Военная история

 Во славу отечества Российского

Русская история и культура

Вторая половина века, если говорить о фактических рубежах развития военного искусства, первым из них имела кампании Семилетней войны, и особенно 1759 г., а последним, в полном смысле венчающим ее, Итальянский и Швейцарский походы А. В. Суворова. Смысл периода, очерченного данными вехами, в том именно и заключался: если в начале его русское военное искусство еще мало чем отличалось от господствовавших в Западной Европе концепций ведения войны и приемов боя, то к концу его усилиями передовых военачальников и организаторов вооруженных сил в русской армии фактически был осуществлен выход за пределы традиционных, шаблонных методов ведения войны. Коренным фактором, обеспечившим такой результат, явилось стремление русских полководцев всесторонне учитывать особенности экономического, социального и политического развития России, поскольку последние оказывали воздействие на всю военную систему страны.

Развитие военной мысли и боевой практики русской армии — сложный и длительный процесс. Он развертывался в русле многочисленных войн, которые вела Россия во имя решения ряда национальных задач. Русское оружие в эти пятьдесят лет должно было скреститься и с передовой в середине века армией Пруссии, и с весьма своеобразной и далеко не простой противницей — Турцией, и с национальными формированиями польских повстанцев, и, наконец, с армией Французской буржуазной республики. Нельзя не подчеркнуть при этом, что известное воздействие на этот процесс оказывало многолетнее и весьма своеобразное партнерство с австрийской армией. По существу упрочение национальных начал в развитии военного искусства имело место в борьбе не только с ретроградными тенденциями в самой России, но и с негативными тенденциями австрийского «союзника», главной задачей которого практически всегда было стремление решить собственные задачи с помощью России, за ее счет.

Становление новых идей и боевой практики войск неотделимо как от военной деятельности ряда крупных полководцев, так и от истории войн, в ходе которых шел этот процесс. Во второй половине века большую роль сыграли в этом отношении П. А. Румянцев и Г. А. Потемкин.

Начатое ими направление было глубоко обосновано и развито А. В Суворовым, в деятельности которого российская школа военного искусства получила свое наиболее полное воплощение.

1. Тактика и стратегия русской и западноевропейских армий в середине XVIII в.

Военное искусство европейских армий рассматриваемого периода характеризовалось господством линейной тактики и преобладанием в стратегии методов маневренной борьбы за коммуникации. Не была исключением из этого правила и Россия. Это относится в полной мере к тактике; в развитии стратегии русской армии обнаруживались некоторые отклонения от общего направления, о чем сказано ниже.

В Западной Европе линейная тактика зародилась в нидерландской армии в начале XVII в. В русской армии первым примером использования элементов линейной тактики было сражение при Добрыничах 21 января 1605 г. Важным этапом ее формирования была тактика шведских войск Густава-Адольфа в сражениях Тридцатилетней войны. Победы шведов при Брейтенфельде и Люцене (1631 — 1632 гг.) показали явное превосходство этой тактики над глубокими колоннообразными построениями (терциями) пехоты их противников — имперцев. Окончательно сложилась и получила всеобщее распространение линейная тактика в начале XVIII в., после того как в конце предшествующего столетия на смену фитильного замка пришел кремнево-ударный и был изобретен штык, надевавшийся на ствол ружья и не препятствовавший стрельбе (в отличие от применявшегося раньше багинета, который вставлялся в ствол).

Объективной основой перехода к линейной тактике как новой системе ведения боя явилась эволюция оружия, и прежде всего огнестрельного оружия пехоты. Такое положение по своему философскому содержанию являлось проявлением общесоциологического закона о ведущей роли развития орудий труда в эволюции всех иных сторон жизни общества по отношению к такой специфической сфере человеческой деятельности, как война. На это обстоятельство не раз обращал внимание К. Маркс. «Война,— писал он,— раньше достигла развитых форм, чем мир; способ, каким на войне и в армиях и т. д. известные экономические отношения, как наемный труд, применение машин и т. д., развились раньше, чем внутри гражданского общества»

Несовершенство огнестрельного оружия пехоты обусловило существование последней в XVI—XVII вв. в двух основных формах: пикинеры, главным оружием которых являлась пика, и мушкетеры, т. е. стрелки, имеющие на вооружении тяжелые, громоздкие, медленно заряжаемые фитильные мушкеты. Пока огнестрельное оружие не было достаточно эффективным, холодное оружие пикинеров являлось защитой мушкетеров-стрельцов от кавалерии. Сплошной, глубокий боевой порядок диктовался стремлением совокупного использования как большой массы людей, обладающих холодным оружием, так и мушкетер-ной пехоты.

Улучшение огнестрельного оружия — облегчение мушкета, ликвидация сошки, усовершенствование фитильного замка — привело к изменению в первой половине XVII в. этой практики. Глубокие построения не давали возможности полностью использовать огонь своей пехоты и в то же время несли неоправданные потери от огня пехоты противника. Боевой порядок пехоты, образованный тонкими линиями, сделался господствующим. Однако параллельное существование мушкетеров и пикинеров сохранялось почти до самого конца XVII в., пока наконец введение кремнево-ударного замка и штыка не сделало стрелков полностью способными отразить атаку кавалерии и не привело к унификации пехоты.

Вместе с тем сложились и основные тактические формы: две-три линии боевого порядка, образованные пехотными батальонами в развернутом сомкнутом строю, глубиной в несколько шеренг (число которых на протяжении XVIII в. постепенно уменьшалось), кавалерия на флангах этих линий, полковая артиллерия в интервалах между пехотными батальонами, полевая — в крупных батареях, сравнительно равномерно распределенных вдоль фронта.

Бесспорно, линейная тактика представляла более эффективный способ ведения боя в сравнении с построениями предшествующего периода. Но у этой системы была еще одна функция — линейная тактика явилась единственно возможной формой управления боем в условиях преобладания наемных армий в тогдашней Европе. Ведение боя в линейных боевых порядках предполагало высокий уровень предварительного обучения. Иными словами, линейная тактика предполагала упрочение «регулярства», т. е. профессионально организованной и обученной армии.

Проанализированные выше закономерности носили общий характер, проявляясь в различных национальных условиях. Естественно, что переход к линейной тактике в России   основывался   на действии  тех  же  объективных факторов. Однако сохранение ее в России, равно как и степень проникновения ее шаблонов в тактический арсенал русской армии складывались несколько своеобразно: в условиях комплектования и частично организации, характерных для русской армии, господство линейной тактики не базировалось на одной из функций, выполняемой ею в армиях Европы.

Дело в том, что линейная тактика оказалась наилучшим способом превращения массы завербованных силой или обманом солдат в боеспособную армию Линейное построение и линейное ведение боя облегчали контроль со стороны офицеров и унтер-офицеров над поведением солдата в бою. Ф. Энгельс, характеризуя эту систему сравнивал ее со «смирительной рубашкой»2. Но только это и было надежно, если иметь в виду тот «человеческий материал», который был типичным для армий Западной Европы

Линейная тактика имела органические недостатки, присущие ей с самого начала. Указывая на один из них, Ф. Энгельс писал: «Каждый эскадрон, батальон и орудие имели свое определенное место в боевом порядке, который нигде не мог быть нарушен или каким-либо образом приведен в расстройство без того, чтобы это не отразилось на боеспособности всей армии... если нужно было выполнить какой-либо маневр, приходилось выполнять его всей армией...» Иначе говоря, чрезвычайная громоздкость и негибкость боевого порядка такого рода и трудность управления им в бою представляли собой его первый крупный недостаток. Ф. Энгельс указывал, что сама система порождала педантизм в ее боевом использовании1 Особенности того «человеческого материала», который |являлся характерным для русской армии, в принципе |создавали известные возможности для постепенного преодоления негативных сторон линейной организации боя Нельзя не отметить в этой связи, что в русской армии со времен Петра I существовал иной взгляд на значение морального фактора и иной способ создания и поддержания морально-боевого духа войск, нежели западноевропейская «смирительная рубашка» линейной тактики. Однако процесс доведения этого способа до совершенства растянулся на длительное время. Параллельно данному процессу развивался другой — критическое осмысление боевого опыта действий войск в канонах линейной тактики. В конце века они как бы сомкнулись, результатом чего и оказался выход за пределы линейной тактики. Но это — будущее.

Что   касается   середины   века,   то   в  русской   армии линейная тактика определяла собой господствующее направление военного дела и применения войск. «Регулярство», настойчиво внедрявшееся Петром I, не могло иметь иного выражения, кроме линейкой тактики. На этой основе были построены инструкции Петра I, согласно которым действовали русские войска в сражениях Северной войны, и экзерциция «Устава воинского» 1716 г. Эта экзерциция, отмененная в 30-х годах Минихом, 15 января 1742 г. была восстановлена4 и действовала вплоть до 1755 г., когда были введены новые строевые уставы — пехотный и кавалерийский, которые в известной мере (особенно пехотный) углубляли наиболее специфические черты линейной тактики.

В целом линейная тактика была закономерным, обусловленным воздействием объективных факторов этапом развития военного искусства. Однако постепенно в ней стали складываться шаблоны, приобретавшие характер канонических правил, применение которых не всегда вызывалось необходимостью. Эти черты привели тактику западноевропейских армий после окончания Семилетней войны к застою.

При анализе и оценке линейной тактики середины XVIII в. необходимо подходить раздельно к тактике частей и подразделений родов войск и к общей тактике Пехотные батальоны — тактические единицы —в середине века вели бой в развернутом сомкнутом строю, глубиной в 3—4 шеренги. Из построенных таким образом батальонов с орудиями полковой артиллерии в интервалах между ними составлялись линии боевого порядка пехоты. Указанный строй батальона был рассчитан на то, чтобы использовать все имеющиеся ружья, создать огонь значительной плотности и в то же время обеспечить достаточную устойчивость в случае штыкового боя.

Огонь пехоты того времени из развернутого сомкнутого строя обладал довольно значительной эффективностью. Массовый огонь сохранял действенность на дистанции более 300 шагов. Это видно из того, что Суворов — решительный противник бесполезного «пугательного» огня— в одной из тактических инструкций 1799 г. требовал ведения огня из сомкнутого строя с 300 шагов5, следовательно, предельная дистанция действительного огня была по крайней мере на 50 шагов больше. Баллистические качества пехотного ружья в конце XVIII в. немного улучшились по сравнению с серединой века, но имеющиеся в литературе данные позволяют считать, что существенной разницы в дальности действенного массового огня не было6. В отношении скорости стрельбы в литературе имеются значительные расхождения. Для периода Семилетней   войны   можно   принять,   что   хорошо   обученная (пехота при стрельбе без прицеливания, как это требовалось в западноевропейских армиях, могла дать 2—3 залпа з минуту7. При стрельбе с прицеливанием эту норму нужно снизить до полутора или несколько больше выстрелов в минуту. Даже кавалерийская атака на нерасстроен-ный фронт пехоты могла быть отражена огнем ружей и картечью полковой артиллерии. Тем более трудно было эжидать успеха от штыковой атаки без выстрела пехоты наступающего на неподвижно стоящую и ведущую огонь пехоту обороняющегося.

Однако к середине XVIII в. в тактике пехоты начинает появляться переоценка значения ружейного огня и недооценка штыкового удара.

В западноевропейских армиях основной задачей и тактики, и обучения пехоты сделалось получение огневого превосходства над .противником. При этом последнее достигалось за счет повышения темпа неприцельной стрельбы.

В русской армии, в которой высокие моральные качества солдат устраняли указанную для западноевропейских армий предпосылку ослабления роли холодного оружия и увлечения огневой тактикой, было бы последовательным продолжать придерживаться системы, сочетавшей огневой бой со штыковым ударом, успешно применявшейся русскими войсками в сражениях Северной войны. Однако западноевропейское влияние, проникшее в русское военное искусство в 30-х годах XVIII в., отклонило развитие тактики русской пехоты от этого естественного для нее пути. Пехотный устав 1755 г. резко подчеркнул значение огня пехоты. «... Все обучение солдат,— гласило указание этого устава,— в виду имеет заряжать и стрелять и притом как в которой пальбе оную употреблять с успехом»8, Изложение многочисленных способов ведения огня из сомкнутого строя почти совсем заслоняло значение штыкового удара. Положительным моментом «Описания пехотного полкового строя» было то, что в отличие от западноевропейских взглядов оно требовало обязательно прицеливаться9. Фактически в сражениях Семилетней войны русская пехота не всегда пренебрегала штыком, но негативное влияние приведенного требования устава на подготовку войск, а отсюда и на боевую практику не могло не сказаться.

Трудности пехотной атаки при прочно внедрившейся в тактику западноевропейских армий практике использовать линейное построение для чисто огневого боя были видны некоторым военным мыслителям на Западе. В 20-х годах XVIII в. французский военный писатель Фолар предложил вести   атаку   крупными   сомкнутыми   колоннами10,   Это предложение  вызвало  на Западе продолжительную дис куссию, но практических последствий не имело.

Русская военная мысль и практика в этом вопросе шли впереди западноевропейских. В пехотном уставе 1755 г. в число боевых построений была введена «густая», т. е. сомкнутая (в отличие от разомкнутой, предназначавшейся для эволюции), батальонная колонна. Ее основное предназначение, как указывал устав, заключалось в «пролом-лении неприятельского фронта»1'. Сознавая, что штыковая атака в колоннах должна быть подготовлена огнем, составитель устава дал ряд рекомендаций о ведении огня из колонны (они занимают большую часть содержания главы о колоннах — главы XIII части 2 устава); значение колонны как чисто ударной тактической формы этим снижалось. «ГустЫе» колонны устава 1755 г. не остались только на бумаге, как колонны Фолара; в одном из боев Семилетней войны они были с успехом использованы на практике, о чем ниже.

В отличие от тактики пехоты, в которой в рассматриваемое время имелись вместе с положительными и явно негативные черты, в отношении тактики кавалерии и способов использования в бою этого рода войск для такой оценки оснований нет.

Основным способом действий конницы и по отечественным, и по западноевропейским взглядам становится стремительный удар холодным оружием, а боевое построение сводится к двум-трем линиям эскадронов, развернутых в три шеренги.

Устав русской кавалерии 1755 г. давал в целом верное направление развитию ее тактики, подчеркивая значение удара в сомкнутом строю на большом аллюре. Устав указывал, что «всякое действие и сила кавалерии, которое с авантажем и с победою неприятельской чинимы бывают, состоит в храбрости людей, в добром употреблении палашей, в крепком смыкании и жестоком ударе через сильную скачку» <2.

