Крым

ЧУЧЕЛЬСКИЙ ЗВЕРИНЕЦ

После своего первого посещения Козьмо-Домианского монастыря и Охотничьего домика в 1900 году я неоднократно бывал там—один раз даже прошел пешком из монастыря в Ялту через перевал Гаврел-Богаз и Яйлу с заходом на Роман-Кош.

1913 год принес в жизнь монастыря и особенно царской охоты значительные изменения: была открыта для движения Романовская шоссейная дорога, связавшая Козьмо-Домиан с Ялтой, через Чучельский перевал, Гурзуфское седло и Никитскую яйлу. Основным назначением дороги была вывозка леса. О том, с какой основательностью и тщательностью она была сооружена, свидетельствует хотя бы тот факт, что дорога была все время вполне пригодна для автотранспорта, хотя ни разу с 1913 года не ремонтировалась . Таким образом, стало возможным проехать в Козьмо-Домиан от Ялты, минуя Алушту, что сокращало путь на целых 15 километров (50 километров вместо 65). Вторым значительным событием в жизни Козьмо-Домиана было оживление охотничьего дела и организация Чучельского зверинца, куда были завезены разные диковинные звери—муфлоны, кавказские туры, беловежские зубры. Заведовал всем этим делом опытный охотовед.

Конечно, первая империалистическая война, разразившаяся в 1914 году, сильно затормозила и эксплуатацию Романовской дороги и развитие акклиматизационных мероприятий. Однако темпы и масштабы первой мировой войны были еще таковы, что только в 1915 году лишь в прибрежных местностях Крыма было введено обязательное затемнение. И вот у меня и моих всегдашних спутников по горным походам созрело намерение совершить еще один поход в Козьмо-Домиан и на Чатыр-Даг, специально для того, чтобы ознакомиться с Романовской дорогой и Чучельским зверинцем, о которых много говорили и даже писали в газетах.

Снарядившись по-походному, мы двинулись в путь. Добравшись до Ялты на катере, мы начали восхождение на Никитскую яйлу; по пути зашли в лесничество, чтобы заручиться разрешением посетить Чучельский зверинец. Помощник ялтинского лесничего принял нас чрезвычайно любезно и сообщил, что он уведомит о нашем посещении смотрителя Чучельского зверинца, предупредив только, чтобы, если мы намеревались ночевать на Яйле, наш костер ни в коем случае не был виден с моря.

Поблагодарив любезного лесовода, мы начали подъем. До фонтана Большой Магдус (5 километров), прекрасно каптированного и оформленного, шли по шоссе, потом пошли сокращениями. В одном месте мы встретили группу рабочих, занятых прокладкой лесовозной дороги. Это были «менониты»—сектанты, которые, следуя евангельским заветам своей секты, наотрез отказывались служить в войсках, а тем более принимать участие в военных действиях. Зная упорство и религиозный фанатизм менонитов, царское правительство махнуло на них рукой как на солдат и использовало для различных принудительных работ. Горные лесовозные дороги, проложенные менонитами, до сих пор зовутся в Крыму «копаными дорогами».

Сосновый лес, под сводами которого вилась тропинка, поразил нас своей мощью. Исполинские крымские сосны в несколько обхватов поднимали распластанные кроны на высоту 40—50 метров. Мало теперь в Крыму таких исполинов, а вдоль Романовского шоссе их и совсем не осталось!

Пересекая несколько раз шоссе, мы обратили внимание на то, что оно местами обсажено молодыми деревьями, чуждыми крымской флоре: различными видами американских хвойных—сосен, пихт и елей, в особенности же туркестанским орехом. Все эти посадки были сделаны по инициативе ялтинского лесничего А. Ф. Скоробогатого. Не знаю почему—от несоответствия ли климата и почвы, или благодаря злостным вырубкам, от посадок этих сейчас почти ничего не осталось.

По мере того как мы поднимались, лес из крымской сосны постепенно сменялся буковым, который почти под самым перевалом достиг особой мощи; выше опять началась сосна, но теперь уже не крымская, а северная (Pinus hamata) с короткой хвоей. Освещенные заревом заката, красные стволы этих сосен казались словно пылающими. Наконец, уже когда стало темнеть, мы вышли на край Яйлы—на «Красные Камни», сократив 16 километров пути от лесничества километров до восьми

Ближайшей нашей задачей было отыскание под защитой одного из «Красных Камней» укромного места для костра, который был бы невидим с моря. Ночевка у костра была Достаточно удобна, и с восходом солнца мы двинулись Дальше по выжженной солнцем Никитской яйле. Через полтора километра пути по шоссе внимание наше привлек стоявший справа аккуратно высеченный камень с надписью «бЬО саженей над уровнем моря»—этим знаком строители дороги особо отметили самую высшую точку крымских шоссейных дорог.

