Анна Политковская. МАХКЕТИНСКИЙ КОНЦЛАГЕРЬ С КОММЕРЧЕСКИМ УКЛОНОМ

 Вся библиотека >>>

Содержание книги >>>

 


Анна Степановна ПолитковскаяВторая Чеченская


Анна Степановна Политковская

Обозреватель «Новой газеты».

Убита 7 октября 2006 года, в подъезде своего дома

 

Часть первая

Жизнь на войне. Обыкновенная. Чеченская

 

МАХКЕТИНСКИЙ КОНЦЛАГЕРЬ С КОММЕРЧЕСКИМ УКЛОНОМ

 

Мне принесли коллективное письмо 90 семей, проживающих в нескольких селениях Веденского района — Махкеты, Товзени, Сельментаузен, Хоттуни. Несколько сотен человек умоляли содействовать их скорейшему перевозу за пределы Чечни. Причины: постоянный голод, нестерпимый холод, отсутствие врачей, какой-либо связи с миром. И особой статьей — жестокие карательные акции, совершаемые военнослужащими, расквартированными на окраине селения Хоттуни. Факты казались фантастичными. Командировка началась 18 февраля 2001 года.

Десятки жутких рассказов, измученные лица людей, испытавших на себе пытки и изощренные измывательства военных, когда от ужаса того, что тебе надо записывать, останавливается рука, фиксирующая все в блокноте... И вдруг — те же самые рассказы, но только уже с тобой. Ожившие картинки в доказательство услышанного. И это уже тебе орут: «Стоять! Вперед!» И фээсбэшник в сопливом возрасте старшего лейтенанта уже тебе — а не твоему недавнему рассказчику, — улыбаясь гадливым ртом своих профессиональных предков из 37-го года, шепчет: «Боевичка... Ты пришла от Басаева... Расстрелять тебя мало... Слишком много моргаешь, значит, врешь...»

 

 

Картинка первая: пытки током

 

Розита из селения Товзени еле шевелит губами. Глаза ее, как бы преодолев естественное предназначение, остановились и глядят куда-то внутрь. Розите пока трудно ходить — болят ноги и почки. Месяц назад Розите пришлось пройти через фильтрационный лагерь — она так это называет. За то, что «приютила в доме боевиков». Именно так ей кричали военные.

Розите уже немало лет. У нее много детей и несколько внуков. Младшая, трехлетняя, ранее не говорившая по-русски, но видевшая, как волокли по полу ее бабушку, теперь постоянно кричит: «Ложись! На пол!» Розиту забрали из дома на рассвете, когда все спали, окружив дом и не дав толком собраться. И бросили в яму на территории военной части.

— Толкали? Пинали?

— Да, как обычно у нас.

Поджав ноги, Розита просидела в яме на земляном полу 12 суток. Солдат, который охранял яму, как-то ночью сжалился — бросил кусок паласа.

— Я подложила под себя. Солдат — он же человек, — шевелит губами Розита.

«Ее» яма была неглубокая. Метр двадцать, не больше. Без крыши, но распрямиться невозможно: сверху положены бревна. Так что 12 суток — на корточках или сидя на том паласе. И это зимой! За все это время Розите так и не предъявили никакого обвинения, хотя трижды водили на допросы. Молодые офицеры, годящиеся ей в сыновья и представившиеся сотрудниками ФСБ, надевали Розите «детские варежки на резинке»: на пальцы одной руки — один конец оголенных проводов, на пальцы другой — их другой конец. А сами провода перекинуты через шею, сзади.

— Да, я очень кричала, когда ток пускали. Но все остальное вытерпела молча. Боялась еще больше их раздразнить.

Фээсбэшники приговаривали: «Плохо танцуешь. Подбавить надо», — именуя «танцами» конвульсии Розитиного тела. И подбавляли.

— А что они хотели?

— Они ничего не спрашивали.

Тем временем родственники Розиты через посредников получили от тех же офицеров задание: искать деньги на выкуп. Им объяснили: надо спешить — Розита плохо переносит яму, может не выдержать. Сначала военные запросили сумму, о которой сельчане (деньги на выкуп тут теперь принято собирать всем миром) сказали так: даже если продать все село, все равно не расплатиться. Военные, на удивление, оказались сговорчивыми и снизили сумму в десяток раз. Деньги привезли, и Розита, еле переставляя ноги, грязная и немытая, вышла на свободу, к полковому КПП. И упала на руки детям.

Самое время подвести промежуточную черту: на территории военной части, расположенной на окраине селения Хоттуни Веденского района, где дислоцируются 45-й воздушно-десантный и 119-й парашютно-десантный полки Министерства обороны, а также подразделения МВД, Минюста и ФСБ, существует концентрационный лагерь. С коммерческим уклоном.