При всей ценности кавалерии как средства наступления боевые возможности ее были ограниченными. Фронтальная атака кавалерии на не расстроенную действиями других родов войск пехоту, как сказано, имела мало шансов на успех.

Несравненно больший успех имела кавалерийская атака во фланг с охватом тонких и малоподвижных пехотных линий. Такая атака для последних была весьма опасна. Отсюда вытекало типовое, сделавшееся почти правилом расположение кавалерийских масс на крыльях общего боевого порядка. Та сторона, которой удавалось опрокинуть одно или оба противостоящих кавалерийских крыла противника, получала шансы на окончательную победу.

Очень большая роль отводилась коннице не только в бою, но и в тактическом обеспечении боевых действий, в стратегической разведке, в набегах на коммуникации противника, прикрытии районов сосредоточения и расположения главных сил. Действия русской конницы (гусар и казаков, именовавшихся «легкими войсками», и драгунской кавалерии) в период Семилетней войны дают ряд примеров успешного решения таких задач.

Артиллерия в войнах 30—40-х годов и в начале Семилетней войны сравнительно с другими родами войск играла второстепенную роль. В дальнейшем, в ходе Семилетней войны ее роль резко возрастает, что во всех европейских армиях было вызвано ее численным увеличением, а в русской армии и качественным усовершенствованием. Количество орудий к концу Семилетней войны дошло до 6—7 и более на тысячу человек — норма, достигнутая в дальнейшем лишь в войнах начала XIX в. Однако и в Семилетней войне, как и в предшествующую четверть века, артиллерия являлась преимущественно оружием обороны.

Огонь артиллерии средних и крупных калибров (от 6 до 12 фунтов и выше) — полевой артиллерии был могуще-сгвенным боевым средством. Нетрудно представить эффективность картечных выстрелов таких орудий по сомкнутым строям пехоты и кавалерии. Однако подвижность на поле боя этих орудий вследствие большого веса, а также недостаточного совершенства ходовой части систем и способов их перемещения в сфере огня была низкой. Они не могли сопровождать пехоту в наступлении, несмотря на крайнюю медленность продвижения пехотных линий. Проблема повышения подвижности полевой артиллерии являлась основной в деле совершенствования артиллерийского вооружения в рассматриваемое время. Существенным вопросом было и повышение дальности действительного картечного огня.

Пока указанная основная проблема не была разрешена, существовала необходимость иметь в составе пехотных частей легкую артиллерию, которая могла бы перемещаться со скоростью боевых порядков пехоты,— полковую артиллерию. В русской армии она организационно входила в состав пехотных и драгунских полков (четыре орудия на двухбатальонный пехотный полк и два орудия на драгунский). Но в силу такого решения данный вид артиллерии оказывался в бою рассредоточенным по фронту; массирование его огня было неосуществимо.

Отсюда вытекали обычные для того времени принципы использования полевой артиллерии: орудия ее сводились в несколько (чаще всего — три) крупных батарей, распределенных сравнительно равномерно вдоль фронта. При обороне огневые позиции не менялись, а в наступлении стремились продвинуть батареи полевой артиллерии вперед за наступающей пехотой, но в лучшем случае им удавалось (и то частично) занять еще одну огневую позицию и поддержать пехоту, а чаще не удавалось сделать и этого.

К середине XVIII в. становилось ясным и в России, и в Западной Европе, что существовавшие орудия полевой артиллерии большого веса не отвечают требованиям боевой практики. Тенденция к облегчению орудий проявилась в рассматриваемое время в ряде западноевропейских стран. Однако только в России эта тенденция была осуществлена на практике последовательно. Особенно важным было то, что она проводилась в русской артиллерии в органической связи со стремлением к повышению действенности огня и с попытками найти целесообразные формы организации артиллерии, о чем рассказывалось выше. Артиллерийские преобразования 50-х годов XVIII в. представляли выдающееся явление в развитии русского военного искусства и заслуживали большого внимания, поскольку они содержали начала, явившиеся в той или другой мере прогрессивными элементами дальнейшего сложного развития, а кроме того, служили показателем высокого уровня русской военной и военно-технической мысли того времени.

Преобразования осуществлялись группой выдающихся русских артиллеристов, в которую входили генералы И. Ф. Глебов, К. Б. Бороздин, конструкторы артиллерийского вооружения М. В. Данилов и М. Г. Мартынов и другие теоретики и практики артиллерийского дела; коллектив возглавил генерал-фельдцейхмейстер П. И. Шувалов.

Поиски новых типов орудий, которые велись этими русскими артиллеристами, с одной стороны, по линии повышения эффективности картечного огня, а с другой-— по линии уменьшения веса орудий, привели в 1753 — 1756 гг. к созданию шуваловских (так называемых «секретных») гаубиц и единорогов. Нет необходимости останавливаться на первом из указанных типов: техническая идея, заложенная в шуваловские гаубицы (увеличение разлета картечи по горизонтали за счет придания поперечному сечению канала ствола овальной формы), не оправдалась. Единороги, наоборот, показали высокие технические качества и боевую ценность. Эти орудия представляли собой удлиненные гаубицы, сочетавшие свойства гаубиц и пушек.  За счет уменьшения веса заряда удалось добиться значительного снижения веса орудия сравнительно с пушками. 12-фунтовая пушка 1734 г. имела вес ствола 112 пудов и перевозилась 15 лошадьми; полупудовый единорог 1760 г., предназначавшийся для замены указанных пушек, имел ствол весом 30 пудов и перевозился 5 лошадьми13. В то же время единороги обладали и достаточной дальностью настильного выстрела, и возможностью вести огонь при больших углах возвышения; они могли стрелять картечью, сплошными, разрывными и зажигательными снарядами. Единороги были замечательным достижением русской военно-технической мысли. Они находились и успешно действовали в составе отечественной артиллерии свыше 100 лет.

Таким образом, в направлении облегчения орудий был сделан большой шаг вперед. Однако это не было равнозначно повышению подвижности полевой артиллерии в бою. Необходимо было улучшить ходовую часть системы и усовершенствовать способ перемещения их на поле сражения. Шувалов и его сотрудники работали и над этой стороной проблемы. В ходе Семилетней войны, по мере того как вырисовывалось значение указанных вопросов, были сформированы при полевой артиллерии «отвозные» команды, а позднее два артиллерийских фузелерных полка для обеспечения перемещения орудий в бою вручную на лямках, а также для прикрытия их14. Разрабатывались и новые способы передвижения орудий. Был осуществлен ряд мероприятий, направленных на упорядочение организационной структуры артиллерии, введение фурштатских команд в состав строевых артиллерийских подразделений 15.

Благодаря преобразованиям 50-х годов артиллерия русской армии оказалась на новой ступени развития опередив при этом артиллерию западноевропейских армий. Результаты практической реализации указанных артиллерийских преобразований в сражениях Семилетней войны были, как показано ниже, весьма существенными, хотя и не все возможности проведенных преобразований были до конца использованы. Важно подчеркнуть, что Шувалов и его сотрудники в общем правильно определили направления дальнейшего развития в узловых вопросах материальной части, организации и тактики артиллерии.

Если в тактике пехоты рассматриваемого периода обнаруживается сочетание целесообразных сторон и не обусловленных необходимостью шаблонов, тактика кавалерии может быть признана вполне отвечающей условиям и задачам ее применения, а недочеты боевого использования артиллерии были вызваны объективными факторами, то положение в общей тактике приходится оценить поиному. Именно здесь в наибольшей мере сказалось стремление западноевропейской военной мысли к внедрению канонических правил и рутины,— тенденция, которой не избежало в той или другой мере и отечественное военное искусство.

Необходимо обратить внимание на это различие между характером тактики родов войск и общей тактики, сложившееся в рассматриваемое время. В дальнейшем, как будет показано, при сохранении форм тактики родов войск в общей тактике были осуществлены значительные сдвиги.

Перечислим основные, наиболее типичные положения общей тактики середины XVIII в.:

А.) «Нормальный» боевой порядок: пехотный центр, образованный двумя, иногда—тремя линиями развернутых батальонов (третья линия — неполная), и кавалерийские крылья.

Б.) Обязательная непрерывность боевого порядка: во всяком случае первая линия должна быть сплошной.

В.) Равномерное распределение сил по фронту.

Г.) Слабость или полное отсутствие в боевом порядке резерва.

Д.) Искусственный и сложный способ развертывания из походного в боевой порядок (захождением).

Е.) Слабость тактического преследования, иногда— полный отказ от него.

«Нормальное» построение боевого порядка имело в своей основе, как показано выше, рациональные соображения: прикрыть фланги пехотных линий кавалерией, обеспечить последней возможности наиболее полного применения ее маневренных свойств; малая глубина боевого порядка была следствием стремления возможно шире использовать стрелковое оружие пехоты. Однако в рассматриваемое время такой тип боевого порядка приобрел характер застывшего шаблона, применявшегося нередко без учета конкретной обстановки. Характерной в этом отношении была практика установления рассчитанных на любые условия «ордеров баталии» 1б. Отступил от данного шаблона П. С. Салтыков при Кунерсдорфе, что и принесло ему успех.

Требование непрерывности боевой линии было, видимо, наиболее серьезным дефектом линейной тактики середины XVIII в. Оно вытекало из опасения, что разрывы в линии батальонов создадут промежутки, в которые может ворваться противник, и прежде всего его кавалерия. Как показывают факты, именно это надуманное правило   было   в   первую   очередь   отброшено   в   ходе дальнейшего прогрессивного развития военного искусства, и именно в русской армии.

Отказ от расчленения боевого порядка создавал огромные трудности при наступлении даже на непересеченной местности. Ф. Энгельс отмечает: «... если нужно было выполнить какой-либо маневр, приходилось выполнять его всей армией...»17 В связи со сложностями ведения пехотной атаки, показанными выше, наступление в данное время сделалось «трудной» формой боя.

Нет необходимости доказывать, что равномерное или почти равномерное распределение сил по фронту являлось существенным недочетом линейного боевого порядка. Этот недостаток мог бы быть значительно смягчен путем создания сильного общего резерва. Но западноевропейскому военному искусству рассматриваемого времени, в частности такому типичному его представителю, как Фридрих II, эта мысль была совершенно чужда. Наоборот, этому полководцу было присуще выраженное стремление решить бой первым ударом. Ниже будет показано, |что в русском военном искусстве в ходе Семилетней войны обнаружился иной подход к данному вопросу.

Способ развертывания войск из походного порядка в боевой, утвердившийся в линейной тактике, был связан с положением   о   непрерывности   фронта.   Считалось,   что наиболее  естественный  способ — развертывание по головам    колонн    (деплояда) — не    обеспечивает    построения сплошных   линий   боевого   порядка:   было   практически невозможно выдержать интервалы между подходящими к полю боя колоннами так точно, чтобы после развертывания между соответствующими колоннам частями не получилось бы разрывов. Поэтому был принят способ развертывания захождением. Как правило, армия образовывала две колонны, соответствовавшие линиям боевого порядка. Подразделения  (плутонги или дивизионы и т. д.) двигались на дистанциях, равных протяжению фронта подразделения.  При подходе к рубежу развертывания колонны вытягивались вдоль него, а затем подразделения заходили во  фронт  и  выстраивали  таким  образом линии боевого порядка.  Крупные неудобства такого способа очевидны. Прежде всего он требовал высокой обученности войск. Не удивительно,   что  склонные  вообще к  осторожности австрийцы,    чтобы   избежать   сложностей   развертывания, предпочитали  обычно  занимать оборонительные позиции заблаговременно,   передавая   таким   образом   инициативу противнику. То же наблюдалось и в русской армии.

Отсутствие настойчивости в преследовании или полный отказ от него был, вероятно, наиболее слабым местом рассматриваемой тактической системы. Ни одна из решительных побед той или другой стороны в Силезских и Семилетней войнах не была завершена сколько-либо действенным преследованием. В западноевропейских армиях опасались, что солдаты после победы могут броситься грабить обоз и лагерь побежденных; поэтому после успешного окончания сражения усилия направлялись на то, чтобы не допустить в войсках, особенно в пехоте, беспорядка. Использовать для тактического преследования разрешалось, как правило, только легкую и драгунскую конницу. При таком ограничении сил, выделявшихся для преследования, от него нельзя было и ожидать значительных результатов.

К сказанному нужно добавить, что канонические пра-г.ила линейной тактики запрещали занимать для обороны населенные пункты. Опасались, что расчлененные на мелкие группы для занятия построек солдаты выйдут из-под контроля начальников. Ведение боевых действий ночью допускалось по тем же соображениям лишь в исключительных случаях.

Наконец, отметим, что походные движения в рассматриваемое время совершались весьма медленно. Во время Семилетней войны в русской армии нормальной величиной суточного перехода считались две географические мили, г. е. около 15 км. Например, в приказе командующего русской армией А. Б. Бутурлина на марш при выступлении на зимние квартиры в 1760 г. сказано: «Марши иметь обыкновенные — по 2 мили»18. Лишь в отдельных случаях эта норма несколько превышалась.

В условиях этой сковывающей, в значительной мере искусственной тактической системы прусскому королю Фридриху II удалось в Силезских и Семилетней войнах одержать ряд побед над своими противниками (австрийцами, в одном случае — французами), иногда—при значительном превосходстве последних в силах. Упорным, хотя и носившим характер механической муштровки, обучением Фридрих II добился сравнительно высокой тактической подвижности своих войск, что позволяло ему более или менее успешно маневрировать на поле сражения нерасчлененным боевым порядком. Между тем австрийцы вели себя совершенно пассивно и этим давали Фридриху возможность беспрепятственно занимать наивыгоднейшее положение для атаки. Типичным приемом Фридриха II было нанесение удара противнику во фланг, для чего прусский король развертывал свои войска приблизительно перпендикулярно к фронту обороняющегося. Попутно заметим, что если этот маневр создавал пруссакам реальное преимущество, то известный «косой боевой порядок» их пехоты   (уступное   расположение   батальонов   в   боевых линиях) не имел сколько-либо крупного значения; он лишь облегчал в некоторой мере продвижение линий при наступлении.

Подчеркиваем, что успехи Фридриха II были основаны на приверженности к шаблонам, пассивности и, сверх того, на невысоких качествах войск указанных его противников. Сражения с русскими войсками показали, что тактика Фридриха II только лишь в ограниченных условиях могла приносить значительные успехи.

