. .». Одна из наиболее ранних грамот — духовная Климента (№ 105), датируемая; временем не позднее 1270 г., уже в древности имела заголовок: «Рукописание». Томно так же назывались и завещания, составленные в Псково.88

Термин «духовная грамота», несомненно, московского происхождения. Уже самые ранние завещания Северо-Восточной Руси, которые датируются рубежом XIV—XV вв., а также акты XV, XVI, XVII столетий в самом тексте именуются «духовными (душевными) грамотами».89 После присоединения Новгорода к Москве новгородские частные акты начинают писать по московскому формуляру, это, разумеется, относится и к завещаниям, которые с конца XV в. называются «духовными». Писцы XIV— XVII вв. озаглавливали списки с новгородских «рукописании» XIV—XV вв. «списками с духовных», согласно существовавшей в то время актовой терминологии.

Вторая клаузула новгородских духовных подобно «богословию» по своей форме также постоянна для грамот XIV—XV вв. Она состоит из двух элементов: первый называет имя завещателя («се яз, раб божий такой-то»), второй указывает обстоятельства составления документа («пишу рукописание при своем животе»). Первый элемент соответствует, таким образом, intitulatio западноевропейских актов, второй — arenga. Если первый элемент второй клаузулы новгородсхсих духовных аналогичен соответствующей части псковских и северо-восточных актов, то второй отличается от такого же элемента псковских духовных и духовных Северо-Восточной Руси.103

В отличие ото всех псковских духовных, называющих лишь имя завещателя, в новгородских духовных, как, впрочем, и во многих духовных Северо-Восточной Руси, имя и отчество употребляются с начала XV в. Исключение составляют грамоты, авторами которых были монахи и женщины: в них обычно находим . только имя завещателя.104

Второй элемент второй клаузулы новгородских духовных показывает, что духовные в большинстве случаев составлялись непосредственно перед смертью автора завещания; об этом говорит содержащаяся в ряде актов формула «отходя сего света» (№ 126, 210, 217, 239, 257, 320, 328). Следует отметить, что все грамоты, составленные жителями Новгорода (№ НО, 111, 120, 129, 144, бер. № 42 и 519—520), имеют второй элемент второй клаузулы, написанный по указанной выше форме,105 в то время как ряд двинских (№ 126, 210, 217, 230, 239, 250, 256, 257, 263, 265, 271) и две обонежские духовные (№ 302, 328) содержат этот элемент в более разработанном виде, где, кроме фразы «пишу рукописание при своем жшште», имеются формулы «своим целым умом», «отходя своего живота» («отходя сего света»), «у кого ми что взяти, кому ми. что дати», которые, по-видимому, заимствованы из формуляров духовных Северо-Восточной Руси XV в.

Ранее мы отмечали влияние формуляров купчих Северо-Восточной Руси на формуляр двинских купчих XV в. Подобное влияние можно проследить и на примере духовных.

Наиболее важной и, как правило, самой большой по объему частью духовных является третья клаузула, включающая в себя распоряжение по существу дела (dispositio, по западноевропейской терминологии). Именно эта клаузула определяет социально-экономическое содержание завещаний.

Начинается третья клаузула обычно словами «а приказываю. ..» («а даю...»), за которыми следует перечисление завещаемого имущества, заканчивается же формулой «а не виноват никому ничем, разве богу душою», которая вовсе не известна в завещаниях, написанных в Пскове и в Северо-Восточной Руси XIV—XV вв., т. е. является специфически новгородским элементом формуляра.

По содержанию диспозитивной клаузулы новгородские духовные можно разделить на три группы. К первой группе относим духовные, в которых имеются распоряжения относительно всего имущества завещателя, в них третья клаузула выступает в наиболее разработанном виде. Таких грамот 18.106 Среди духовных первой группы можно достаточно четко различить завещания новгородских феодалов, как крупных (№ 110, 111, 144; АЕ-67, № 3), так и мелких (№ 105, 295, бер. гр. № 519-520; АЕ-57, № 7). Кроме того, выделяются духовные двинских мелких феодалов   (№  250.  256)   и  крестьян   (№  226,  230,   234,  257,   263, 265, 271).