 

 

Картинка вторая: воспитатель хрюшек

 

Командир 45-го полка Алексей Романов — очень интересный и волевой человек. Полковник прошел Афганистан и «первую» Чечню. Как большинство офицеров, воюющих на «второй», он костерит войну, думает вслух о своих детях, вечно растущих безотцовщиной, и готов закончить «вторую чеченскую» сразу — она ему надоела нешуточно. Ну а пока, в конце февраля 2001 года, накануне Дня защитника Отечества, мы гуляем по полку. Командир показывает столовую — вполне симпатичную для полевых условий. Ведет на склад, забитый тушенкой и всякой прочей снедью, что, по его мнению, полностью исключает стремление вверенных ему военнослужащих воровать у жителей скот.

Так и добираемся до главного — командир показывает ямы, куда после «зачисток» швыряют чеченцев. Полковник заботлив: он придерживает под локоток, чтобы я не свалилась по грязи на шестиметровую глубину. Яма выглядит точно так, как ее описывали многочисленные сидевшие в ней люди. Примерно три на три метра, в неразличимую преисподнюю вьется веревка — по ней положено выбираться на допросы. Несмотря на мороз, от ямы несет специфически. Тут так заведено: чеченцы должны оправляться себе под ноги. И продолжать круглосуточно стоять на той же земле. Хочешь — сидеть.

Полковник рассказывает удивительные вещи: как-то прилетел в полк на проверку сам командующий группировкой генерал Баранов, увидел стоявших на поле задержанных чеченцев и приказал держать их в ямах, первоначально вырытых под бытовой мусор. С тех пор так и повелось. Ему очень неловко за все происходящее:

— Но мы туда только боевиков сажаем.

— А зачем тогда выпускаете? Если боевики?

Полковник выдавливает:

— Ты же сама все понимаешь...

Я лично не понимаю.

 

 

Картинка третья: ожидание ареста

 

Крепкий 50-летний горец Ваха из селения Товзени — сейчас общественник, а ранее работал в органах госбезопасности и также учителем местной школы. Теперь он на добровольных началах собирает сведения о зверствах российских войск и поэтому ждет ареста и своей «ямы» каждую ночь.

Ваха знает ответ на вопрос, не полученный у полковника. И рассказывает любопытнейшие истории о кратковременном пребывании в их селе Басаева с его бригадой. Как все жители тогда надеялись, что Басаева наконец-то обязательно арестуют. Басаев был истощен, как и все его бойцы, и надо было только захотеть... Но войска, до того стоявшие плотным кольцом вокруг села, неожиданно отвели прочь — ровно на время пребывания Басаева.

И он ушел. Хотите — верьте, хотите — нет... Но зато, как только бандиты ушли дальше в горы, военные стали хватать и истязать тех сельчан, которые не имели никакого отношения к бандформированиям, оставляя на свободе тех, кто действительно замешан в крови... В селе-то ведь все про всех знают.

 

 

Картинка четвертая: красивые попки

 

Иса живет в Сельментаузене. В начале февраля он также попал в концлагерь на окраине Хоттуни. Об его тело тушили сигареты, ему рвали ногти, его били по почкам наполненными водой бутылками из-под пепси. Потом скинули в яму, именуемую «ванной». Она была заполнена водой (зима, между прочим), и вслед сбрасываемым туда чеченцам швыряли дымовые шашки.

Их было шестеро в яме. Не всем удалось выжить.

Офицеры в младших чинах, проводившие коллективные допросы, говорили чеченцам, что у них красивые попки, и насиловали их. При этом добавляли, что это потому, что «ваши бабы с нами не хотят». Выжившие чеченцы сейчас говорят, что мстить за «красивые попки» — дело всей их оставшейся жизни.

Иса тоже так и не оправился от шока — это заметно. Как и Розиту, его отпустили за выкуп, который собирал весь Сельментаузен. Но сначала вволю поиздевались еще и над родственниками, собравшимися у КПП полка в надежде выяснить судьбу своих, уведенных в яму.

Конвейер мародерства и рэкета под маркой «выявления бандитов» — в Чечне бесперебойный. И значит, пора подводить следующую промежуточную черту: вторая война лишь поменяла исполнителей творимых тут преступлений. То, против чего была объявлена «антитеррористическая операция», — оголтелое заложничество, рабство и выкупы за живой товар — все это теперь делают нынешние хозяева положения, военные, силой оружия, физического и психического насилия. Мы сидим в единственной крохотной комнатке Исы, где только нары и печка — семья очень бедная. Четырехлетняя дочка Исы с ужасом, не отрываясь, смотрит на меня. Жена Исы объясняет:

— Она видит, что вы — не наша, той же масти, как те, которые при ней били отца. И увели его.

 

 

Картинка пятая: проверено на себе

 

Прошло всего две минуты после того, как мы расстались с командиром 45-го десантного полка, и меня задержали.