В  области стратегии в отличие от тактики взгляды, которых придерживались в русских вооруженных силах на протяжении всего XVIII в., в той или другой мере не совпадали с концепциями, господствовавшими в Западной Европе. Положительную роль играло наследие Северной войны, когда политические цели России носили национальный, крупномасштабный характер и соответственно этому русская стратегия была построена на здоровых началах. Однако в  середине XVIII в.,  на исходном рубеже того прогрессивного развития, которое шло во второй половине столетия   и   будет   прослежено   ниже,   трудно  провести резкую границу между отечественными и западноевропейскими стратегическими методами, проявившимися в кампаниях   Семилетней  войны,   хотя  в   отдельных   случаях довольно существенное различие имело место. Причины такого  положения  лежали  в  несколько  специфическом характере целей и направлений русской политики в Семилетней войне,  которые не носили столь прогрессивного характера, как те, во имя которых велась Северная война и русско-турецкие войны второй половины XVIII в.

В чем же заключались наиболее типичные черты стратегии западноевропейских армий рассматриваемого периода? Политические цели войн западноевропейских феодально-абсолютистских государств второй половины XVII—первой половины XVIII в. отличались ограниченностью и глубокой противоречивостью. Узкие династические интересы, намерение овладеть той или другой территорией, зачастую не связанной с ядром данного государства ни в географическом, ни в национальном отношении, были руководящими мотивами вступавших в военную борьбу сторон.

Ограниченность и иногда противоречивость политических целей вели к ограниченности стратегических методов. Достижение таких политических целей относительно малого масштаба без крайнего напряжения сил представлялось наиболее целесообразным способом ведения войны.

С другой стороны, и военные средства, которыми располагали  феодально-абсолютистские  государства  Западной Европы, были ограниченными. Способ комплекто-илння войск, принятый в этих государствах (вербовка), не обеспечивал возможности создания вооруженных сил нольшой численности и быстрого пополнения убыли в ходе войны. Война была весьма дорогим и обременительным делом. Особенно трудным было восстановление поученных кадров. Материальные средства ведения войны лимитировались невысоким уровнем промышленного и сельскохозяйственного производства того времени.

На такой основе сложилась в Западной Европе стратегическая концепция, в соответствии с которой вопрос о полном подавлении сопротивления противника путем уничтожения или разгрома всей его армии не ставился. Поэтому сражению отводилось место не решающего акта нойны, а лишь одного из средств воздействия на противника. Решительное наступление в глубь территории неприятеля, создающее угрозу жизненным центрам его страны, как правило, признавалось невозможным из-за недостатка сил и средств. Методом, наиболее отвечающим такой постановке стратегической задачи, являлось овладение спорной территорией (или другим приграничным районом вражеской страны, который можно было бы при заключении мира обменять на спорный) и удержание ее вплоть до истощения противника в попытках ее возвращения. Действия обороняющегося сводились к отражению, как правило, очень неглубокого вторжения неприятеля. Заметим, что задачи овладения территорией решались в основном путем взятия расположенных на этой территории важнейших крепостей. Таким образом, географические объекты приобретали первостепенное значение, а сражение отодвигалось на второй план.

Одним из оснований недооценки сражений являлось неумение в рассматриваемый период «эксплуатировать» победу. В условиях линейной тактики энергичное тактическое преследование, как правило, отсутствовало, причины чего объяснены выше. Оторвавшись от противника еще вблизи от поля боя, побежденный приобретал возможности в той или иной мере оправиться и в дальнейшем еще более увеличить отрыв. На победителя же начинала влиять боязнь отдалиться при преследовании от своих баз, тогда как преследуемый приближался к своим. Таким образом, если тактическое преследование было слабым, то от стратегического в большинстве случаев вовсе отказывались. После сказанного не приходится удивляться, что западноевропейская военная мысль того времени не смотрела на сражение как на необходимый решающий акт войны.

Другой капитальной и трудной проблемой западноевропейской стратегии рассматриваемого периода была проблема   продовольственно-фуражного   снабжения.   Острота этого вопроса в западноевропейских армиях усиливалась опасением,  что солдаты,  не получая достаточного питания,   могут   обратиться   к   грабежу,   а   это   приведет   к разложению дисциплины (заметим, что пищевое довольствие   являлось  одним  из  видов  оплаты   завербованного солдата и его неповиновение в данном случае получало даже некоторое юридическое обоснование). Такой взгляд, имевший   в   своей   основе   реальные   соображения,   был превращен  в  силу  присущей   западноевропейской  мысли того времени догматичности в жесткое требование обязательной организации и поддержания непрерывного снабжения армии из продовольственно-фуражных магазинов. Обращаться к реквизиции средств у местного населения считалось недопустимым из-за опасения, что организованная реквизиция легко могла перейти в грабеж с указанными   выше   последствиями.   Утрата   сообщений   армии   с магазинами   расценивалась   как   положение,   близкое   к катастрофе    или   даже   гибельное.    Сложилась   система подвоза довольствия, ограничивающая допустимое удаление армии от магазина пятью суточными переходами (т. е. не более 100—120 км, если исходить из указанных выше обычных скоростей походного движения); для дальнейшего продвижения вперед требовалась закладка новых магазинов, на что нужно было затратить время. Такая норма была   выведена   из   условия   обязательного   обеспечения войск печеным хлебом и допустимой продолжительности сохранения хлеба в летнее время — 9 суток. При некотором   форсировании   можно   было   в   отдельных   случаях увеличить   указанную   норму   до   семи   переходов.   Не меньшие, если не большие ограничения на возможности безостановочных наступательных действий накладывали и трудности бесперебойного подвоза сухого фуража (нужно при этом учесть огромные конские обозы рассматриваемого периода). Ллойд, один из наиболее видных представителей западноевропейской мысли середины XVIII в., пессимистически констатировал: «... наши армии в их современном   состоянии   могут   маневрировать  лишь  в   пределах очень ограниченного круга и по очень короткой операционной  линии;  они  не в  состоянии вызвать ни  крупных пертурбаций, ни сделать обширных завоеваний»20.

Магазинная система снабжения и чувствительность армий к нарушению сообщения с базами, с одной стороны, недооценка сражения — с другой, привели к сформированию одной из руководящих идей западноевропейской стратегии XVII—XVIII вв.—добиваться решения стратегических задач путем маневрирования, направленного прогни коммуникаций противника, не нанося ударов его ж и пой силе. Сущность маневрирования заключалась в ЮМ, чтобы, прикрывая свои сообщения, занять положение, угрожающее коммуникации противника, а в идеале — даже выйти на его коммуникацию. Таким путем можно »>ыло оттеснить армию противника и затем овладеть намеченными объектами: крепостями, городами, территорией. Этот путь представлялся «экономичным», лишенным риска, обходившим недочеты тактики и случайности сражения; использование его, как считалось, показывало искусство полководца.

На деле указанный способ действий приводил обычно к бесплодному многомесячному топтанию в приграничных районах. Сторона, сумевшая маневрами оттеснить армию противника, приступала к осадам и блокадам его крепостей; первые требовали довольно значительного времени, к горые-—неопределенно долгого. Противник возвращался, чтобы деблокировать свои крепости, следовала новая серия маневров, нападений на транспорты, взаимного пыжидания на прочных позициях и т. д. Кампании, как правило почти не имевшие исключений, завершались с наступлением зимнего сезона отходом в район основных баз, на «зимние квартиры». Отсутствие подножного корма для лошадей и нежелание использовать при совершении маршей возможности квартирного расположения войск (из опасения дезертирства) были основанием данного положения. Таким образом, войны растягивались на много лет и в результате приводили к значительно большему взаимному истощению сторон, чем это могло бы иметь место при энергичном, направленном к быстрой развязке образе действий.

Для определения существа, главной черты проанализированной выше стратегической схемы иногда в современной отечественной военно-исторической литературе применяется термин «кордонная стратегия»21. С этим трудно согласиться. Кордонная система — линейная разброска сил мелкими группами на большом протяжении — в середине XVIII в. главной роли в стратегии не играла, хотя в отдельных случаях и применялась. Примером может служить оборона горного рубежа в Саксонии прусским корпусом принца Генриха в 1758 г.гг Что касается русской армии, то в ней кордонная система почти никогда не применялась, только лишь иногда кордонные завесы создавались для прикрытия зимнего квартирного расположения войск23.

Упомянутые отдельные случаи не дают основания распространять название «кордонная» на всю стратегическую систему западноевропейских армий первой половины—-середины XVIII в. Кордонная разброска сил сделалась типичной для западноевропейской стратегии только в последние десятилетия XVIII в. (со времени войны за Баварское наследство 1778—1779 гг.).

Правильное определение сущности западноевропейской стратегии в середине XVIII в. формулируется следующим образом: «Способ ведения войны путем осторожного маневрирования на флангах и коммуникациях противника с целью оттеснить его и овладеть без сражений определенным районом именовался маневренной стратегией»24.

Как нам представляется, эту систему действий логичнее именовать не кордонной, а маневренной стратегией.

Из сказанного, однако, не следует делать вывод, что западноевропейская стратегия середины XVIII в. вообще отвергала разброску сил (некордонного характера). Расчленение войск, развернутых на одном театре военных действий, на несколько групп, хотя и не вытянутых линейно вдоль каких-либо рубежей, обнаруживается в ходе Семилетней войны у пруссаков и особенно у австрийцев. Примеров можно привести довольно много. Отметим один из них: в конце июля (ст. ст.) 1759 г. перед сражением при Кунерсдорфе австрийская армия Дауна составляла семь самостоятельных групп, не считая присоединившегося к русским корпуса Лаудона25.

Такой представляется тактика и стратегия западноевропейских и русской армий накануне крупнейшего военного конфликта середины XVIII в.— Семилетней войны. В ходе ее в военном искусстве русской армии произошли существенные сдвиги, понять существо которых можно лишь в связи с анализом боевых действий.

2. Военное искусство русской армии

в Семилетней войне. Деятельность П. С. Салтыкова и П. А. Румянцева

Участие России в Семилетней войне нельзя рассматривать в отрыве от главных целей и задач внешней политики страны в рассматриваемый период. Усиление Пруссии в середине XVIII столетия создавало совершенно реальную угрозу западным границам России. В правящих кругах России еще в 1740-х годах сложилась идея ослабить в военном отношении Пруссию и ограничить ее экспансию; эта идея была основой решения русского правительства выступить в разгоревшейся в 1756 г. войне на стороне антипрусской коалиции.

Указанный ведущий мотив этого решения изложен в протоколе Конференции при высочайшем дворе от 15 (2<>) марта 1756 г. Конференция считала необходимым, чтобы «все согласно служило к главному устремлению, а именно, чтоб короля прусского до приобретения новой шатности не допустить, но паче силы его в умеренные пределы привести и одним словом не опасным уже его для чдешней империи сделать»26. Хотя приведенное соображение нельзя считать безосновательным, тем не менее выдвинутая цель войны не содержала элементов настоятельной необходимости, не носила того решительного, прямо отвечающего национальным интересам характера, который в полной мере был присущ войнам России последующего периода. Такую цель можно признать в известной мере ограниченной.

Данный момент не мог не оказать сдерживающего, снижающего активность влияния на стратегию русских вооруженных сил в Семилетней войне: он толкал на практике военных руководителей — членов Конференции и командующих армиями независимо от их принципиальных взглядов на путь сближения в той или другой мере с методами западноевропейской стратегии.

Сложность организации стратегического взаимодействия с союзниками, неизбежно присущая всякой коалиционной войне, являлась другим фактором, неблагоприятным для осуществления русской армией решительных стратегических методов. Главным в этом плане была своекорыстная позиция Австрии, с вооруженными силами которой русской армии приходилось действовать в тесной связи.

Активность русских военно-политических руководителей и полководцев тормозилась еще одним обстоятельством. Наследник престола великий князь Петр Федорович (голштинский принц Петр-Ульрих), слепой поклонник прусского короля, рассматривал войну с Пруссией как роковую ошибку. Между тем здоровье Елизаветы внушало опасения. При принятии стратегических решений иногда приходилось оглядываться на возможную смену власти, а с ней мог последовать кардинальный поворот в политике. Известно, что в конце концов именно так и произошло.

Все эти обстоятельства сказались на организации верховного командования. Высшим органом военного руководства являлась петербургская Конференция, командующие войсками были только исполнителями, лишенными самостоятельности в решении основных, наиболее важных стратегических вопросов.

Сказанное делает понятным тот факт, что в стратегических   планах   и   директивах   Конференции   встречаем наряду с вполне здоровыми положениями, истоки которых лежали в традициях Северной войны, оговорки, ослабляющие позитивное значение таких положений, и явные уступки принципам западноевропейской стратегической системы рассматриваемого вопроса. К тому же большие расхождения имели место в ряде случаев между замыслами Конференции и фактическими стратегическими решениями и действиями командующих армиями. Последнее обнаруживается очень явственно уже при изучении первой кампании русской армии в Семилетней войне, кампании 1757 г.

Стратегической целью кампании было овладение Восточной Пруссией (предполагалось при успешном исходе войны присоединить Курляндию, компенсировав Польшу за счет Восточной Пруссии), для обороны которой Фридрихом II был выделен корпус Левальда численностью 25—30 тыс. человек. Русская армия фельдмаршала С. Ф. Апраксина численностью 65 187 человек (не считая больных) сосредоточилась весной в районе Ковно. План кампании, разработанный Конференцией, содержал вполне ясное требование при наступлении в Восточную Пруссию: «.. находящемуся в оной войску (противника.— Авт.) ретираду пресечь и тем к сдаче генеральной баталии принудить». Военный совет, собранный Апраксиным, полностью согласился с этим планом. «... Как скоро в неприятельскую землю вступится, то неусыпное старание приложено будет неприятеля атаковать»27,— сказано в постановлении совета.

Однако реализовать этот стратегический план не удалось. Апраксин начал наступление в июне в общем направлении на Кенигсберг, но двигался очень медленно. Полученный им в июле рескрипт Конференции содержал совершенно четко выраженный взгляд на первостепенное значение действий против живой силы: «Более всего наша честь крайне с тем сопряжена, чтоб Левальд от нас не ушел. Приобретение не только Пруссии (Восточной Пруссии.— Авт.), но хотя б чего и большего, почитаем мы за ничто, ежели б Левальд, оставляя сие королевство, соединился с королем прусским»28. Заметим, что такая формулировка звучала бы вполне современно пятьюдесятью годами позднее. Но Апраксин продолжал наступать весьма нерешительно.Узнав,что противник преградил ему путь на выгодной позиции у Велау, Апраксин, не решаясь атаковать эту позицию фронтально, изменил направление движения к югу и начал ее дальний обход. В ходе этого маневра он был сам 19 (30) августа у д. Гросс-Егерсдорф атакован на марше пруссаками. Левальд, имевший 24 тыс. человек   против   55 тыс.   человек   у   русских   (некоторое оощее уменьшение численности войск произошло в основном из-за болезней), решился на атаку, рассчитывая на пнезапность и предполагаемое им качественное превосходство прусских войск. В результате он был разбит наголову.