На первом месте как в духовных феодалов, так и в духовных крестьян обычно указывается земля,107 что еще раз подтверждает неоднократно высказывавшуюся исследователями мысль о том, что именно обрабатываемая земля в средневековом русском обществе представляла большую ценность и была, в частности, основой могущества правящей верхушки Новгородской республики. Особенно показательны в этом смысле духовные бояр Остафии Онаньевича (№ 110'—1397—1416 гг.) и Федора Оста-фьевнча (№ 111 — 1430-е—1460-е гг.) Едемских, по которым наследникам передаются десятки сел в различных частях Новгородской земли, пожни, рыболовные и охотничьи угодья.108 В духовной Мартемьяна Александровича Федорова (№ 144 — вторая четверть XV в.) перечисляются земли «за Волоком и в Волоцкой земле, на Озерцах и на Дятелчах», а в завещании наследницы знаменитых новгородских бояр Мишиничей Орины (АЕ-67, № 3 — третья четверть XV в.) фигурируют целые волости, принадлежавшие боярыне.

Земельные владения новгородских бояр, как видно из духовных, по величине были примерно равны, а иногда и превосходили земельную собственность крупных феодалов Северо-Восточной Руси и Пскова.109

Более скромными выглядят владения мелких новгородских вотчинников. Так, Клименту (№ 105 — не позднее 1270 г.) принадлежали 4 села, земельное богатство Моисея (бер. гр. № 519— 520 — рубеж XIV-—XV вв.) тоже было невелико: но подсчетам В. Л. Янина, оно «вряд ли превосходило 4—5 обеж».110 С таким же примерно размером земельных владений встречаемся в большинстве духовных Северо-Восточной Руси и некоторых завещаниях Пскова XIV—XV вв.111

Среди двинских духовных неизвестны грамоты крупных феодалов: все сохранившиеся завещания принадлежали мелким собственникам, вероятно вышедшим из крестьянской среды, а также двинским крестьянам. Двинские духовные рисуют тот же крестьянский хозяйственный комплекс, что и рассмотренные уже нами купчие. В духовных двинских феодалов указывается, как правило, несколько сел, в которых живут зависимые от собственника земли люди.

Вслед за перечислением земли и другой недвижимой собственности в духовных указываются должники и кредиторы завещателя.

На третьем месте в диспозитивной клаузуле новгородских духовных (это касается только духовных феодалов) встречается перечисление «челяди неотхожей»  (№ 103, 110, 111, 144).

В третьей клаузуле духовных часто не просто перечислены завещаемые владения, но и указаны способы их приобретения. В большинстве случаев земельные угодья оказываются полученными завещателем по наследству («отчина и дедина моя*, «купля отца (деда) моего»), иногда передаваемые по духовной владения являются куплей самого завещателя (№ 103, 217, 230, 256), встречаются земли, полученные по семейному разделу (№ 144, 244, 295), в подарок (№ 144), обмененные (№ 111) и т. д.

Известен интересный факт, на который исследователи почему-то не обращают должного внимания: в духовной Остафия Онаньевича (№ 110) указываются земли, «пожалованные» "отцу Остафия Онаньевича и ему самому Новгородом. Пожалование сопровождалось выдачей особой грамоты, вероятно, подобной жалованной грамоте Новгорода Соловецкому монастырю (№ 96). В духовной лаконично отмечено, что Новгород «дал грамоту на Волжане», нам кажется, что здесь речь идет об огромной территории на р. Ваге; именно она стала основой важскнх владений бояр Едемских. Представление о величине новгородского пожалования дает тот факт, что четвертая часть этих владений была куплена у Едемских посадником Александром за 120 руб., т. е. стоимость пожалованных владений выражалась огромной по тем временам суммой примерно в 500 руб., которая является самой большой из известных нам по источникам XIV—XV вв. стоимостью земельных владений.

В конце диспозитивной клаузулы новгородских духовных, как правило, завещатель назначает душеприказчиков, которые избирались из числа наиболее влиятельных родственников и соседей. Так, в число душеприказчиков Остафий Онаньевич (№ 110) называет двух посадников, ого сын Федор Остафьевич — четырех пооадпшеои и тысяцкого, в духовной Моисея (бер. гр. ,N° 519— 520) один из душеприказчиков, Василий Есифович, возможно, будущий посадник.

Третья клаузула новгородских духовных дает богатый материал по наследственному праву XIV—XV вв. Среди наследников it основном близкие родственники завещателя: жена (№ 110, 111, 144, 230, 250, 256, бер. гр. № 519-520), дети (№ 110, 111, 144, 230, 250, 256, 263, бер. гр. № 519-520), брат (№ 263, 265),мать (№ 110, 257). Известны случаи упоминания в качестве наследников племянников (№ 239, 256) и крестника (№ 256). При отсутствии близких родственников наследство могло быть передано в руки дальних родственников или даже людей, не состоявших в родстве с завещателем (№ 105; АЕ-57, № 3).