Дальнейший путь по шоссе, извивавшемуся по склонам яйлинскнх холмов—то травянистых, то скалистых, был очень живописен. Вначале мы долго огибали глубокое лесистое внизу ущелье реки Авинды, отделяющей массив Никитской яйлы от Бабуган-яйлы; потом вышли на Гурзуфское седло, откуда насладились великолепной панорамой Медведь-горы, видимой с тыла, игрушечных домиков Гурзуфа и брошенных в море скалистых островков—Ада- ларов.

Пройдя немного далее, мы застыли в полном восхищении: у наших ног раскинулось огромное море зелени— лесистая котловина долины Качи с ее притоками Писарой и Донгой, так называемая Султанская лесная дача. Котловина эта была замкнута с севера скалистым массивом Базман, с запада—грозным массивом Железных Ворот (Демир-Хапу), лишь немного уступавшими по высоте Роман-Кошу, а с востока—изогнутым гребнем Большой и Малой Чучелей.

Романовская дорога пологими изгибами спускалась с Яйлы, углубляясь в леса и проходя по северному склону Бабугана. Однако мы решили сойти с нее и Яйлой пройти до вершины Крыма—Роман-Коша, чтобы затем спуститься на дорогу напрямик. Путь по безлесной Бабуган-яйле, лишенной благодаря мергелистому характеру ее известняков обычных карстовых воронок , не представлял для меня ничего интересного, равно как и довольно посредственная в силу своей ограниченности панорама, открывающаяся с мягкого но очертаниям купола Роман-Коша, лишь немногим возвышающегося над Бабуган-яйлой. Но зато нам, вернее сказать моим спутникам, льстило сознание, что мы находимся «на высшей точке Крыма (1543 метра)»

Никогда не забуду я нашего дикого спуска с Роман- Коша! Целых 500 метров высоты сбросили мы, катясь очертя голову напрямик по крутому склону Роман-Коша вниз, в море лесов Качинской котловины. Наконец, запыхавшись, с дрожащими от усталости коленями, мы сказали «уф!», достигнув цели—Романовского шоссе. Пройдя километра два под сводами векового леса, мы с наслаждением напились студеной воды мощного истока реки Качи и смыли пот со своих разгоряченных тел. Дальше пошли уже по шоссе, опять-таки чудным буковым лесом. Кое-где по обочинам дороги попадались мощные заросли белладонны (Atropa belladonna), из крупных, похожих на вишню ягод и корневищ которой добывается лекарственный алкалоид—атропин.

Живительная свежесть, которую принесло нам омовение в холодных струях Качи, вскоре исчезла бесследно, так как дорога на протяжении почти шести километров заметно поднималась. Наконец, мы вышли на перекресток дорог Чучельского перевала. Романовская дорога, перевалив его мягкий лесистый увал, пошла вниз к монастырю, нам же следовало свернуть круто влево по неширокой, но хорошо шоссированной лесной дороге, чтобы добраться до Чучельского зверинца.

Очень скоро (через два километра) мы пришли к студеному источнику, аккуратно каптированному в трубу; напившись и освежившись, поднялись мы по тропинке на широкую лесную поляну, над которой высилась заостренная пирамида Большой Чучели. В центре своем поляна была сильно заболочена, а на левом ее крае виднелся небольшой белый домик, от которого отошел стройный молодой человек в форменной одежде защитного цвета. Вежливо сделав «под козырек», он спросил нас:

—        Это вы будете господа Пузанов и Кл имен ков? А я вас давненько поджидаю. Я Стельмах—смотритель Чучельского зверинца, и мнепрнказано показать вам зверинец!

—        Кто же это успел предупредить вас?—удивился я.— Ведь мы шли не останавливаясь, если не считать ночлега!

—        А телефон на что?—улыбнулся смотритель.—У нас все казармы егерей и объездчиков соединены телефоном с лесничеством и начальником охоты!—Не задерживаясь, мы пошли осматривать зверинец.