Однако Апраксин после сражения не только отказался от преследования противника, но, сделав еще несколько переходов, 27 августа (7 сентября) собрал военный совет, на котором было принято решение отступить. Отступление проходило недостаточно организованно, оправившийся после поражения Левальд преследовал русских, в результате были не только утрачены практически все плоды победы, но еще и понесены напрасные потери в людях (больными и отставшими) и материальной части.

Существует версия, хотя и не вполне доказанная, что причины отступления Апраксина лежали не в одних военных соображениях, а что здесь играло роль стремление фельдмаршала, связанного со двором, быть с армией ближе к центрам России на случай смены государя29. Независимо от справедливости этой версии нужно обратить внимание на то, что решение на отступление было принято советом генералов и полковников армии, которые (за исключением, может быть, одного-двух лиц) не могли быть причастны к дворцовым интригам. Главным мотивом для принятия решения было исчерпание возимых запасов продовольствия и представление о невозможности довольствования средствами занятого края. Система снабжения за счет местных средств была еще непривычна для командования русской армии, а значение продовольственных трудностей преувеличивалось.

Отметим некоторые характерные с точки зрения тактики моменты Гросс-Егерсдорфского сражения. Сражение несмотря на численное превосходство русских войск, протекало в тяжелых для них условиях: противнику действительно удалось добиться внезапности. Русская армия была атакована в то время, когда она выдвигалась через лесное дефиле из района своего лагерного расположения по дороге на юг, на Алленбург Головные соединения армии выходили из дефиле на открытое пространство у д Гросс-Егерсдорф, где уже развернулся и изготовился к атаке противник. Главный удар пруссаков пришелся по войскам 2-й дивизии, колонна которой только начала выдвигаться из леса. Полки дивизии по собственной инициативе развернулись вправо от дороги на южной опушке лесного массива северо-восточнее д. Гросс-Егерсдорф и остановили противника, но правый фланг образованной этими полками линии оказался открытым. Бой на этом участке был очень упорным, но, по свидетельству очевидца А. Т. Болотова, наблюдавшего его с небольшого расстояния, носил чисто огневой характер. Болотов пишет: «Огонь зделался с обеих сторон беспрерывной ни на одну минуту... Оба фрунта находились в весьма близком между собой расстоянии и стояли в огне беспрерывном» 30.

Бой на южной опушке леса продолжался, насколько можно судить по реляции Апраксина, около трех часов31. Положение войск 2-й дивизии сделалось критическим: противник, продолжая теснить их фронтально, охватывал открытый правый фланг. В этот момент в ходе боя произошел неожиданный поворот.

По северную сторону лесного массива, на южной опушке которого оборонялись войска 2-й дивизии, находился резерв в составе четырех пехотных полков под командованием генерал-майора П. А. Румянцева; он стоял без дела, не получая приказаний командующего армией, ибо руководство сражением со стороны Апраксина было весьма слабым. По своей инициативе Румянцев двинул свои полки прямо через лес, против всех канонических правил линейной тактики, поскольку такое движение можно было совершить только мелкими группами, на выручку 2-й дивизии. Войска Румянцева пробились через лесную чащу, вышли на фланг охватывающего крыла пруссаков и, дав только один залп (по описанию Болотова ), атаковали противника в штыки. Пруссаки были опрокинуты и обращены в беспорядочное бегство. Успех на данном участке предопределил победный исход всего сражения.

Инициативные, решительные, противоречащие шаблонам действия Румянцева представляли собой контраст с недостаточной маневренностью, злоупотреблением огневой тактикой, безынициативностью некоторых из числа командующих соединениями русской армии (например, генерала Сибильского, командовавшего войсками авангарда). В этом сражении ярко проявилось военное дарование П. А. Румянцева.

Конференция не примирилась с неудачей похода в Восточную Пруссию. Русская армия, отошедшая на зимние квартиры в Литву и Курляндию, была приведена в порядок, С. Ф. Апраксин заменен В. В. Фермером, и по первому зимнему пути армия вновь двинулась в Восточную Пруссию, очищенную к этому времени Левальдом (его корпус был двинут в Померанию для действий против шведов). В январе 1758 г. русские войска в короткий срок и без особых трудностей заняли Восточную Пруссию. Приходится удивляться, что успешный опыт этой зимней кампании не был учтен руководством русских вооруженпых сил в дальнейшем. Сказалась инерция маневренной стратегии, возвращение на зимние квартиры после кампании считалось нормой.

После овладения Восточной Пруссией Конференция нетала перед трудной задачей выбора следующей стратегической цели. Идея разгрома живой силы противника, как показано в начале данного раздела, не была ведущей в мышлении военно-политических руководителей русских вооруженных сил и не фигурировала на сей раз в разработанном Конференцией на кампанию 1758 г. плане. Основной целью ставилось овладение крепостью Кю-стрин — узлом дорог и переправ при слиянии Варты с Одером на правом берегу Одера; «через то король прусский лишился бы всей Померании и части Бранден-бургии», как отмечалось в плане. Конференция считала, что, «овладев Кистрином, можно по справедливости удовольствоваться тем почти на всю кампанию нам и нашим союзникам»". Такая постановка цели кампании была типичной для западноевропейских стратегических взглядов рассматриваемого времени. Как мы видим, в начале анализируемого периода концепции этого рода были характерны и для русской армии.

К числу проявлений такой стратегии относится то обстоятельство, что сформированные в западных областях России пополнения были организованы в отдельную группу (так называемый Обсервационный корпус), который двигался из района формирования с отставанием от главных сил армии (зимние квартиры которой были на Нижней Висле). Создавшееся таким образом разделение сил на две группы наталкивало Конференцию и командующего армией на мысль использовать группы для выполнения различных задач, например направить Обсервационный корпус самостоятельно для овладения крепостью Глогау (в Силезии) и Франкфуртом-на-Одере.

Что же произошло в конце концов? Только 4 (15) августа главные силы русской армии подошли и начали действия против Кюстрина (а выступили с зимних квартир в конце мая ст. ст.). В это время Фридрих II уже двигался с группой своих войск из Силезии в район Кюстрина, где присоединил к себе войска, действовавшие здесь против русских ранее, и решил, перейдя через Одер, атаковать русских на восточном берегу этой реки.

Фермор разбросал свои силы. В то время как он с ядром армии находился под Кюстрином, корпус Румянцева был направлен к Шведту (на Одере, приблизительно в 60 км ниже Кюстрина), где предполагалось наиболее вероятное место переправы пруссаков, Обсервационный корпус находился у Ландсберга, более чем в двух переходах, позади главных сил. Кроме того, от корпуса Румянцева был отделен отряд Рязанова для осады Кольберга. Румянцев 5 (15) августа обратил внимание командующего армией на опасность такой разброским.

Фридрих переправился через Одер у Гюстебизе, между Кюстрином и Шведтом (не там, где ожидали), и 14 (25) августа атаковал русскую армию при Цорндорфе. К моменту сражения Фермор успел подтянуть к себе силы Обсервационного корпуса, но Румянцев — лучший из генералов русской армии — с сильным корпусом по-прежнему оставался у Шведта. У русских в сражении участвовало 42 590 человек, в том числе 3282 человека регулярной кавалерии, у пруссаков — 32 760 человек, в том числе кавалерии — 9960 человек35. Тройное превосходство пруссаков в кавалерии в значительной мере уравновешивало общие силы сторон.

Отойдя несколько от Кюстрина, Фермор занял у Цорндорфа выгодную позицию фронтом на север, где была переправа пруссаков и откуда ожидалось их наступление. Фридрих не стал атаковать эту позицию: он в течение 13 (24) августа и утренних часов 14 (25) обошел ее и, описав три четверти окружности, вышел в тыл русской армии. Фермор не сделал никакой попытки помешать этому маневру противника. Уяснив сложившееся положение, он приказал обеим линиям боевого порядка, оставаясь на месте, повернуться кругом. После этого выгоды позиции оказались утраченными, и господствующие высоты теперь были в руках противника.

Справедливость требует отметить, что Фермор, проявив в ходе кампании неспособность на посту командующего армией, в ожидании сражения дал войскам тактическую инструкцию, содержащую положительные моменты. В отличие от устава 1755 г. инструкция требовала встречать наступающего противника сначала огнем с места, а «потом атаковать штыками»36.

Фактически в сражении русские войска действовали даже активнее, чем указывала инструкция. Пехота русского правого крыла, не ввязываясь в длительное огневое состязание с наступавшей пехотой противника, ответила, совместно с кавалерией, контрударом холодным оружием и опрокинула батальоны пруссаков. На левом русском крыле пехота Обсервационного корпуса, также совместно с кавалерией, не дожидаясь наступления противника, перешла сама в атаку и полностью разгромила противостоящую пехоту противника.

Однако общее руководство боем с русской стороны отсутствовало: растерявшийся и совершенно не учитывавший моральных качеств своих войск Фермор покинул поле сражения37. Контрудары и удары русских войск наносились разновременно; меры по обеспечению флангов не принимались. Это дало возможность противнику маневрировать своей сильной кавалерией и наносить ею эффективные удары по флангам выдвинувшихся линий русской пехоты, сначала по правому, затем по левому. Это не только компенсировало полную неудачу прусской пехоты, но и поставило русскую армию в критическое положение. Только геройская стойкость русских войск, продолжавших после нарушения боевого порядка сопротивление мелкими группами, позволила выйти из кризиса. Сражение закончилось безрезультатно.

После Цорндорфа Фермор, присоединив свежий корпус Румянцева, получил значительный численный перевес над прусской армией, тем более что Фридрих вскоре ушел с частью сил в Саксонию. Однако Фермор не сделал никаких попыток атаковать противника; он маневрировал или стоял в районе восточнее Одера, предпринял осаду Кольберга, не приведшую к успеху, и в ноябре вернулся на прежние зимние квартиры на Нижней Висле. Стратегические результаты кампании были равны нулю.

План кампании 1759 г. был построен на иных основах, чем планы предыдущих кампаний. Активные действия на Померанско-Бранденбургском направлении не предусматривались. По соглашению с австрийцами русская армия должна была наступать в Силезию с целью соединения с австрийской армией и совместных действий против главных сил Фридриха II. Исходные положения такого плана лежали в русле решительной стратегии. В окончательном варианте плана (рескрипт на имя командующего армией от 3 июня ст. ст.) сказано, что «по щастливо воспоследуемом сближении или и соединении (русской и австрийской армий.— Авт.) можно при помощи вначале божией с доброй надеждой дать решительную баталию и всей войне конец сделать». К сожалению, план содержал много оговорок и рассуждений, ослаблявших данное указание. В частности, заранее выдвигалась на важное место возможность трудности продовольственного снабжения: оговаривалось, что после соединения союзных армий «недостаток в пропитании принудил бы их паки разойтись и назад отступать»38. Рассматривая случай, «как долго вы не в самой с графом Дауном* близости или соединении, а напротиву того, король прусской посередине вас находился бы», составители плана безоговорочно рекомендуют уклоняться от сражения, «ибо в таком случае искусная ретирада... стоит почти целой победы». План предлагал командующему армией наступать к Каролату (на Одере), но допускал возможность выбрать направление несколько севернее, на Кроссен (также на Одере, приблизительно1 в 50 км ниже Каролата) Именно в это время командующим армией был назначен генерал-аншеф, позднее фельдмаршал Петр Семенович Салтыков, который прибыл к войскам и принял командование 19 (30) июня 1759 г. С его именем связаны наиболее крупные достижения русского военного искусства и славные победы русской армии во время Семилетней войны.

Салтыкову в военной историографии, образно говоря, не повезло. Некоторые вопросы, связанные с его жизнью и боевой деятельностью, получили отражение в русской историографии, однако существенной, полнокровной работы, посвященной ему, пока еще не создано, хотя личность полководца весьма притягательна и интересна. А главное, именно с П. С. Салтыкова начинается процесс укрепления национальных начал в развитии военного искусства России.

Личность П. С. Салтыкова предстает перед нами с некоторым оттенком загадочности. Задушевность, обаяние, внимательное и бережное отношение к солдату, удивительная скромность — так характеризуют Салтыкова его современники. Складывается впечатление, что исторические обстоятельства как бы препятствовали проявлению полководческого дарования Салтыкова. Ни до, ни после Пальцига и Кунерсдорфа ничего особого его военная биография на первый взгляд не содержит.

Будущий генерал-фельдмаршал Петр Семенович Салтыков родился в 1698 г. Близость к царствующему дому40 обеспечила его первоначальную карьеру. Он начал службу в 1714 г. солдатом в гвардии, вскоре был отправлен Петром I во Францию обучаться морскому делу. В 1734 г генерал-майор Салтыков принимает участие в походе в Польшу. В 1742 г. генерал-поручик П. С. Салтыков служит под началом фельдмаршала Ласси, в 1743 г. командует арьергардом отряда Кейта41. После возвращения из Стокгольма Салтыков назначается командиром Псковской дивизии. С 1754 г. генерал-аншеф, в 1756 г. был назначен командиром украинских ланд милицейских полков. И наконец, Семилетняя война 1759 г.

Неудовлетворительное ведение кампании 1758 г. и непопулярность в войсках главнокомандующего русской армией генерал-аншефа В. В. Фермора вынуждают правительство искать среди русских генералов другую кандидатуру  на  этот  пост.   Выбор  падает  на  П. С. Салтыкова.

Назначение это было совершенной для всех неожиданностью. Болотов, видевший Салтыкова в Кенигсберге, ка его пути в действующую армию, так описывает свои впечатления: «Старичок, седенький, маленький, простенький, в белом ландмилицейском кафтане, без всяких украшений и без всех пышностей, ходил он по улицам и но имел за собою более двух или трех человек. Привыкнувшим к пышностям и великолепиям в командирах чудно нам сие и удивительно казалось, и мы не понимали, как такому простенькому и, по всему видимому, ничего не значащему старичку можно было быть главным командиром столь великой армии и предводительствовать ей против такого короля, который удивлял всю Европу своим мужеством, проворством и знанием военного искусства. Он казался нам сущею курочкой, и никто и мыслить того не отваживался, что мог учинить что-нибудь важное»лг. Но именно этому человеку, этой «курочке», продолжая рассуждения А. Т. Болотова, и довелось разгромить грозного прусского «петуха», короля Фридриха II.