Сначала больше часа велели стоять прямо посреди разъезженного поля. Потом прикатила бронированная машина с вооруженными бойцами и старшим лейтенантом неизвестной военной этиологии. Схватили, пхнули прикладами, повезли. «Документы у тебя фальшивые, твой Ястржембский — прихвостень Басаева, а ты — боевичка», — так было объявлено.

Дальше потянулись многочасовые допросы. Молодые офицеры, сменяя друг друга, не представляясь, лишь вкрадчиво напоминая, что они из ФСБ и командир им только Путин, обернули дело так, что свобода закончилась: звонить и ходить нельзя, вещи — на стол... Самые омерзительные детали допросов предпочитаю опускать — ввиду их полного неприличия. Однако именно эти детали стали главным подтверждением того, что все сообщенное о мучениях и пытках в 45-м полку — не ложь.

Периодически к рьяным молодым подключался старшой — подполковник со смуглым лицом и темными туповатыми глазами навыкате. Он отсылал молодняк из палатки, включал музыку, которую считал лирической, и намекал на «благополучный исход» мероприятия при некоторой сговорчивости.

В перерывах между подполковником «молодые» издевались, умело надавливая на самые болевые точки: рассматривали фотографии моих детей, не забывали сказать, что бы с ними стоило сотворить... Так часа три кряду.

Наконец бывалый подполковник, периодически рвавший рубаху на груди — мол, кровь тут проливаю, — сказал, деловито глянув на часы: «Пойдем. Буду тебя расстреливать».

Вывел из палатки, а была уже полная темень. Ни зги в этих местах. Прошли немного, и подполковник произнес: «Кто не спрятался — я не виноват». И тут рядом все заполыхало прерывистым огнем, заскрежетало, страшно загремело и заухало. Подполковнику очень понравилось, что я в ужасе присела. Оказалось, это он подвел меня прямо под реактивную установку «Град» в момент боевого залпа. «Ну, пошли дальше».

Скоро из тьмы показались ступеньки вниз. «Это баня. Раздевайся». Поняв же, что эффекта никакого, очень разозлился, твердя, что «настоящий подполковник к тебе всей душой, а ты, гнида боевицкая, еще...»

В баню вошел еще один офицер — из ФСБ, он сам так представился. Подполковник подвел черту: «Мыться не желает». Фээсбэшник брякнул на стол принесенные бутылки и сказал: «Ну тогда я ее повел». И снова долго водили по темному лагерю. Наконец велел спускаться по лестнице — это был бункер, ставший мне прибежищем до самого освобождения 22 февраля. На стене бункера висел плакат: «119-й парашютно-десантный полк». И объяснения: 18 его военнослужащих удостоены звания Героя России.

Откуда-то принесли чай. Отхлебнула — и тут же поплыла голова, ноги стали ватными, и пришлось проситься за дверь — сильно рвало. В туалет?.. Можно, но в сопровождении. «Жучки с тела пойдешь в туалете сбрасывать», — так объяснили.

Требовала: предъявите наконец обвинение, составьте протокол, этапируйте в тюрьму, родные принесут хотя бы зубную щетку... Нельзя! Боевичка! Ты ямы смотреть? Гнида! Гадина! Ястржембскому заплатил за тебя Басаев, Ястржембский заплатил твоему главному редактору, и главный редактор послал тебя сюда...

Утром 22 февраля в бункер вошел офицер и сказал, что он — мой сопровождающий до Ханкалы и у него все мои документы и вещи, которые «сдадут в ФСБ». У вертолета стоял тот самый подполковник, попрощавшийся так: «Расстрелял бы тебя, будь моя воля».

Когда машина села в Ханкале, прямо у люка налетели какие-то военные и стали меня отбивать у сопровождающего. Офицеры оказались сотрудниками военной прокуратуры Грозного, за что я им крайне признательна, иначе сидеть бы мне опять под присмотром очередного фээсбэшного офицерья, подорвавшего психическое здоровье на «антитеррористической операции». В прокуратуре дала все объяснения, сопровождающий также был допрошен, и оказалось, что в полку у меня украли всё, кроме аккредитационного удостоверения № 1258. У сопровождающего ничего при себе нет. Ни вещей, ни диктофонных кассет, ни фотопленки.

Вот так разрозненные картинки соединились в единое целое, а потому пора подводить окончательную черту...

Это все — в нашей стране. При действующей Конституции. При «волевом» президенте — ее гаранте. При Генпрокуратуре, правозащитниках: общественных и официальных, седом красивом лорде, замучившемся гонять из Страсбурга в Чечню и обратно... Ямы, «детские варежки», «танцуешь плохо», «кто не спрятался — я не виноват»... И никто не посмеет сказать, что я этого не видела. Проверено на себе.

  

Следующая глава >>>