Охотохозяйственные мероприятия выразились прежде всего в полусвободном выпуске семи беловежских зубров в Япалахском обходе. Для наблюдения и ухода за ними из Беловежской пущи прибыли одновременно с зубрами наиболее опытные егери Беловежской охоты Седун, Кич- кайло, Борнсевич—все белорусы, выросшие в лесах Пущи и прекрасно знающие все повадки зверей. Помимо этого, вершина Чучели была опоясана высоким забором из крепкой стальной сетки—с таким расчетом, чтобы ее не мог перепрыгнуть даже олень.

В этот «зверинец» и были пущены копытные звери, смотреть которых мы направлялись. По правде сказать, «сортимент» этих копытных поразил меня своей малой оправданностью.

Прежде всего внимание наше привлекла группа муфлонов (горных аранов), которые мирно паслись у забора в начале на Чучель. По словам смотрителя, муфлоны были привезены из Аскании-Новы; чрезвычайно мало оправданным показалось мне, что вместе с муфлонами паслась... обьАновенная овца, которая вряд ли могла содействовать-Поддержанию чистоты крови диких корсиканских муфЛЬнов, итак уже несколько нарушенную в Аскании-Нове.

Несколько Аыше, опять-таки недалеко от забора, мы увидели большего бородатого козла с уплощенными саблевидными рогамл. Это был безоаровый козел {Сир г a aegag- rus) родом из Дагестана, один из несомненных предков домашней козы. К сожалению, пары для него в зверинце не было.

—        А вот и' мой приятель, который меня чуть не забодал!—сказал смотритель, указывая на огромных размеров дагестанского тура, с исполинскими массивными рогами, тоже мирно пасшегося.

—        Как забодал и где?—полюбопытствовал я.

—        Да так,—отвечал смотритель,—обходил я вершину Чучелн и спустился вниз, к выходу из зверинца, а он вдруг на меня—еле успел я увернуться и треснуть его по лбу прикладом охотничьего ружья. Понятно, обломал приклад... а он снова на меня! Вижу я, дело плохо, и стал отступать вот к тем скалам—думаю, спрячусь в расселину.

Так, поверье, пока я отступал, тур все время на меня в атаку бросался, и мне пришлось отбиваться уже ружейным дулом, пока у меня в руках одна казенная часть не осталась. Стволы я начисто обломал о рога—смотрите, на них даже метки остались. В конце концов выручила расселина: я-то туда спрятался, а тура рога не пускают! Так и просидел я в осаде, пока меня не хватились и не пришли на выручку.

Рассказ заставил нас обратить внимание на действительно необычайно широкую расстановку рогов тура, что характерно именно для дагестанского вида Capra cylindricornis), в то время как у западнокавказ- (ского вида (Capra caucasico) рога тоньше и поставлены круче, по-козлиному.

—        А где же олени?—спросил я.

—        А олени выше держатся—пойдемте к ним.—И мы полезли вдоль проволочной загородки вверх, к склонам у вершины Чу челн.

Вскоре мы увидели самца-оленя Мишку—красивого рогаля с еще шерстистыми рогами, который пасся близко от загородки, что облегчило мне его фотографирование.

—        Это вам пришлось его ловить в лесу?—спросил я смотрителя.

—        Нет,—отвечал он,—нам его доставили в клетке из великокняжеской охоты на Северном Кавказе.

—        Какой же смысл было привозить оленя с Кавказа, когда в Крыму своих довольно, почти ничем не отличающихся от кавказских? —изумился я.

—        Начальство так решило!—мог только ответить он.— Л вот, смотрите, там в скалах и оленнца Оля показалась со своим олененком!—И действительно, в скалах, осторожно ступая, показалась стройная оленнца, однако ближе к сетке она не подошла.

—        Ну, теперь вы видели всех моих питомцев,—сказал смотритель.—Зубров ищите в лесу—за ними Кнчкайло смотрит.

К сожалению, набежавшие облака не позволили нам полюбоваться обширным видом с вершины Чучели, достигающей солидной высоты 1330 метров. Но зато при спуске мы насладились феерическим зрелищем солнечного диска, окруженного светлым ореолом и видимого сквозь густую пелену облака, вдруг окутавшего и вершину Чучели, и оленей, и нас самих. Нам осталось только поблагодарить толкового и очень любезного смотрителя, который оказался в виде исключения не белорусом, а самым настоящим украинцем из «пид Полтави». Простившись с ним, мы быстро зашагали по направлению к Чучельскому перевалу.

Однако успели еще побродить и по дивным альпийским лугам Малой Чучели, которые во влажное, обильное дождями лето 1915 года пестрели яркими цветами. Побыв день в Козьмо-Домиане, мы пошли на Алушту с заходом на Чатыр-Даг.