Творческое отношение к ратному делу, здравый смысл, энергия и вместе с тем осторожность, хладнокровие, твердость и сообразительность в минуту опасности, стремление видеть все по возможности своими глазами, дабы затем самостоятельно разрешать возникающие проблемы, а также знание русского солдата — вот те данные, благодаря которым 60-летний, неизвестный до тех пор русский генерал оказался достойным соперником наиболее выдающегося полководца Европы середины XVIII в.

Итак, Салтыков, июнь 1759 г., главный враг — Пруссия, главный союзник — Австрия. К середине июня 1759 г. Фридрих II, имея основные силы в Силезии и группу войск принца Генриха в Саксонии (в общей сложности около 95 тыс. человек), занимал центральное положение между армиями союзников. Кроме того, сильный отдельный корпус прусских войск под командованием Доны (до 30 тыс. человек) оперировал против русской армии в Польше. Противостоящие Фридриху II силы австрийских войск под общим командованием Дауна имели численность до 135 тыс. человек. Русская армия силой около 40 тыс. человек (в том числе 7—8 тыс. иррегулярной конницы, считавшейся не пригодной к использованию в сражении) сосредоточилась к этому времени у Познани.

Имея в плане, составленном Конференцией, лишь одно вполне определенное указание: искать соединения с австрийцами на Одере в районе Каролата или Кроссена, Салтыков принял смелое для своего времени решение: наступать   к   Одеру  в  направлении  на  Кроссен ,  нанеся сначала удар по корпусу Доны, нависавшему над его флангом с севера. 24 июня (5 июля) русская армия двинулась против Доны. Последний уклонился от сражения, после чего Салтыков 4(15) июля начал марш к Одеру, игнорируя угрозу своим коммуникациям. Сознавая, по-видимому, малую действенность попыток связать противника такими угрозами, Дона избрал более надежное решение — преградить путь движения русских, заняв прочную позицию у Цюллихау. Салтыков, обнаружив противника, предпринял фланговый марш в обход этой позиции через Гольцин, Пальциг — решение еще более смелое, чем первое, так как теперь им окончательно допускалась возможность потери сообщения с магазинами (расчет велся на снабжение из австрийских магазинов, лежавших впереди), и образцово выполненное. Пруссаки, которыми теперь командовал Ведель, сменивший Дону, 12(23) июля были вынуждены атаковать сами, к чему их обязывал и категорический приказ Фридриха.

Русская армия, которую Салтыков заблаговременно развернул в боевой порядок при д. Пальциг, в упорном бою отразила атаки противника и нанесла ему тяжелое поражение. Преследование было слабым, ограниченным небольшим расстоянием от поля сражения. Салтыков торопился использовать победу при Пальциге, расчистившую ему путь к Одеру, в целях соединения с австрийцами. 17(28) июля русская армия вышла к Одеру у Кроссена.

Между тем Даун с главными силами австрийской армии в конце июня н. ст. очень медленно выдвинулся из Богемии к северу, примерно в направлении намеченного района соединения, занял, не дойдя до Одера более пяти переходов, прочную позицию и оставался на ней более 20 дней. Когда русская армия сражалась при Пальциге, Даун не сделал никакой попытки отвлечь от нее противника. Фридрих II также выжидал; деятельность обоих противников выражалась в маневрах передовых и фланговых отрядов и небольших стычках.

Не имея возможности установить контакт с австрийцами, Салтыков вновь принял активное решение: идти вдоль Одера к Франкфурту, создав таким образом угрозу Берлину. 23 июля (3 августа) русская армия подошла к Франкфурту и расположилась на высотах в районе д. Кунерсдорф на правом берегу Одера; город был занят отрядом русских войск. До Берлина оставалось немногим более 80 км. Угроза столице вызвала немедленную реакцию противника. Фридрих И, взяв часть войск из своих главных сил, соединился с частью корпуса принца Генриха, притянутой им из Саксонии, двинулся в направлении на   Франкфурт,   присоединил   по   пути   войска   Веделя, перешедшего после Пальцига на левый берег Одера, и, составив таким образом армию численностью около 49 тыс. человек, принял решение атаковать Салтыкова.

Соединения союзнических армий не произошло: Даун медлил и отправил к русским только один корпус Лаудо-на. После этого численность войск Салтыкова достигла 59 тыс. человек (включая упомянутую выше иррегулярную конницу).

Салтыков вполне сознавал, что, выдвинувшись к Берлину, он навлекает на себя главные силы противника. Установив 25 июля (5 августа) приближение Фридриха, Салтыков занял на Кунерсдорфских высотах позицию фронтом на юг и приступил к ее оборудованию44. Русский полководец с самого начала кампании показал, таким образом, решимость вступить в генеральное сражение и только делал видимость, что предоставляет инициативу противнику, что было обусловлено соображениями тактического характера.

Фридрих переправился через Одер ниже Франкфурта, оставив на левом берегу сильный отряд Вунша (около 7 тыс. человек), и 1(12) августа атаковал позицию русско-австрийской армии при Кунерсдорфе.

Гряда высот, на которой заняли позицию войска Салтыкова, состояла из трех разделенных оврагами групп высот: западной (командующая) — Юденберг, центральной— Большой Шпиц, восточной (наинизшая) — Мюль-берг. Правый фланг позиции примыкал к Одеру, левый— к оврагу Беккергрунд. К северу от гряды высот, особенно в западной части этого пространства, местность была лесисто-болотистая, что затрудняло доступ к позиции с тыла. Перед фронтом позиции у оврага Кунгрунд, разделявшего Б. Шпиц и Мюльберг, лежала д. Кунерсдорф, далее к югу под тупым углом к фронту тянулась цепь озер и проток между ними. Фронт и фланги позиции были прикрыты земляными укреплениями.

Построив русскую пехоту в обычные две линии, Салтыков в отличие от канонических правил построения линейного боевого порядка создал очень сильный резерв за правым крылом: здесь была часть русской кавалерии и весь австрийский корпус. Салтыков прежде всего стремился усилить правое крыло, от позиций которого отходили его возможные пути отступления. Кроме того, он предусматривал и возможности маневра резервом вдоль фронта (что и было осуществлено в действительности). На левом крыле Салтыков расположил войска Обсервационного корпуса.

Фридрих II, продвигаясь от переправ через Одер, вышел в район к востоку от позиции Салтыкова, развернул свои войска под прямым углом к фронту союзников, выдвинул батареи на высоты к северо-востоку, востоку и юго-востоку от Мюльберга и после сильной артиллерийской подготовки атаковал левое крыло союзников45.

Салтыков не препятствовал маневру противника; он лишь стремился ограничить продвижение пруссаков далее к западу, к правому крылу позиции союзников. С этой целью по его приказанию была подожжена д. Кунерс-дорф и уничтожена переправа через междуозерную протоку южнее этой деревни. Таким путем Салтыков предупреждал попытки противника сковать силы союзников с фронта и оставлял возможность маневра своими войсками вдоль позиции.

Охватывающая атака пруссаками левого крыла русской позиции была для них успешной: им удалось ворваться в укрепления, прикрывавшие левый фланг, опрокинуть полки Обсервационного корпуса и овладеть Мюльбергом. Перекрестный огонь прусской артиллерии, наличие перед укреплениями мертвых пространств4^ и недостаточная устойчивость молодых войск Обсервационного корпуса привели к такому исходу первой фазы сражения.

Фридрих продолжал атаку, рассчитывая продольным ударом «смотать» боевой порядок русских. При этом фронт атаки сильно сузился, и пехота короля, нагромоздившись в несколько линий, непреднамеренно получила глубокое построение. Как рисует действия противника в своей реляции Салтыков, «...неприятель... сделав из всей своей армии колонну, устремился со всею силою сквозь армию вашего величества до самой реки продраться»47. , Салтыков отвечал на этот удар противника перестроением Я боевого порядка ближайших к левому флангу полков | центра, которые создали оборону на восточных склонах Б. Шпица, и переброской вдоль фронта сил, взятых с правого крыла и из резерва. Русские и подходившие австрийские полки, составив несколько линий (так же, как и противник), оказали наступавшему стойкое сопротивление. То, что было бы выгодно при ударной тактике, сыграло отрицательную роль при огневой. Оказавшись в глубоком построении, прусская пехота не могла использовать большей части своих ружей, а порыва для штыковою удара у нее не было.

Фридрих пытался расширить фронт атаки и глубоко охватить центр союзников. С этой целью он двинул группу войск своего правого крыла в обход позиции союзников на Б. Шпице слева, а сильную кавалерию левого крыла направил на фронт основной русской позиции. Правофланговая группа пруссаков после горячего боя, во время которого их кавалерии удалось ворваться сгила внутрь ретраншамента, была опрокинута и частично рмесеяна. Кавалерия прусского левого крыла, вынужденная под сильным огнем русской артиллерии преодолевать нодные препятствия между озерами к югу от Кунерсдор-фа, вообще не смогла выйти в атаку48. Бой на Б. Шпице носил тяжелый характер для русской пехоты (противник отчасти сохранял начальное охватывающее положение), и русские войска центра, проявляя непоколебимую стойкость, с трудом сдерживали неприятеля. С подходом подкреплений фронт союзных войск, расположенный теперь поперек прежнего, был удлинен, и положение их пало улучшаться.

Очень большую роль в этой фазе сражения сыграла русская артиллерия. Еще во время боя за Мюльберг была начата перегруппировка русской полевой артиллерии центра и правого крыла к левому флангу; в дальнейшем во иремя боя за Б. Шпиц такой маневр был осуществлен в сравнительно широких масштабах. Орудия шуваловской системы сыграли важную роль при отражении обходной правофланговой группы пруссаков, единороги успешно боролись с прусской артиллерией, ведя огонь через боевые порядки своей пехоты49. Существенно отметить, что при выполнении указанного маневра орудия полевой артиллерии перемещались на конной тяге. Еще большую роль в бою за Б. Шпиц сыграла артиллерия полковая50. Можно предполагать, что единороги полковой артиллерии, находившиеся со своими полками не в первой линии боевого порядка, вели огонь через свои войска. Наоборот, пруссаки сумели переместить на Мюльберг только часть нолевой артиллерии, наиболее тяжелые орудия остались на исходных позициях, слишком удаленных от фронта51. Скопившиеся на Мюльберге массы прусской пехоты несли тяжелые потери от огня русской артиллерии.

После ожесточенного четырехчасового боя на Б. Шпице с подходом новых подкреплений с правого крыла и из резерва успех начал склоняться на сторону союзных поиск. Переход некоторых частей русской пехоты в штыковые контратаки (по-видимому, по почину частных начальников) увлек остальные части и быстро привел к решительному перелому хода сражения. Пехота короля обратилась в паническое бегство, и сражение завершилось полным разгромом прусской армии.

Беспорядочно бегущие толпы пруссаков могли бы быть окончательно рассеяны энергичным преследованием— имелась возможность отбросить их от переправ через Одер и лишить наиболее удобных путей отступления. Однако силы, выделенные для преследования, были недостаточными— только русская и австрийская легкая конница, а велось оно весьма вяло. Командующий русской легкой конницей генерал Тотлебен преследовал противника на протяжении не более 5 км от границ поля сражения, а австрийцы, по-видимому, еще менее (к ночи австрийская конница уже вернулась на бивуак)52. Прусские войска беспрепятственно переправились на левый берег Одера.

Кунерсдорфское сражение явилось одной из самых выдающихся побед русской армии в XVIII в. Русские войска показали во всей мере свои высокие боевые качества и покрыли себя славой. Фридрих II потерпел наиболее тяжелое поражение за всю свою полководческую деятельность.

Оценивая решения и действия Салтыкова в этом сражении, необходимо прежде всего сказать, что он показал себя не только выдающимся полководцем-практиком, что признается рядом авторов. Важным принципиальным моментом, заметным вкладом в развитие военного искусства являлось внесение Салтыковым в традиционную схему линейного порядка нового элемента— сильного общего резерва, который в ходе сражения был целесообразно и эффективно использован. Контрастом было отношение к данному вопросу противника Салтыкова — Фридриха II, который в соответствии с принятыми правилами линейной тактики не имел практически: никакого резерва. Между тем наличие такового позволило бы ему усилить группу войск правого крыла, атаковавших в обход Б. Шпица с северо-востока (единственное направление, которое обещало пруссакам успех), и этим, может быть, изменить ход сражения.

В ходе управления сражением Салтыков проявил твердость, хладнокровие и последовательность. Заранее предусмотренный маневр вдоль фронта силами резерва и не атакованной части боевого порядка был осуществлен в достаточной мере планомерно и своевременно. Следует отметить, что в этом вопросе легко обнаружить очень близкую аналогию между действиями П. С. Салтыкова и М. И. Кутузова в Бородинском сражении. Разница была только в том, что Наполеон атаковал левое крыло русской армии фронтально, что несколько облегчало положение войск этого крыла. Идея маневра силами вдоль фронта и осуществление ее Кутузовым всеми отечественными авторами относится к числу высоких образцов военного искусства. Будучи последовательными, мы должны сказать то же о Салтыкове.

Однако один упрек Салтыкову отвести нельзя: преследование было неоправданно слабым. Можно искать причины поведения Тотлебена в сознательном предательстве; Тотлебен  позднее  (в   1761 г.)  был  изобличен  как  агент прусского короля. Однако приходится констатировать, что командующий армией не придавал должного внимания преследованию. Что касается вялых действий австрийской конницы, то это было вообще типично для нее, а оказать значительное давление на Лаудона Салтыков не мог.

Цепь последовательных решений и действий Салтыкова заканчивается Кунерсдорфской победой. Она подвела союзников вплотную к возможности в кратчайший срок завершить войну. Вся эта цепь лежит в плоскости стратегических идей, противоположных основам западноевропейской стратегии того времени и предваряющих развитие новой стратегии, продолженное в русском военном искусстве Румянцевым и доведенное до высших ступеней Суворовым и Кутузовым.

Проведение в дальнейшем последовательной стратегии такого характера оказалось Салтыкову не по силам. Кунерсдорфская победа осталась неиспользованной. Если за слабость тактического преследования ответственность ложится на русского полководца, то стратегическая «эксплуатация» успеха была сорвана австрийцами. А такая «эксплуатация» была вполне возможна.