Супруг завещателя получает права на владения наследством лишь «до своего живота» или до нового брака, после смерти же или вступления в новый брак его имущество, по всей видимости, должно было вернуться в род завещателя. Такой порядок наследования после умершего супруга устанавливает Псковская судная грамота.112

Ко второй группе духовных по содержанию диспозитивной клаузулы   относили   духовные — данные,   в   которых   речь   идет о передаче земли, денег, имущества какому-либо монастырю либо церкви.113  Написаны эти  акты по  обычному формуляру духовных, только третья клаузула значительно меньше по объему, чем у   духовных   первой   группы,   поскольку   в   завещаниях   второй группы нет распоряжений относительно всего имущества  завещателя, а говорится только о той его части, которая передается монастырю  (церкви). Такие духовные — данные — представляли, по-видимому, выписку из полного завещания, которое оставалось у наследников, делались они для архива церкви  (монастыря)  и служили документом, подтверждающим право владения землей. Это предположение подтверждается сведениями одной из духовных второй группы   (№  259),  которая  именует  себя   «рукописанием   с   большого   рукописания».   Содержание   актов   второй группы будет рассмотрено в разделе  нашей работы, посвященном данным грамотам.

К третьей группе относим dispositio берестяной грамоты № 138 (XIII в.). Собственно, весь формуляр грамоты состоит только из двух клаузул:

1.         Се язо, рабо божи Селйвестро, напсах рукописание.

2.         У Лоунька полтина. О у Захарьи полтина и т. д.   (перечисляются 12 должников).

Думается, прав Л. В. Черепнии, считающий эту грамоту завещанием. Он правильно расценивает «берестяное рукописание» № 138 как «ранее неизвестную и лишь упоминавшуюся Псковской судной грамотой разновидность духовных завещаний».114 Автор имеет в виду ст. 14 Псковской судной грамоты, которую трактует таким образом, что «главным доказательством прав умершего, которым должны пользоваться душеприказчики, Псковская судная грамота признает письменное распоряжение покойного («рукописание »)

В качестве гипотезы можно высказать мысль, что на раннем этапе новгородской истории, в XII—XIII вв., наряду с пергаменными духовными, которые были редки и составлялись, вероятно, лишь в случае отсутствия прямых наследников земельных владений, существовали гораздо более многочисленные берестяные акты, которые содержали только список должников и составлялись для памяти — в них не было даже имени завещателя.

К таким документам относим берестяные грамоты: Старая Русса, № 13 (XI в.), 168 (XII в.), 228 (XII в.), 240 (XII в.), 410   (XIII  в.),116  сохранившиеся в  обрывках,  но  общий  смысл которых ясен, а также целую грамоту № 526   (конец XI в.).117

Если наше предположение верно, то берестяные духовные в виде списка должников продолжали существовать в среде рядовых горожан и позднее, в XIV—XV вв. Если по пергаменным актам передавалась земля, то берестяные грамоты служили памяткой для душеприказчиков при собирании долгов.

Такие списки должников хорошо известны среди берестяных грамот XIV—XV вв., причем, в отличие от документов XII в., s которых находим исключительно денежные суммы, г. более поздних грамотах фигурирует также и зерно.118

Удостоверительная часть новгородских духовных включает: Г) имя духовника; 2) имена свидетелей; 3) лица, писавшего документ; 4) печать наместника новгородского архиепископа.

Первый элемент удостоверительной части выступает в форме: «А на то бог послух и отец мои духовный поп (игумен) такой-то, служитель такой-то церкви (монастыря)». Присутствие при составлении завещаний духовника было обязательным не только в Новгородской земле, но и в других областях Руси 119 и, несомненно, способствовало тому, что в большинстве сохранившихся духовных содержится упоминание о вкладе чаще всего в тот монастырь  или   в  ту  церковь,  которую   представлял   духовник.

Второй элемент удостоверительной части — перечисление свидетелей. Этот элемент отсутствует в духовных, написанных жителями Новгорода и Обонежья, и имеется в некоторых двинских актах (№ 155, 226, 230, 234, 239, 256, 263, 271). Отсутствие свидетелей (кроме духовника) характерно для всех псковских завещаний,120 в то время как в духовных Северо-Восточной Руси наряду с духовником всегда перечисляются послухи (не менее двух),121 как видно, перед нами очередной пример влияния формуляра северо-восточных актов на формуляр двинских.