Фридрих II после отхода остановился у Фюрстенваль-де, по дороге на Берлин, на позиции, прикрытой р. Шпрее, где ему удалось привести в порядок войска и собрать через несколько дней после сражения около 30 тыс. человек53. Потери в артиллерии были частично восполнены за счет привлечения крепостной артиллерии. Салтыков после сражения располагал (по его донесению) 20 тыс. русских войск. Кроме того, у Лаудона было 15 —16 тыс. человек (за вычетом потерь54). Через два дня после сражения подошел и присоединился к войскам Салтыкова второй австрийский корпус (Гаддика) численностью 12 тыс. человек. Вместе с австрийскими войсками образовались силы вполне достаточные, чтобы атаковать Фридриха II и довершить его разгром; наступать же с одними русскими войсками было явно нецелесообразно. Вопрос упирался в позицию австрийцев.

Салтыков по присоединении к нему второго австрийского корпуса (Гаддика) предложил двинуться на Берлин, но получил ответ, что австрийские войска не могут действовать без указания Дауна55. В конце концов австрийцы предложили свой план: их армия займется осадой силезских крепостей, русской же армии отводилась задача прикрытия осадных операций. В дальнейшем планировалось оставить русскую армию в Силезии на зимних квартирах. Политический смысл их был ясен: австрийцы хотели использовать победы русской армии, чтобы достигнуть одной из основных своих целей — возвращения Силезии. Весьма характерна и стратегическая сторона их плана: вместо действий против армии противника выдвигались задачи овладения территорией.

Салтыков с полным основанием отверг эти предложения. 11(22) августа состоялись личные переговоры его с Дауном, во время которых последний продолжал настаивать на своем плане, и Салтыков, лишенный возможности действовать самостоятельно с одними русскими войсками, был вынужден пойти на компромиссное соглашение и отказаться от наступательных замыслов56. Пока шли переговоры, Фридрих и его армия успели оправиться от поражения. Плоды крупнейшей за всю войну победы над прусским королем были потеряны.

Утратив всякую надежду на успех совместных действий, Салтыков предложил вести в 1760 г. силами русской армии наступательные действия на Померанском театре, овладеть Кольбергом (что давало гавань и базу снабжения морским путем на побережье Балтийского моря) и на следующую зиму продвинуть квартирное расположение в эту провинцию. Однако Конференция, считая необходимым поддерживать Австрию и укреплять союз с нею, отвергла предложение Салтыкова и в плане на 1760 г. почти без изменений воспроизвела основные положения плана на предшествующую кампанию: русская армия опять должна была двигаться к Одеру в район между Франкфуртом и Глогау для совместных действий с австрийцами57.

В ходе выполнения этого плана возникли, как и в предыдущую кампанию, разногласия с австрийцами, на которые наложились трения между Салтыковым и Конференцией; действия армий выливались в марши и контрмарши. В сентябре заболевший Салтыков временно сдал командование армией Фермору, а командующим был назначен фельдмаршал А. Б. Бутурлин, который прибыл к армии во второй половине октября, когда войска уже возвращались на прежние зимние квартиры.

В конце сентября был осуществлен набег на Берлин; корпусом русских войск, выполнившим эту задачу, командовал 3. Г. Чернышев. Прусская столица была временно занята русскими войсками, с города получена контрибуция, взяты трофеи и пленные. Это событие произвело большое впечатление на Европу, хотя существенного влияния на ход военных действий не оказало.

Главные силы русской армии под командованием самого Бутурлина, двинутые по плану на 1761 год опять на Силезский театр для совместных действий с австрийцами, не смогли достигнуть каких-либо положительных результатов.  Однако на другом театре — Померанском на этот раз был достигнут существенный успех стратегического шачения.

В отличие от предшествующих кампаний, в ходе которых дважды предпринимались недостаточно обеспеченные попытки овладеть Кольбергом, теперь для выполнения этой задачи был еще весной выделен достаточно сильный отдельный корпус, командование которым было поручено наиболее способному из тогдашних генералов русской армии — Румянцеву. Осада Кольберга велась во взаимодействии с флотом, который блокировал крепость с моря, высадил десант и вел бомбардировки укреплений. Задача, стоявшая перед Румянцевым, была трудной: вокруг Кольберга—сравнительно небольшой крепости — пруссаки создали сильный укрепленный лагерь, в котором оборонялся корпус полевых войск принца Вюртембергско-го. В распоряжении противника в начале действий Румянцева находилась коммуникация Нижний Одер — Кольберг, по которой шло снабжение крепости и лагеря. Кроме того, противник пытался сорвать организованную Румянцевым блокаду Кольберга действиями выделенного из главных сил прусской армии кавалерийского корпуса. Борьба за лишение противника линии снабжения Кольберга вылилась в ряд боевых столкновений. Румянцев умело, с огромной настойчивостью вел эту борьбу, добился того, что коммуникация была пресечена, войска принца Вюр-тембергского оказались вынужденными покинуть лагерь под Кольбергом, и крепость должна была капитулировать. Теперь русская армия, получив базу снабжения вблизи от границы Бранденбурга, могла в будущую кампанию создать угрозу наиболее важным жизненным центрам противника. Складывались предпосылки для победоносного окончания войны в кратчайший срок.

Деятельность Румянцева в ходе осады Кольберга привела и к некоторым новым явлениям в русском военном искусстве. Как было отмечено ранее, Румянцевым в этот период в войсках осадного корпуса были сформированы два легкопехотных батальона. В директиве о их сформировании даются и указания по тактике этих частей. В частности, Румянцев рекомендует при преследовании противника «лучших же стрелков и в одну шеренгу выпускать». Такая шеренга при действиях на пересеченной местности, очевидно, сама собой превращалась в рассыпной строй. Местностью, наиболее выгодной для использования легкой пехоты, директива признавала леса, деревни и «пасы» (т. е. дефиле, стесненные проходы)58.

Легкая пехота существовала в европейских армиях и ранее. В австрийской армии имелась иррегулярная пехота милиционного   типа,   комплектовавшаяся   из   славянских народов, входивших в состав империи: кроатов (хорватов) и пандуров. В прусской армии в ходе Семилетней войны было также создано несколько легкопехотных батальонов («фрей батальоны»)'9, предназначенных для поддержки легкой конницы. Значение указанного мероприятия Ру мянцева состояло в том, что оно явилось исходным пунктом широкого и систематического развития в русской армии нового типа пехоты (получившего название егерской) и нового способа ведения боя (рассыпной строй), что будет рассмотрено ниже. Между тем на Западе легкопехотные формирования после окончания Семилетней войны были преобразованы в обычную линейную пехоту60, и рассыпной строй вплоть до Французской революции не получил развития. Последнее вполне понятно: в западноевропейских армиях считалось недопустимым предоставлять солдат в бою самим себе; считалось, что, выйдя из-под наблюдения офицеров и унтер-офицеров, солдаты разбегутся или залягут и управление ими окажет ся невозможным.

В войсках Румянцева в период действий под Кольбер-гом получили применение и «густые колонги», рекомендованные еще уставом 1755 г. В бою под Трептовом отряд полковника А. И. Бибикова из состава осадного корпуса атаковал противника, «сделав батальонную колонну»61 Бой закончился разгромом пруссаков, командующий их | отрядом генерал Вернер был взят в плен. Необходимо обратить внимание на то, что Румянцев обучал пехоту своего корпуса действиям в колоннах62

Следует заметить, что некоторые отечественные воен I ные   историки   расценивают   изложенные   выше   аспекты деятельности Румянцева в области организации и тактики ] пехоты   как   начало   зарождения   тактической   системы I «колонна —рассыпной строй»61. Однако применение в войсках Румянцева по его указаниям той или другой тактической формы (колонны или рассыпного строя) по отдельности не дает основания говорить о разработке (даже лишь на стадии замысла) сочетания их, т. е. о введении в практику нового типа боевого порядка пехоты. Рассыпной строй был рекомендован Румянцевым еще в неявном виде и лишь для специфических   условий.   Нет   нужды   допускать   такую ! натяжку,   тем   более   что   фактически   данный   процесс (действительно произошел в русской армии, хотя и позднее, j что будет подробно рассмотрено ниже. I       После взятия русскими войсками Кольберга казалось, |что окончательное поражение Пруссии неизбежно и близко.   Но  смерть   Елизаветы   25  декабря   1761 г    (5  января 11762г.)   и   воцарение   на   престоле   Петра   III   принесли «парадоксальное изменение политической обстановки  Петр III — друг и почитатель прусского короля — не только заключил с ним мир и поспешил вернуть все занятые русскими войсками его земли, но и выступил в союзе с Пруссией против прежних партнеров по антипрусской коалиции. Это была чуждая подлинным интересам России, антинациональная политическая линия, в жертву которой оказались принесенными военные усилия и достижения России за предшествующие годы войны.

Вступившая  в июне   1762 г.  на престол  Екатерина  И расторгла  союз  с   Пруссией,  но не возобновила войны В   конце   1762   и   начале   1763 г.   были   заключены   мирные  договоры   между  другими   европейскими   государст вами.

Русская армия с честью выдержала трудное испытание Семилетней войны. В борьбе с лучшей армией Западной Европы, в ожесточенных кровопролитных сражениях русские войска показали явное превосходство над противником. В основе его лежало моральное превосходство русской национальной армии, ее монолитной солдатской массы над отлично вымуштрованными, но не одушевленными никакой идеей насильственно завербованными солдатами прусского короля. Огромные потери (в относительном выражении) не помешали русским войскам при Цорндорфе удержать поле сражения, а при Кунерсдорфе обратить в бегство врага. Это представляет собой исключительное явление в мировой военной истории и служит одним из наиболее убедительных показателей их высоких качеств. Русская армия фактически сыграла важнейшую роль в войне на Европейском театре. Безусловно, кунерс-дорфская победа русской армии поставила Пруссию на грань катастрофы, а вина в том, что этого не случилось, ложится целиком на австрийцев. Даже и тот затянувшийся ход войны который фактически имел место, вел к неотвратимому поражению Пруссии. Сложилось же такое положение прежде всего благодаря действиям и успехам русской армии. Случайное обстоятельство, изменившее финал войны, лишило Россию плодов усилий, но не могло лишить ее военной славы. Международный авторитет и внешнеполитические позиции страны укрепились.

Итогам развития русского военного искусства в ходе Семилетней войны вряд ли можно дать однозначную оценку. Как было показано, на стратегию русской армии влиял ряд факторов, тормозивших активность и толкавших на путь «сдержанных» стратегических методов, присущих западноевропейским армиям рассматриваемого времени. Таким образом, в целом война вылилась в борьбу на истощение. Тем не менее, несмотря на неблагоприятные условия,    один    крупный   положительный   образец   применения новых стратегических методов — Пальциг-кунерсдорфский поход Салтыкова—был в бесспорном активе русского военного искусства в Семилетнюю войну. Положительной оценки заслуживают не только действия Салтыкова во время этого похода, но и основная идея, заложенная в план Конференции на 1759 г. (по соединении армий союзников «...дать решительную баталию и всей войне конец сделать»)64. Но после 1759 г. было очевидно, что абстрактно правильная идея — нанести поражение Фридриху соединенными силами союзников — являлась практически, в силу негативной позиции астрий-цев, неосуществимой. Конференции следовало на 1760 г. принять предложение Салтыкова, сам факт его еще раз доказывает подлинный талант последнего. Возможно, что тогда Кольберг был бы взят на год раньше и крах Пруссии сделался бы вероятным уже в 1761 г.

В тактике узловой проблемой, стоявшей перед русской армией и так и не разрешенной во время Семилетней войны, была проблема наступательного боя.

В этой области важные шаги вперед во время Семилетней войны были сделаны. В первую очередь нужно указать на осуществленное Салтыковым при Кунерсдорфе отступление от традиционной схемы линейного боевого порядка. Впервые в период господства линейной тактики в боевом порядке был создан сильный резерв, что означало начало преодоления одного из наиболее тяжелых недостатков этой тактики. Другим позитивным моментом было зарождение в русской армии легкой пехоты в виде сформированных Румянцевым 'в 1761 г. батальонов и начало разработки тактики таких войск. Известное значение имело и применение (хотя и в ограниченном масштабе) сомкнутых колонн для атаки.

Новые, весьма значительные явления имели место в развитии методов боевого применения артиллерии русской армии. Одно из них — маневр артиллерии вдоль фронта, осуществленный при Кунерсдорфе. Другое — возникновение идеи артиллерийского резерва. Эта идея появилась в результате учета опыта Кунерсдорфского сражения. Она отражена в наставлении артиллерии 1760 г. И. Ф. Глебова65; такое же требование встречаем в плане кампании 1760 г., разработанном Конференцией66. Указанные явления обозначили путь дальнейшего развития методов боевого использования артиллерии, которому в будущем, хотя и не близком, суждено было сделаться важным фактором развития военного искусства вообще.

Таким образом, в русском военном искусстве периода Семилетней войны обнаруживается зарождение новых; прогрессивных   форм   и   методов   ведения   войны   и   боя.

Однако перелома в целом в развитии русского военного искусства еще не произошло.

Важно отметить, что официальная русская военная мысль стремилась учесть опыт Семилетней войны. Этот процесс отражен мероприятиями и документами, подготовленными Воинской комиссией, созданной в ноябре 1762 г. Комиссия произвела ряд изменений в штатной структуре русской армии. Из них наиболее крупным было усиление тяжелой кавалерии путем преобразования большей части драгунских полков в карабинерные — мероприятие, действительно основанное на учете опыта войны, но не до конца продуманное. Оценка его дана выше, и на ней здесь останавливаться нецелесообразно.

Другим организационным мероприятием, имевшим особое значение, было начатое в 1764 г. формирование егерских команд при пехотных полках, основанием для чего послужил опыт П. А. Румянцева под Кольбергом. С этого момента идет систематическое развертывание в русской армии этого вида пехоты. Вместе с ростом численности егерей шла и разработка их тактики.

Воинская комиссия 1762 г. разработала и издала новые строевые уставы. В «Пехотном строевом уставе» 1763 г. можно заметить некоторое, хотя и не радикальное, изменение направления русской официальной военной мысли в области тактики пехоты. Этот устав устранил настойчивую акцентировку значения огня, свойственную уставу 1755 г., что являлось несомненно положительной стороной нового устава. Положение устава 1763 г., определяющее основные задачи обучения войск (соответствующее цитированному выше положению «Описания...» 1755 г.), гласит следующее: «... все сие описано единственно для того, что все воинские движения и разные обороты фронта основаны и силу свою имеют на исправном и проворном делании оружейных приемов, на твердом знании оборотов марша, нерасторопной команде и произведении огней»67. Таким образом, здесь делается упор в одинаковой мере на огонь и на маневр («обороты фронта» и «марш»), однако о штыковом ударе опять-таки не упоминается.

Таким образом, Семилетняя война отчетливо продемонстрировала высокие боевые качества русской армии, ее способность вести упорные сражения и побеждать наиболее сильную армию тогдашней Европы, армию Фридриха II. Но главное состояло в другом: именно в этот период в военном искусстве России начался отход от господствовавших в европейских армиях тактических шаблонов и стратегических догм. Нельзя усомниться в том, что ряд побед, одержанных над армией, в которой линейная тактика и маневренная стратегия достигли своего законченного воплощения, способствовал такому процессу.

В период Семилетней войны новые тенденции еще только обозначились, они не набрали силу. Однако начало было положено. Это тем более необходимо подчеркнуть, ибо военные доктрины западноевропейских армий еще долго будут существовать под господствующим воздействием побежденного русской армией Фридриха II. Шаблоны линейной тактики становились тесными для русской армии, и ближайший военный конфликт отчетливо показал это.

3. Русско-турецкая война 1768—1774 гг. и развитие военного искусства

Семилетняя война закончилась в  1763 г. Уже спустя [пять лет Россия начинает новый этап активной внешней [политики, связанный с присоединением причерноморских [территорий.   Движение   в   этом   направлении   неизбежно [приводило к военному столкновению с Турцией. На протяжении 23 лет одна за другой следуют две войны России с Турцией: в 1768—1774 и 1787—1791 гг. В ходе этих войн эоссия      решала      важную      национальную      задачу— эсуществляла воссоединение земель, входивших в состав древнерусского   государства.   Такая   целевая   направленность войн с Турцией создавала возможность для усиле-шя роли морально-психологического фактора в действиях Ьусской армии. Но в этих войнах отчетливо просматривался и общеевропейский аспект.

Дело   в   том,   что  Османская   империя   представляла :обой обширное многонациональное образование, в соста-»е которого находилось значительное славянское население. Славяне в пределах Османской Турции подвергались угнетению   и   ассимиляции   и   видели   в   России   своего единственного защитника и покровителя. Ослабление Турции, и прежде всего в результате столкновения с Россией, способствовало усилению славянского и вообще христианского   (греки,   сербы,   черногорцы,   молдаване,   валахи) освободительного движения.

С другой стороны, в рассматриваемый период Османская империя — феодальное государство со слабым уровнем капиталистического развития — постепенно попадала в полуколониальную зависимость от Англии и Франции. Внешняя торговля и финансы страны оказались под контролем этих держав, а политика Турции в значительной мере формировалась под воздействием колониалистCKIIX  концепций  Англии  и  Франции.  Обширная империя превращалась в объект дипломатической игры крупнейших европейских держав. Оттенки и различия их турецкой политики, конечно же, имели место. Однако и Англия, и Франция, и Пруссия, и даже Австрия (непосредственно граничившая с Турцией и в силу этого, казалось, заинтересованная в активном противостоянии ей) стремились использовать Турцию против России. Подобная политическая обстановка отнюдь не благоприятствовала России. Требовались большие и дипломатические, и военные усилия для сокрушения турецкого господства в Крыму и Причерноморье.

Боевые действия велись с полным напряжением сил. В ходе их русской армии и флоту приходилось решать сложные, преимущественно активные задачи в весьма трудных условиях. Требования плац-парада, механическая муштровка, «ружистика» в этих условиях должны были отойти на задний план, уступить место методам воспитания и обучения войск, диктуемым боевой реальностью. Очевидно, что одним из важнейших условий успешного военного решения этих задач являлось не шаблонное повторение принципов и приемов ведения боевых действий, принятых в рассматриваемое время, а творческое развитие их, тем более что в военном отношении Турция была весьма своеобразным противником.

Специфика Османской империи как государственного образования диктовала особенности ее вооруженных сил. Ядром турецкой армии, наиболее организованной и обученной ее частью были постоянные правительственные войска, состоявшие из корпуса янычар, конницы и артиллерии. Янычары — пехота типа русских стрельцов,-— отличившиеся в прошлом высокой боеспособностью, в рассматриваемое время в значительной мере утратили прежний боевой дух. К этому их привели предоставленные правительством обширные привилегии (в частности, разрешение заниматься ремеслами и торговлей), в результате чего личный состав корпуса переродился. Воины превратились в торгашей и ремесленников. Отборная часть корпуса—гарнизон Константинополя являлся преторианской гвардией, игравшей решающую роль в дворцовых переворотах68.

Номинально крупную военную силу в составе турецких войск представляло феодальное конное ополчение, но фактическая численность его к рассматриваемому времени снизилась настолько, что оно почти утратило значение69. Количественно наибольшую часть турецкой армии представляли провинциальные ополчения, собиравшиеся из жителей только на время войны и совсем или почти совсем не обучавшиеся. Гарнизоны крепостей и укрепленных  городов частично состояли также из вооруженных местных жителей.

Вооружение турецкой армии в рассматриваемое время сильно отставало от вооружения европейских армий. Ружья турецкой пехоты отличались значительной длиной ствола и большим весом, медленностью заряжания (трудность работы с длинным шомполом) и необходимостью применения подсошек. Штыков турецкие ружья не имели. Холодным оружием пехоты являлись сабля и кинжал. Турецкая конница сражалась в основном холодным оружием (копьем, саблей), хотя имела на вооружении и огнестрельное оружие70.

На низком уровне стояла артиллерия турецкой армии. Орудия турецкой полевой артиллерии отличались большим весом,   многие   не  имели  колесных  лафетов,   вследствие чего в бою практически совсем не могли маневрировать что существенно ослабляло ее боевые возможности.

Первая русско-турецкая война второй половины XVIII в. была начата Турцией осенью 1768 г. К началу кампании 1769 г. Россия сосредоточила на главном — Днестровско-Бугском театре военных действий две армии: 1-ю в районе Киева и 2-ю на Днепре, ниже Кременчуга. Для руководства ведением войны в Петербурге был создан Военный совет при высочайшем дворе. Прообразом его являлась Конференция времен Семилетней войны, но на этот раз командующие армиями пользовались несколько большей самостоятельностью.

План кампании 1769 г.71, разработанный Военным советом, уделял основное внимание возможным активным действиям со стороны противника и способам их парирования. При благоприятных условиях 1-я армия («наступательная») должна была действовать в направлении на Хотин и овладеть этой крепостью, 2-я армия — обеспечивать действия 1-й и прикрывать юго-западный участок границы России. Со стороны развития стратегической мысли этот план не содержал ничего нового. Командующим 1-й армией был назначен генерал-аншеф А. М. Голицын, командующим 2-й — П. А. Румянцев (это назначение отражало отрицательное отношение. Екатерины II к наиболее выдвинувшемуся за время предшествующей войны генералу).

Фактический ход кампании 1769 г. свелся к борьбе за Хотин (сильная .крепость на правом берегу Днестра), Которая велась командующим 1-й армией вяло, нерешительно, с неоправданной, чрезмерной осторожностью. Голицын дважды переправлялся через Днестр и возвращался на левый берег (в первый раз из-за затруднений в продовольственном снабжении, во второй — под давлением сил полевой армии турок). Когда Голицын в третий раз приблизился к Хотину, но находился еще на левом берегу, гурки взяли на себя инициативу и, перейдя через Днестр, 29 августа (9 сентября) атаковали русскую армию. Голицын держался чисто оборонительной тактики; войска отразили все атаки противника и вынудили его к отходу под стены крепости, но преследования не было, победа осталась неиспользованной. Кампания могла бы закончиться безрезультатно, если бы турки не оказались в бедственном положении с продовольственным снабжением из-за собственного неумения наладить снабжение из магазинов. Они были вынуждены оставить Хотин, отвести полевые войска и гарнизон крепости к Дунаю и даже очистить Молдавию и часть Валахии. Картина кампании очень типична для традиционной западноевропейской стратегии XVIH в.: топтание вокруг крепости в приграничной полосе и конечный результат, предопределенный положением с продовольственным снабжением.

Наряду с бесцветным ведением кампании 1769 г. на суше на море было начато мероприятие, очень широко и смело задуманное. Из Балтийского моря в Средиземное были направлены сравнительно значительные силы Балтийского флота: две эскадры (адмирала Г. А. Спиридова, вышедшая в июле 1769 г., и контр-адмирала Эльфинстона, вышедшая в октябре) — в общей сложности 10 линейных кораблей, 3 фрегата, транспорты, малые корабли72, на борту которых находились десантные войска. В последующие годы в Средиземное море были направлены еще три эскадры. Экспедиция позднее получила название Архипе-лагской. Основной задачей ее, как проектировалось, была высадка десанта на Морейском полуострове, с тем чтобы побудить греков к восстанию и поддержать их силами десанта; это должно было отвлечь турецкие силы от главного театра военных действий и способствовать расшатыванию Османской империи. Обращенное к греческому и славянскому населению Балканского полуострова и Архипелага воззвание русского правительства73 было поручено распространить находившемуся в Италии А. Г. Орлову. Другая задача экспедиции состояла в нарушении морских коммуникаций, связывающих европейскую территорию Турции с ее ближневосточными владениями.

В конце кампании 1769 г. произошла смена командующих армиями. Неспособность Голицына была слишком очевидна; он был отозван в Петербург и на его место назначен Румянцев. Командующим 2-й армией стал П. И. Панин. Прибыв в сентябре к войскам 1-й армии, Румянцев отвел главные силы на зимние квартиры к северу от Хотина; в Дунайских княжествах продолжал действовать передовой корпус, выдвинутый туда еще ранее. В зимний и весенний периоды Румянцев провел большую работу по подготовке войск армии к предстоявшей кампании (в частности, именно тогда и был составлен «Обряд службы»).

План кампании 1770 г., разработанный петербургским Военным советом, опять выдвигал в качестве ее главной задачи овладение стратегическим объектом — крепостью Беидеры в нижнем течении Днестра. Эта задача возлагалась на 2-ю армию (Панина). Румянцеву с войсками 1-й армии ставилась, как и в предыдущую кампанию, задача обеспечить действия другой армии — прикрыть осаду Бен-дер войсками Панина. Однако способ действий 1-й армии при этом не фиксировался. Директива Военного совета (рескрипт Екатерины II) от 10 (21) декабря 1769 г. гласила: «... оставляем вам самим делать и предпринимать... все то, что вы собственным благоразумием за нужно и полезно находить будете к верному и совершенному одержа-нию наших главных намерений, то есть сохранения княжества Молдавского... и прикрытия осады бендер-ской»74.

Румянцев не только полностью воспользовался предоставленной ему частичной свободой действий, но даже вышел за разрешенные рамки. Он начал кампанию 1770 г. с того, что оттянул передовой корпус на соединение с главными силами. Он намеревался действовать против живой силы противника и поэтому считал необходимым сосредоточить свою армию, хотя бы при этом пришлось пожертвовать занятой территорией и вызвать неудовольствие в Петербурге.

Главные силы турецкой армии под командованием великого визиря к весне 1770 г. постепенно сосредоточивались на правом берегу Дуная у Исакчи, где ими велись работы по наводке моста через эту реку, сильно затрудненные и задержанные подъемом воды. Отдельные группы турецких войск действовали на левом берегу Дуная. Крупные силы татарской конницы намеревались (по имеющимся у русского командования данным) нанести удар в направлении на Яссы75.

В этой угрожающей обстановке Румянцев принял решение действовать наступательно и двинуться навстречу главным силам противника. Своим движением, как писал Румянцев 20 апреля (1 мая) П. И. Панину, он имел в виду («прямое намерение наступательного действия, вложить в [еприятеля больше страха, нежели суть мои силы»76. 25 щреля (5 мая) главные силы 1 -й армии выступили из югеря под Хотином и двинулись на юг вдоль левого iepera Прута.  После соединения с передовым корпусом численность войск Румянцева составила около 40 тыс. человек, включая нестроевых77.

Татарское войско крымского хана, вторгшееся, как и предполагалось, в северную часть Молдавии, подкрепленное передовыми корпусами турецких главных сил, при приближении русской армии перешло к обороне в укрепленном лагере при урочище Рябая Могила на левом берегу Прута. 17 (28) июня Румянцев атаковал позицию турецко-татарского войска, разбил и обратил его в бегство. Сохраняя инициативу, Румянцев продолжал свой марш вдоль Прута, выдвинув в целях ведения разведки сильные авангарды. Разведка установила, что противник, несколько усилившись (численность его определялась, по русским данным, в 80 тыс. человек78), снова занял на направлении наступления армии выгодную естественную и хорошо укрепленную позицию при впадении р. Ларга в Прут. 7 (18) июля Румянцев атаковал и эту позицию; сражение закончилось разгромом и бегством противника. Войска последнего при этом разъединились: турки отступили на юг, татары — на юго-восток.

Между тем главные силы великого визиря наконец переправились через Дунай у Исакчи. Обе армии постепенно сближались. Положение Румянцева сделалось весьма опасным: в то время как перед фронтом он имел огромные силы турок, массы татарской конницы, оправившейся после поражений, совершили стратегический обход русской армии с востока и создали угрозу ее сообщениям. Для прикрытия транспортов с продовольствием Румянцеву пришлось выделить сильный корпус численностью около 10 тыс. человек. После этого в главных силах Румянцева осталось 27 750 человек, включая нестроевых . Силы великого визиря Халил-бея, по оценке Румянцева, насчитывали 150 тыс. человек80.

В развитии русской стратегии эти события означали, что стратегическая рутина, господствовавшая ранее, но уже в годы Семилетней войны (кампания 1759 г.) отступившая под давлением новых идей, теперь успешно преодолевалась. Последовательные, целеустремленные, проникнутые от начала до конца наступательной тенденцией, завершенные разгромом главных сил армии противника решения и действия Румянцева позволяют утверждать, что с этого момента на передний план выступают новые методы ведения войны, методы активной стратегии, направленной на сокрушение живой силы и быстрый разгром противника.

Чрезвычайно важно отметить, что у Румянцева наступательная стратегия сочеталась с наступательной тактикой. Обратим внимание на то, что этого сочетания у Салтыкова в 1759 г. не было; именно этот момент прежде всего ограничивает значение его достижений в развитии военного искусства. Тактическая оборона господствовала и в войсках Голицына в сражениях 1769 г. Таким образом, Рябая Могила, Ларга и Кагул ознаменовали резкий поворот в тактических взглядах и практике ведения боя русскими войсками.

Обращаясь к тактическим формам, примененным Румянцевым в сражениях 1770 г., необходимо отметить, что они были умело и продуманно приспособлены к специфическим свойствам противника.