Упоминание о человеке, писавшем духовную, как ив новгородских купчих, редки: имя писца встречается только в трех грамотах (№ 110, 239, 263). Среди лиц, писавших грамоты, встречаем двух дьяков (№ 110 и 263) и духовника (№ 239). Упоминания о человеке, писавшем грамоту, в псковских духовных нет, в то время как почти во всех завещаниях Северо-Восточной Руси оно присутствует; причем в одном случае грамоту также писал духовник (АСЭИ, т. I, № 472), а в двух — сам завещатель (АСЭИ, т. I, № 38, 456). Вероятно, и многие новгородские духовные написаны самими завещателями.

Для духовных, как и для других новгородских частных актов. было обязательно утверждение (скрепление печатью) наместника новгородского архиепископа. Все подлинные новгородские духовные XIV—XV вв. сохранили или свинцовые наместничьи печати (№ 226, 230, 239, 257, 320, 328), или отверстия, через которые, в древности печати прикреплялись к пергамену (№ 129, 155, 169. 170, 256, 263). Многие духовные, известные по спискам XVI — XVII вв., содержат описание либо упоминание печати, которой был скреплен подлинник (№ 126—144, 210, 234, 244, 250; АЕ-57, № 7). Традиция утверждения духовных митрополитом хорошо известна по актам Северо-Восточной Руси.122 В Пскове завещания, должным  образом   оформленные,   хранились   в   государственном архиве, в  «ларе», как сказано в ст.  14 Псковской судной  грамоты.123  Это  и  понятно,  ибо  во  всех  областях  Руси  духовные признавались важным документом, подтверждающим права владельца на земельную собственность, и многократно фигурировали в качестве такового в судебных решениях.

Заключительная клаузула новгородских духовных представляет собой санкцию-заклятье против возможных нарушений воли завещателя  (sanctio, по западноевропейской терминологии).

Санкция в новгородских актах конца XIV—XV в. обычно выступает в виде следующей формулы: «А кто сие рукописание (грамоту) переступит, сужуся с ним перед богом (в деиь страшного суда)» и встречается в большинстве духовных.124

Заключительная клаузула является одной из наиболее древних структурных частей формуляра новгородских духовных и данных грамот. Она имеется во всех новгородских актах XII в., а также в духовной Климента.126 Если в грамотах XII—XIII вв. санкция имеет различную форму, то в духовных и, как мы увидим: далее, в данных конца XIV—XV в. мы встречаемся со стабильной (с немногими вариантами) формулой заклятья.

Выработанная в XV в. формула является характерной только для актов, составленных в Новгородской земле. В северо-восточных грамотах санкция-заклятье вообще отсутствует, а в псковских духовных выступает в иной форме.127

Отсутствие санкции в части двинских духовных XV в. (№ 155, 170, 210, 234, 257, 263, 265, 271) мы склонны объяснить влиянием формуляра духовных Северо-Восточной Руси.

В заключение несколько замечании относительно эволюции формуляра новгородских духовных. К сожалению, число сохранившихся духовных XII—XIII вв. — всего три — не позволяет реконструировать достаточно подробно формулярные изменения на раннем этапе развития.

В духовной Климента (не позднее 1270 г.) находим уже все клаузулы актов конца XIV—XV в., хотя две из них по форме отличаются от соответствующих частей более поздних духовных. Так, во второй клаузуле грамоты Климента отсутствует традиционный для духовных XV в. второй элемент:  «. .. отходя сего света, списах рукописание при своем животе». В конце духовной Климента имеется санкция, которая, как мы видели, отличается от заклятий XV в.

Следует отметить, что, на наш взгляд, наличие лишь двух духовных XII—XIII вв., в которых речь идет о земельной собственности, объясняется не только отдаленностью тех времен от наших дней, но и тем, что в XII—XIII вв. написание духовной не было, по-видимому, обязательным и имущество переходило по наследству в результате устного «ряда» или без всякого ряда родственникам, а составление духовных было явлением очень редким, связанным с отсутствием прямых наследников у завещателя (у Климента) или с тем, что он был чужестранцем, не имевшим родственников в Новгороде (Антоний Римлянин).

Только в конце XIV в. написание пергаменных духовных становится обычным явлением и вырабатывается стабильный формуляр духовных, который практически без изменений существует вплоть до присоединения Новгорода к Москве, когда он заменяется московским формуляром.