При  слабой  организованности и дисциплине, неудовлетворительной строевой подготовке определенного фиксированного боевого строя у турок не было. Массированный огонь пехоты и артиллерии европейских войск подавлял редкий, неорганизованный огонь турецкой пехоты, а тем   более   слабой   артиллерии.   Поэтому   турки   и   не придавали значения максимальному использованию в бою огнестрельного оружия (что было ведущей идеей линейной тактики). Обычно в бою пехота и конница образовывали   бесформенные   скопления   значительной   глубины («кучи»    или    «толстые    фронты»,    как    называет    их П. И. Панин в своей инструкции8!). Типичный для турецкой армии способ ведения боя заключался в том, чтобы сначала сковать и дезорганизовать противника рядом атак конницы,   направляемых   преимущественно во  фланги  и тыл противника, а затем решить дело совместным натиском  конницы  и  пехоты.   Говорить о наличии  у турок какой-либо системы построения общего боевого порядка вряд ли приходится, во всяком случае русские документальные   описания   сражения   с   турецкими   войсками   в войнах    второй   половины   XVIII в.    не   упоминают   о таковом.

Ощутив с самых первых боевых столкновений войны 1768—1774 гг. (еще в кампанию 1769 г.) качественную неполноценность своих войск и недостатки своей чисто, наступательной тактики, турки переходят к широкому применению полевых укреплений, используя их как опору для нанесения встречных ударов по наступающим русским поискам. Когда и эта система в сражениях 1770 г. не принесла положительных результатов, турки начинают придерживаться преимущественно обороны в крепостях, укрепленных лагерях и городах, а в полевые сражения втягиваются только в редких случаях.

Русская военная мысль далеко не сразу стала на нерный путь в вопросах тактики ведения боя с турецкими поисками. Внезапные охватывающие атаки турецкой конницы, опасные для флангов линейного боевого порядка, и стремительные удары холодным оружием турецкой пехоты, которые могли привести к прорыву тонких боевых линий, представляли серьезную угрозу. Существовала необходимость выработать приемы и формы борьбы против турок, учитывающие особенности этого традиционного противника.

В сражениях кампании 1769 г. Голицын применял либо обычный двухлинейный боевой порядок, либо вытянутое каре, передний и задний фасы которого образовывались линиями нормального боевого порядка, а боковые фасы занимались двумя гренадерскими батальонами каждый. Точно так же как и в 1735—1739 гг., действия русских войск в этих сражениях сводились к обороне либо за рогатками, либо за полевыми укреплениями и засеками. В генеральном сражении кампании 1769 г. 29 августа (9 сентября) в районе Хотина войска Голицына в течение 12 часов отражают настойчивые атаки турок, изредка производя отдельные контратаки. В некоторых частях расход патронов доходил до 100 на человека, и к концу сражения боезапас оказался почти исчерпанным. Турки отошли в результате потерь, понесенных при неудачных атаках82

В основе новой тактики борьбы с турецкими войсками,^ созданной Румянцевым, лежало стремление выработать действенный способ ведения наступательного боя. Румянцев сознавал, что только такая тактика отвечает требованиям наступательной стратегии. С другой стороны, Румянцев, имея богатый опыт Семилетней войны, понимал, что русские войска способны к осуществлению ее на деле. Было очевидно, что применявшиеся ранее способы ведения боя против турок не отвечали выдвинутой задаче. Румянцев сохранил известную до него форму построения— каре, но расчленил боевой порядок на несколько каре, сравнительно небольших, составленных дивизиями (иногда двумя дивизиями) или бригадами. Такой боевой порядок обладал значительно большей подвижностью, чем прежние армейские каре, создавая возможности маневра и удара, позволяя сосредоточивать силы на направлении главного удара. Именно этот боевой порядок принес Румянцеву успех в сражениях 1770 г.

Введение   Румянцевым   новой   тактической   системы имело не только огромное практическое, но и не менее принципиальное   значение,   далеко   выходящее   за  рамки проблемы борьбы с турками. Приняв за норму расчленение   боевого   порядка   на   несколько   более   или   менее самостоятельных   частей,   Румянцев   порвал   с   одним  из наиболее тягостных догматов формалистической линейной тактики, требовавшим обязательного сохранения сплошного   боевого   порядка.   В   этом   вопросе   русское   военное искусство далеко опередило  западноевропейское,  твердо державшееся   на   старых   позициях   вплоть   до   Второй турецкой войны  1787—1791 гг., когда австрийцы, подражая   русским,   решились   также   пойти   на  раздробление боевого порядка. Отход от сплошного боевого порядка в дальнейшем логически приводил к действию сомкнутыми колоннами, которые превращались в главную тактическую единицу на поле боя. С этой точки зрения каре Румянцева,  особенно малые каре, лежит именно на этой линии развития тактики.

Крупное значение имел и отказ от равномерного распределения сил по фронту, создание (при Ларге) боевого порядка с выраженным сосредоточением сил на направлении главного удара. Как мы видим, этот порядок явился продолжением идеи, осуществленной Салтыковым при Кунерсдорфе.

Большое значение с точки зрения отхода от шаблонов линейной тактики имело развитие Румянцевым практики боевого применения егерей, стрелковой пехоты. Как уже отмечалось, Румянцев в своей армии сформировал из полковых егерских команд егерские батальоны. Эти батальоны в сражениях 1770 г. обычно действовали в составе своих соединений, размещаясь в фасах каре, образованных этими соединениями84. Главное состоит в том, что егеря постепенно переходили к осуществлению особых функций в действиях пехоты. Так, при Ларге егерские батальоны дивизий Бауера и Репнина были в ходе наступления выведены из общих каре и образовали самостоятельные каре, выдвинутые уступом впереди и слева от каре Бауера, уступом впереди и справа от каре Репнина8'. Это было сделано в условиях ожидавшихся и уже начинавшихся атак турецко-татарской конницы. Смысл, очевидно, заключался в том, что легко маневрировавшие и  то же время обладавшие большой огневой мощью егерские каре могли принять на себя и задержать значительную часть конницы противника, тем самым дав позможность крупным пехотным каре продвигаться безо-пановочно. Во всяком случае малый размер егерского каре и специфика задачи в соединении с фактом боя вне главных боевых порядков — все это готовило рассыпной строй. Правда, у самого Румянцева указаний на этот счет ног

Существенные сдвиги произошли в боевом использовании артиллерии. Действия русской артиллерии в сражениях 1770 г. явились новым этапом в этом отношении. Наиболее характерным было использование в сражении при Ларге артиллерийского резерва, включенного в состав главных сил Румянцева. В ходе сражения из него были выдвинуты артиллерийская бригада Мелиссино для усиления артиллерии передовых каре при подготовке штурма турецкого лагеря и батарея Внукова для отражения атак татарской конницы, обходившей левый фланг каре главных сил. Поскольку атаки конницы противника продолжались, бригаде Мелиссино было приказано принять участие в их отражении. Бригада переместилась вдоль фронта плево, заняла новые огневые позиции и своим огнем нанесла тяжелые потери противнику87. Указанные маневры частей артиллерийского резерва в' ходе сражения, особенно действия бригады Мелиссино—выдвижение в первый эшелон, а затем «рокировка» вдоль фронта,— представляют собой дальнейшее развитие принципа, впервые выдвинутого при Кунерсдорфе, но теперь примененного в условиях наступательного боя.

Что касается способа перемещения орудий полевой артиллерии, то в этом вопросе перелом еще не наступил: в ходе сражения орудия перемещались на лямках силами расчетов и приданных отвозных команд88. Поскольку скорость продвижения крупных пехотных каре была сравнительно небольшой, полевая артиллерия не отставала.

Роль кавалерии в сражениях 1770 г. была ограниченной. Сказывалось еще не изжитое представление об опасности для русской кавалерии охватывающих атак подвижной и многочисленной конницы противника. В «Журнале военных действий» 1-й армии, в описании сражения при Ларге признается: «Часть кавалерии, что была при сих трех корпусах (корпуса первого эшелона.— Авт.), немного дела имела, поелику она позади пехоты следовала»89. Изменения в этой области наступили позднее.

Элементы новизны были внесены Румянцевым и в способы выполнения походных движений и развертывания в боевой порядок. При совершении марша от Хотина к Рябой Могиле армия Румянцева составляла несколько походных колонн, соответствовавших частям будущего боевого порядка. В этом же порядке войска бивакировали перед сражением. Это облегчало построение к бою. Оно выполнялось дивизиями заблаговременно под покровом темноты до начала сражения.

Кампания Румянцева 1770 г. явилась рубежом в развитии русского военного искусства. Дальнейший процесс этого развития, хотя и был сложным, далеко не непрерывным, но в целом представлял четко выраженное движение по пути формирования законченной самобытной системы взглядов и практических действий по важнейшим вопросам стратегии и тактики.

В отношении проблемы борьбы с турецкими войсками, которая,   как   было   показано,   оставалась  нерешенной  в двух предшествующих войнах и в начале данной, можно констатировать, что теперь ключ к ее решению Румянцевым был найден. Методы, выработанные им и практически   осуществленные   в   1770 г.,   сделались   основой   для дальнейшего совершенствования, в ходе которого принципиальная   сущность   введенной   Румянцевым   системы   и деление боевого порядка на каре сохранились. Эта система обеспечила русским войскам подавляющее тактическое превосходство над турецкими в полевых сражениях. Начиная с Ларги и Кагула численный перевес турок фактически утрачивает всякое значение. Опасения стремительных атак   турецкой   конницы   и   ударов   холодным   оружием турецкой пехоты, смущавшие русских военачальников еще в  кампанию   1769 г.,  были  развеяны.  При  этом  победы русских войск над турецкими в полевых сражениях, как , правило, обходились ценой малой крови. Слабый и неорга- | низованный огонь турок не мог причинить значительных ^ потерь, а до схватки холодным оружием дело доходило * очень   редко.   Прорыв   каре   Племянникова   при   Кагулс являлся   исключением.   Общие  потери  русских  войск  в этом наиболее кровопролитном сражении кампании 1770 г. и   всей   войны   1768—1774 гг.   составили   914   человек90 (около 3,5%).

Ход дальнейшего развития тактики русских войск, как в варианте борьбы с турецкими войсками, так и в общем аспекте, связан в первую очередь с именем Суворова. Его деятельность в войнах с Турцией второй половины XVIII в. рассмотрена ниже.

Лето 1770 г. наряду с победами Румянцева принесло России еще один успех крупнейшего значения. Эскадры русского флота, пришедшие весной этого года в Архипелаг (командование ими объединял А. Г. Орлов, фактическое руководство боевыми действиями осуществлял Г. А. Спиридов), высадили, как было намечено, десант на Морейском полуострове с целью побудить христианское поселение полуострова и островов Архипелага к восстанию против турецкого ига.

Восстание вспыхнуло, но успеха не имело. Численность русских десантных войск была недостаточна, повстанческие отряды были плохо организованы и слабо нооружены. Туркам удалось подавить восстание. Зато на море в сражении в Хиосском проливе 24 июня (5 июля) турецкий флот был разбит и укрылся в Чесменской бухте, где в ночь на 26 июня (7 июля) в результате обстрела русскими кораблями и брандерной атаки подвергся полному уничтожению. В Эгейском море после этого стал господствовать русский флот; Дарданеллы были заблокированы.

Однако, как ни сильны были удары, нанесенные Турции, они оказались недостаточными, чтобы сломить ее сопротивление. Возможности Османской империи к восстановлению своих вооруженных сил не были исчерпаны. Перед русской армией лежала мощная водная преграда — Дунай. На этой реке турки имели сильную флотилию, а у русских войск переправочных средств, кроме очень слабых подручных и табельных, не было. Наконец, что было, возможно, наиболее важным, складывалась неблагоприятная для России дипломатическая обстановка. Особенно враждебную позицию заняла Австрия, крайне обеспокоенная русскими победами.

Австрия, стремившаяся вмешаться в русско-турецкий конфликт, предлагала посредничество, и русское правительство, идя навстречу ее инициативе, приступило весной. 1772 г. к мирным переговорам. Результатом их явилось предварительное перемирие . Однако вскоре выяснилось, что стратегическая концепция, которой следовали в Петербурге в оценке противника, оказалась ошибочной. Ресурсы Турции не были исчерпаны. Австрия и Франция подталкивали ее к сопротивлению, и после продолжавшихся год переговоров турецкое правительство отказалось принять предложенные ему условия мира. Весной 1773 г. военные действия возобновились. Передышка была скорее выгодна для Турции, чем для России.

В Петербурге продолжали мыслить прежними категориями. Совет принял решение на наступление за Дунаем. Румянцеву было предписано в 1773 г. перейти через Дунай и наступать на Шумлу — важнейший опорный пункт противника в предгорьях Балкан. Однако самое необходимое условие для обеспечения успеха такого наступления   даже   при   относительно  небольшой   его  глубине — стратегическое сосредоточение сил — не было выполнено. Удачно совершив переправу, Румянцев, ставший к тому времени фельдмаршалом, действовал на правом берегу с разумной осторожностью и, избегая риска потери сообщений возвратился в исходное положение. Неудача главных сил южнее Дуная могла бы иметь катастрофические последствия, поэтому решение Румянцева следует признать обоснованным.

Война затягивалась, экономическое положение России ухудшалось, разорение народных масс и тяжесть рекрутских   наборов   обостряли   классовую   борьбу.   На  Урале развертывалась   крестьянская   война   под   руководством Пугачева.   Действия   русских   войск   в   кампании   1774 г развивались на основе предложений Румянцева92. Организованное несколькими группами войск наступление армии Румянцева на правом берегу Дуная привело на сей раз к крупному   тактическому   успеху — победе   Суворова   при Козлуджи. Используя ее, Румянцев заблокировал главные силы армии великого визиря в Шумле. Теперь противник был сломлен. Исчерпаны были прежде всего его мораль ные силы. По-видимому, наибольшее воздействие на него оказывала угроза продвижения русских войск за Балка ны.  Великий визирь предложил вновь заключить перемирие   и   начать   мирные   переговоры.   Правильно   оценив военную и политическую обстановку и проявив выдающу юся твердость, Румянцев в ультимативной форме потребовал заключения мира на предложенных русскими услови ях и в короткий срок добился выполнения этого требования.

В   русско-турецкой   войне   1768—1774 гг.   был  сделан следующий  важный шаг в  процессе отхода от сковыва-| ющих боевые действия догм линейной тактики и маневрен-1 ной  стратегии.   Вместе с  тем это был процесс развития! позитивных   сторон  тогдашней  системы  военного искус-" ства.   Именно так  нужно расценивать эволюцию построения типа каре,  а также создание и боевое использование егерской пехоты. Тем самым создавались предпосылки для коренного сдвига в развитии военного искусства, связанного с деятельностью А. В. Суворова.